Атака Титанов (Сборник)

Энни верит в себя и в свои силы, когда поступает в училище на психолога. Она начинает задавать вопросы, когда на практике на неё бросается человек, оставляя шрам на теле, который теперь будет виден каждый день всем и всегда. Леонхарт сомневается во всём, когда она бросается в драку в отделении лёгкой психиатрии, усмиряет пациента, который и агрессии толком не проявлял. Блондинка сдаётся в попытках что-то изменить и решает жить среди психов, когда лезвие первый раз проходиться по коже в двадцать четыре года. - Да что вы знаете?! Вам легко говорить, сидите в этом кабинете, в безопасности! Даже малейше не можете представить что происходит на.. - Солдат замолкает. Не может сказать "поле боя" и Энни делает пометку. Смотрит на черноволосую женщину, короткие волосы которой едва могли закрыть серые глаза. Перебинтованная рука с пятнами крови, несколько пластырей на лице, говорят, что этот человек не так давно вернулся с фронта. Конечно, Леонхарт не понять, что происходит, когда падают снаряды, умирают люди. Но она так же как и все боится смерти. И задаёт свой вопрос. - Так.. Что там происходит? - В её голосе звучит заинтересованость, но по лицу этого не скажешь. Микаса Аккерман встаёт в полный рост, берёт себя в руки, смотрит на психолога, а после отворачивается. - Вам всё равно не понять. - Искалеченное тело и душа, совершенно другое строение сознания. Энни привыкла уже из собственного опыта читать людей по любому движению, слову, но пока что, за вторую встречу с ней, не может определить хоть что-то. Послевоенная терапия должна помогать солдатам отслужившим своё помочь вернуться в мирную жизнь, но чаще всего пули летят в голову. Блондинка хочет думать, что с этой женщиной такого не произойдёт. - Я не смогу поставить диагноз, если ничего не узнаю, Аккерман. - Последняя хмуриться, сжимает здоровую руку в кулак насколько это возможно, долго смотрит своими серыми глазами на врача, хочет убить ими, но вместо этого лишь рычит. - А вы хотите повесить на меня один из своих умных ярлыков, да? Думаете, что я псих? Мне эта терапия за муляж гранаты не сдалась. - После этого хлопок двери. Леонхарт вздыхает, смотрит на стрелки часов. Ну вот, пациент ушёл через двадцать минут с начала сеанса. Энни изучает текст на коробке, после бросает её в тележку, рядом с которой стоит та самая пациентка, немного хмурая, но всё же следующая за врачом по магазину. Блондинка просто позвонила Аккерман, позвала на улицу под предлогом изменения метода лечения. И теперь это лечение медленно протекало в очереди на кассу, потом оперативно перешло в квартиру психолога, где перед азиаткой поставили кружку с горячим чаем, а на против села организатор. Сигареты закурились практически одновременно и Микаса удивляется такой же марке дерьмовых табачных изделий, что курились блондинкой. Последняя затягивается, делает глоток из кружки с кофе, а после смотрит в окно. Солдат не понимает, почему смотрит в глаза цвета льда так, будто ищет там что-то своё, родное. А после взгляд цепляет шрам на скуле. Глубокий, грубый, почти доходящий до уха. Энни замечает это и после ещё одного глотка даёт ответ. - На практике во время обучения на меня кинулся пациент с ручкой. Пластик сломался и вскрыл мне кожу. - Микаса почему-то ждёт фразу "Жалко не вены", потому что именно это говорит скучающее лицо врача психологического фронта. Холодное, по-своему отстраненное и не в чем не заинтересованное выражение лица всё же приковывает к себе взгляд. Серые глаза не могут оторваться, перестать смотреть так внимательно, словно на спасение во время последнего вздоха. - Я слушаю вас, Аккерман. - Прямой, но всё же, намёк на то, что надо сказать что-то по делу. Они не в том положении, чтобы просто сидеть на кухне блондинки и гонять кофе, чай, в прикуску с сигаретами. Они врач и пациент. Последняя себя таковой не ощущает, хотя уже много лет каждую ночь ищет внутри себя что-то, но уходящее время не даёт ответа. Леонхарт переводит взгляд с вида за окном на солдата, смотрит всё так же безразлично, но чего-то ждёт. Какой-нибудь душераздирающей истории от азиатки, которая делает несколько глотков чая, снова говорит себе, что ненавидит клубнику, а после затягивается ядом, выдыхает свою жизнь, хотя, казалось, у неё было огромное количество шансов потерять её окончательно в каждом бою. - С чего началась ваша служба? - Голос Леонхарт такой же, как в её кабинете, отдаёт профессионализмом, таким не нужным сейчас. Микаса тушит половину сигареты в пепельнице, которая была поставлена на середину стола. Окурки, наверное около пятнадцати, были свежими и черноволосая подмечает, что врач страдает бессонницей. Об этом же говорят мешки под глазами, да и в принципе не самый здоровый вид. Говорить что-либо не хочется, просто нет сил. Но рвать глотку в истошном крике на поле боя, с перебитой костью ноги мы можем, да. Аккерман думает, закрывает глаза и тонет. Она медленно утопает во взгляде глаз напротив, которые не изучают, перестали, а нежно обволакивают, просто наслаждаются видом. - Это правда необходимо? - Вопрос задаётся не потому что Микаса боится говорить о своём жестоком опыте, а потому что просто не видит в этом необходимости. Энни пожимает плечами, на её лице читается небольшое разочарование. Неужели этот человек хочет услышать историю, которая не отличается чем-то особенным? Ведь Леонхарт давно работает под направлением военной терапии и таких историй у неё должен быть огромный шкаф, самых разных, но всё же местами схожих. Как люди не хотели умирать, как боялись потерять то, что им дорого, как сражались в ожесточённых боях по самым разным причинам, начиная от защиты чего-то, заканчивая желанием умереть. - Решай сама. - Энни отворачивается. Содержимое кружки Микасы давно остыло, было едва тёплым, но даже пальцы не грело. Кружка блондинки была пуста, а окурок сигареты источал дым, что медленно поднимался к серому потолку и там зависал, расстворяясь в пространстве. Исчезая так же, как сотни жизней на поле боя. Леонхарт сидит на качелях, слабо раскачивается, прижимается головой к перекладине конструкции, смотрит на Аккерман, которая сидит отвернувшись от врача, но прижимая к носу платок, который впитывал в себя кровь из разбитого носа. Вопросы не задавались, потому что ответов наверняка не будет. Не прозвучат в этой ночной тишине, которая прячет их от чужих взглядов из окон. Леонхарт резко скребет подошвой ботинок по земле, останавливает качели и встаёт, убирая руки в карманы куртки, подходит к сидящей женщине. Последняя ещё понимает, что кровь идёт и останавливаться не хочет. Неприятный хруст надолго засядет в память вместе с каждым ощущением боли на жестокой войне. Микаса поднимает глаза на врача, которая смотрит всё так же холодно, хотя ощущается осуждение. Но после блондинка выдыхает и осуждение сменяется чем-то другим. Нежным, мягким и неприятно колющим сердце. Так же, как лезвие штык-ножа, что прикреплено к дуло винтовки и стремительно входит во вражескую плоть, выбивая из того крик боли. Леонхарт сидит на стуле, тянет сигарету, а после снова осматривает пространство комнаты в которой жила Аккерман. Шторы плотно закрывают окна, не пропускают не единого луча света. У самой блондинки так же. Запах сигарет и нотка спиртного. Энни касается очередного шрама на теле солдата и та резко просыпается, хватает врача за руку, в глазах читается ненависть, которая быстро сменяется удивлением. Микаса отказалась от терапии ещё четыре месяца назад. Леонхарт не может отказаться от азиатки вот уже второй месяц, поэтому опирается руками о кровать, целует черноволосую, которая попадает в ступор, а после хватает блондинку за одежду, сжимает ткань в руках, затягивает в кровать. Ощущать руки, которые не знают что такое винтовка и отдача, очень приятно. Микаса отдаёт всю себя в руки врача, которая с особым интузиазмом, но при этом осторожностью, касается каждого шрама, гладит, целует. Мягко и, опять же, осторожно, будто боясь вскрыть зажившую кожу, принести это неприятное, но привычное чувство боли. Аккерман чувствует её буквально пару минут, когда пальцы, тонкие, но длинные, входят внутрь, медленно и впервые. Солдат оькидывает голову на прокуренную подушку, сжимает одеяло в кулаках, улыбается впервые, пока врач проводит языком по коже на ключице, а после целует. Хотела укусить. Передумала. Азиатка благодарит врача за всё, что может, а после обещает вернуться к терапии. Вместе со стоном оргазма в комнате звучит голос Энни, спокойный и холодный. "Не нужно". Аккерман смотрит в спину, которая была обтянута белым халатом. Крепкую, пускай и не большую из-за телосложения. Серые глаза изучают человека, который солдата видеть не хочет. Игнорирует. И причина тому то, что Леонхарт сама была больна. Неприлично давно внутри блондинки сияют глубокие раны, что источают кровь, даже не думают хотя бы затянуться, дать сердцу биться чуть реже и не выпускать в тело адреналин, который рвет сознание на куски. Микаса видела, как страдает врач. Как скребёт ногтями по кафелю в ванной под напором кипятка, как истошном воет, а в глазах ощущается самое настоящие безумие. Кровь вместе с водой стекала в слив. Стекала так же и по коже, которая начинала остывать из-за того, что сердце остановилось, наконец достигнув предела. Сердце Леонхарт ещё бьётся. Местами пробитое насквозь, где-то то с кровоточащей раной, бьётся не так, что хочет жить, а едва стучит, просто потому что так надо. Аккерман слышит этот стук в чужой грудной клетке, которая поднимается и опускается вместе с тяжёлым дыханием, когда пальцы со шрамами внутри вбиваются в тело, а в кожу впиваются зубы, снова выпуская кровь. Микаса была одержима войной. Энни была одержима одиночеством. Цвет пролитой крови не выходит из головы черноволосой. Пустая комната с едва горящей лампой, где сидит маленькая девочка, избитая до крови, плачет, пытается обещать себе, что станет сильнее, является одной из самых глубоких и до сих пор источающих кровь ран в сердце Леонхарт, которая приняла одиночество как часть себя. А Микаса, по-своему больная, нарушает его, уничтожает блондинку изнутри. Но сердце не заживает. Лишь иногда бьётся чуть чаще в этой же комнате с закрытыми шторами, прокуренным постельный бельём и рамочкой на стене с дипломом о высшем образовании. Она не стала сильнее. Она ещё жива. Леонхарт хмуриться, пытается дышать, но хрипит, когда рука азиатки сжимает шею сильнее. Хлесткий удар пощечины не даёт эффекта. Энни начинает избивать солдата, что впала в припадок, словно бродячую, слабую псину. Тело азиатки влетает в шкаф, разбивает зеркало на дверце, потом отлетает к столу, который трещит, но не ломается. Кожа с кулаков сбивается так же, как в детстве, в попытке сопротивления очередного избиения. Блондинка останавливается на очередном замахе, смотрит на разбитое лицо азиатки, которая тяжело дышит. Ещё в сознании. Кровь капает с сжатого кулака, который всё так же в замахе. Леонхарт ждёт, когда Микаса даст признак здравого ума, но вместо этого слышит душераздирающий крик, а после видит, как женщина закрывает голову руками. Ждёт, когда упадёт снаряд. Разбитый кулак влетает не в закрытое лицо, а в солнечное сплетение, выбивая из побитого тела хрип. Кулак снова в замахе, ждёт причины для ещё одной встречи с лежащим на столе телом, но после опускается, когда чужие пальцы, окровавленные, проводят по щеке. Кровь заливает глаза Аккерман, которая пытается приподнять тело, но после падает обратно. Выдохлась. Выдох, долгий, с чувством, заставляет врача отойти на пару шагов, а после и вовсе уйти в ванную, в попытке отмыть руки от красной жидкости. Но как и в детстве, врач долго стоит, держит разбитые руки под напором кипятка, в надежде, что с этой болью почувствует хоть что-то. В такой же надежде ведёт лезвием по коже, с сильным нажимом, но нечего не чувствует. Что в двадцать четыре, что в тридцать шесть. Лезвие отлетает в раковину, пальцы с кровью в цепляются в волосы, пока ДНК стекает по руке, капает с локтя, а после впитывается в штаны. Сейчас она взрослая и не услышит дикого вопля отца "Опять замарала шмотки". Сейчас она сильная, пока без единой тени сомнения льёт спирт на открытую плоть. Сейчас она не одинока. Ещё через десять минут вытирает кровь с разбитого лица Аккерман, которая держит свободную от медицинских работ руку блондинки в своей, сжимает, гладит нежно и медленно. Леонхарт хочет выдернуть конечность, даже зашипеть, но прижимается к телу солдата, когда та обнимает, плачет, так же, как в десять лет, воет и опять обещает себе стать сильнее. Микаса проводит пальцами по щеке блондинки, стирает слезу, а после целует в лоб, смотрит в глаза, где полопались сосуды, а после чувствует горячее дыхание. Леонхарт слегла с нервным срывом. Не выдержала. И всё из-за того, что решила сменить направление с военной терапии на что-то другое. Ей подсунули дела по несовершеннолетним. Энни была сильной две недели. А потом с диким криком чуть не выпрыгнула из окна. Раны и без того кровоточащие, вскрылись, когда врачу умудрились подсунуть девочку лет двенадцати и всё как по нотам пошло. Ляденые глаза смотрят в документы, бледнеют, бегают по строчкам, где описано что удалось пережить девчонке. Избиение, изнасилование и ещё двеннадцать пунктов. Леонхарт с текста переводит дикий взгляд на девочку, которую живой называть грешно. Врач видит себя, слабую, избитую, уничтоженную. Хотя пациентка не блондинка, а брюнетка. Но перед глазами свой образ. Свои страдания. В ушах свой нечеловеческий крик. Отцовская ругань и тяжёлое дыхание, пока происходит насилие без кулаков. В разуме свои воспоминания. Тело снова дрожит, содрагается, ощущает боль. Сердце бьётся также на пределе, а в голове свои мысли, мольбы. Леонхарт скалиться, сжимает в руках военную одежду Аккерман, снова плачет, воет, вцепляется в азиатку, которая прижимает к себе, так же, как её прижимали товарищи, раненную и едва живую под крики умирающих, под грохот орудий, что не дают спать. - Психология - это наука о закономерностях возникновения, развития и проявления психики, сознания человека. Записываем таблицу с доски. - Блондинка сидит за одной из последних парт в кабинете училища, смотрит в окно на группу людей в военной форме, которые грузятся в грузовики. Взгляд цепляет девушка с чёрными волосами и азиатской внешностью, хотя Леонхарт не уверенна. Но всё же смотрит, как военные грузятся в транспорт, а после и за ним, который медленно выезжал с территории. В голове Леонхарт проскакивает мысль, девушка улыбается, а после начинает записывать материал. "Наверняка их психология самая больная".