//
Они не пересекаются после, — Юля летит в гримерку так быстро, как только может, потому что совсем не в состоянии совладать с собственным телом: ее руки дрожат, голос срывается, а перед глазами плывет, как если бы она только очнулась от полудремы. Твою мать, как же они перестарались. Юля сталкивается с парой артистов, и ее даже пытаются вовлечь в разговор, только вот обсуждать что-то — последнее, на что Юля готова тратить едва оставшиеся силы; в голове проносятся картинки недавнего выступления, а кожа все еще хранит осадок женского тепла; Юле хочется залезть под душ и никогда, никогда больше этого не чувствовать. Слишком иначе. Чересчур потрясающе. Юлю пробирает насквозь: холодные мурашки покрывают линию позвоночника, опадают на плечи и доходят до подушечек пальцев; ее дыхание тяжелое, сбивающееся и быстрое, словно легкие вторят сумасшедшему и абсолютно ненормальному ритму сердца; она и знать не знает, почему именно их последний совместный выход оказывает такое давление, ведь Юля не ощущала ничего подобного рядом с Тиной прежде, даже когда они снимали этот чертов клип (из которого пришлось в итоге вырезать больше половины, потому что что-то определенно пошло не так); когда касались талии и изгибов ключиц друг друга на Квартале, а ее связки буквально дрожали от их нахлынувшей близости, едва позволяя петь; когда ходили по радио, неловко смеясь и посылая друг другу смущенные взгляды, рассказывая про моменты с бекстейджев так аккуратно, будто стараясь не сообщить лишнего. Когда Тина делала ей комплименты и признавалась в том, что готова влюбиться. Юля просит менеджера и ассистентов покинуть ее гримерку на время, не объясняет причин и закрывается совершенно одна; дрожь не желает уходить, и она хватает себя за руку, сжимает до боли запястье, а затем предплечье и шею, — ногти с силой впиваются в кожу, и Юле совсем как-то все равно, что, без сомнения, останутся красные следы. Больше нет поводов увидеть Тину, — в голове проносится стремительно быстро, и Юля готова ударить себя из-за одной такой мысли; она не из тех, кто способен идти на первые шаги, и почему-то сейчас невозможность их следующей встречи кажется фатальной и абсурдной, и Юля даже не пытается найти оправданий тому, что происходит, – Юля цепляется за волосы, разрушая идеальную укладку, сминает ткань платья и отчаянно держится за обломки тех стен, которые вокруг себя выстроила. Тина — ураган. Тина все рушит. Зачем ты только появилась в моей жизни? Всхлип застревает где-то в горле, а по щеке катится горячая слеза, — Юля тут же смахивает ее, заставляет плечи расправиться и пытается восстановить контроль над дыханием; она сбрасывает платье, переодевается в толстовку и джинсы, но не смывает макияж; Юля мгновенно выходит из гримерки, абсолютно игнорируя сопутствующие вопросы Славы и кого-то еще, машинально набирая сообщение мужу, что немного задержится. Юля знает, где искать, — прохладный, но не морозный воздух обдает по лицу, стоит ей приоткрыть дверь черного выхода; Тина кутается на лестничной площадке в пушистую светлую кофту, все еще находясь в своем невероятном белом платье; она не обращает внимания на Юлю, которая никак не может решиться подойти и лишь нервно кусает губы, борясь с нарастающим волнением у солнечного сплетения. Тина, черт возьми, даже курит по-особенному, — набирает в рот дым, но не сразу пускает в легкие, сперва выдыхая и только затем делая тягу; Юля наблюдает за малейшим движением Тины, когда та подносит тонкую сигарету к губам, слегка облизывается и сжимает фильтр крепче; Юля завороженно смотрит и, блять, едва может сдерживаться, — хватается за железную ручку двери со всей силой, от чего та издает противный скрипящий звук. Внезапно Тина оборачивается. — Юля, Юлечка? — голос Тины хриплый и сексуальный, а в глазах застывает искреннее удивление. — Я думала, ты давно уехала домой. Когда-нибудь от любого обращения Тины она больше не будет терять самообладание. Но, видимо, не сегодня. — Тин, я... — Юля сглатывает, полностью открывая дверь и наконец выходя на улицу; в лунном свете волосы Тины кажутся будто сотканными из россыпей мерцающих звезд и сгорающих планет, — блестят так сильно, что у Юли дух перехватывает. — Я просто хотела уточнить кое-что. — Я слушаю, — Тина спиной опирается на высокие перила, обнимает себя одной рукой и курит до ужаса медленно, будто специально растягивая каждый вдох и выдох. Они обе так долго ходят по лезвию. — Это... все? — Юля до сих пор цепляется за дверную ручку и, если честно, боится, что сломает. — Я про то, что...эта история подошла к концу? У нас ничего нет впереди? — конечно, блин, Юля имеет в виду их совместные выступления, только вот выходит, что вопрос звучит совершенно иначе. С подтекстом. — Говоришь так, словно мы роман тут с тобой пишем, — Тина хмыкает и отводит взгляд куда-то в сторону. — Не знаю. Я спрошу у Вовы насчет нашего выступления на Голосе, но до эфиров все равно далеко...— Тина на мгновение щурится, а затем вбирает последнюю порцию никотина, оставляя тлеющую сигарету на краю перил. — Так что ты от меня наконец-то свободна. Тина мягко улыбается, и улыбка у нее просто непозволительно красивая; Юля замирает, даже не пробуя прекратить откровенно пялиться на Тинины губы, делает шаг вперед и неожиданно для самой себя берет Тину за руку. — Но если я не хочу? И в секунду весь мир перед ней больше не существует; Тина чуть сжимает ее костяшки в ладони (от такого Юлю в который раз уносит совсем не по-детски), проводит по голубой линии вен на запястье и почти что с трепетом переплетает их пальцы, заставляя внутри у Юли все превратиться в сплошной клубок нервов и пульсаций. Тина молчит. — Отметь со мной Рождество, — тихо говорит Юля, тянется ближе и утыкается Тине куда-то в шею, вдыхая остатки ненавистного, но такого чудесного запаха сигарет в локонах Тины; сама же Тина пахнет мятой, гвоздиками и чем-то абсолютно нежным и крышесносным; Юля проводит кончиком носа у ее уха, задевает мочку и выдыхает: — Пожалуйста. — Ко мне приезжает сын, и мы собирались посидеть семьей... Да и твои не поймут, — Тина опускает веки и отвечает приглушенно, но с явно дрогнувшими нотками в голосе. — Юль... Юля плавно отстраняется. — Отметь Рождество со мной, — уже более уверенно повторяет она, сжимая ладонь Тины крепче и смотря прямо в глаза. И тогда до Тины доходит. — Серьезно? — Тина переспрашивает неверяще и с каким-то надрывом, от которого сердце Юли пропускает удар. Боже. — Мы подруги и... — Юля сглатывает и безуспешно ищет адекватные оправдания. — И я хочу провести с тобой хотя бы какую-то часть этого праздника. Тине это важно, — Юля чувствует, видит и знает, что Тина борется с чем-то противоречащим всем ее принципам и предрассудкам; Тина глубоко вдыхает и кивает: — Хорошо. В легкие врывается облегчение, — единственный раз в своей жизни Юля делает такой первый шаг.//
Пару дней спустя это уже не кажется хорошей идеей. Юля просыпается посреди ночи в холодном поту и с адской пульсацией между ног; она все еще будто каждой клеточкой тела ощущает трепетные и нежные касания к своей коже, шумные вдохи и сладкие, длинные стоны, — Юля не сразу осознает, что ее ладонь сама по себе гладит внутренние стороны бедер, ногтями поддевает тонкую ткань белья и стремится туда, где практически сводит приятной судорогой; Юля в момент одергивает руку, подскакивает на кровати и выбегает в ванную комнату, закрываясь на замок и тут же съезжая вниз по стенке. Ей только что снился эротический сон с Тиной, мать ее, Кароль. Юля не включает свет, лишь закрывает глаза и опирается головой на теплую батарею; она подушечками пальцев мягкой дорожкой спускается по своей шее, обводит ключицы и невольно закусывает губу, — внизу живота горит невозможным пламенем, покалывающей щекоткой распространяется по телу и никак не дает собраться с мыслями; Юля тихо стонет, когда представляет, как Тина аккуратно прислоняется к ней губами, дыханием опаляет плечи, повторяя свои движения с выступлений и съемок, зарывается ей в волосы и шепчет слова их незабываемой песни. Юле жарко. Юля сгорает. Тина сумасшедшая и прекрасная, — Тина соблазняет, флиртует и явно играет с Юлей, словно собирается взять на слабо; Юля бы сказала, что ей все равно, что она не желает иметь с этой женщиной ничего общего и совместного, только вот Тина превращается в какую-то безумную необходимость, вырабатывается на подсознательном уровне и делает все, чтобы Юлю, вероятно, заставить двинуться окончательно; Юля шепчет имя Тины в темноту помещения и совсем не пытается сопротивляться нахлынувшему возбуждению, потому что с Тиной иначе нельзя. С ней лишь до сорванных регистров и сбитых тональностей. И Юля ненавидит тот факт, что ей это до дрожи нравится./
Они договариваются на восьмое число; Юля приезжает к ней с шампанским, мандаринами и полным отсутствием представления о том, что между ними происходит; она хоть все-таки считает Тину подругой, первой и единственной, в ее понимание дружбы никак не вписываются рваное дыхание, мурашки от малейшего прикосновения и, тем более, эротические сны; что-то подсказывает ей, что Тина тоже не может дать конкретного определения их отношениям, ведь именно она всегда выступает в роли инициатора чего-то слишком интимного и даже в какой-то степени запретного для них обеих. Тина встречает ее без красной помады, в тапочках и свободном темном брючном костюме, — Юля клянется, что сексуальнее женщины в мире не видела. — Привет, — Тина с порога вовлекает Юлю в объятия, и они искренние и теплые, такие, что в легких почти не остается места для воздуха; Юля опускает руки ей на талию, пока Тина подбородком устраивается у нее на плече; они стоят так не долго, но вполне достаточно, чтобы пряди Юлиных волос вобрали в себя все тонкости запаха Тины, — Юля отпускает ее первой, берет Тину за руку и произносит: — С Рождеством, Тина. — И тебя, Юлечка, — Тина широко улыбается, а затем быстро тянет Юлю за собой в дом, будто не видит, что уже от одного такого обращения Юле крышу сносит безоговорочно. Дома у Тины просторно, светло и уютно; Юля сразу же замечает расписанные на новогодний мотив окна и гирлянды под потолком, работающий камин в гостиной и пряничный аромат чего-то сладкого с кухни. — Ты готовила? — удивляется Юля, сбрасывая верхнюю одежду и передавая Тине пакет с продуктами. — Ради тебя, — усмехается Тина и демонстративно закатывает глаза, но тут же добавляет: — На самом деле, Веня только что ушел на ночевку к другу, и я пыталась испечь им пирог, но... Не знаю, у меня осталось немного, сейчас дам попробовать, — Тина с неожиданным энтузиазмом быстро направляется на кухню, и, пока Юля возится со шнуровкой ботинок, успевает вернуться с маленьким кусочком пирога на кончике вилки. — Тин, я не...— Юля хочет что-то возразить, но Тина моментально прерывает ее: — Тише, открой рот, — настойчиво говорит она тоном, который явно не терпит возражений. Эта женщина сводит с ума. И Юля подчиняется. Тина подносит наколотый кусочек к ее приоткрытым губам, на несколько мгновений задержавшись и позволив пряному аромату пощекотать обоняние; Юля медленно снимает предложенную сладость с вилки одним легким движением рта и проглатывает, а затем невольно облизывается, покусывает нижнюю губу и выносит вердикт: — Вкусно. На долю секунды ей кажется, что Тина цепенеет. — Юля, я...— Юля видит, как Тина переводит дыхание. —...Пойду поставлю бокалы, — она быстро прокашливается, разворачивается и скрывается в проеме на кухню. Они не разговаривают, пока Тина накрывает на стол и возится с ароматическими свечками на камине, — атмосфера в комнате просто завораживает, и Тина похожа на истинную волшебницу, что лишь взмахом кисти может заставить блистать все вокруг; она наполняет их бокалы шампанским, опускается на диван рядом с Юлей и по-турецки складывает ноги, приподнимая емкость с алкоголем в изящном жесте. — С праздниками, дорогая. — И тебя, — Юля повторяет за Тиной и отпивает немного; Тина подмигивает ей и быстро показывает язык, — щеки Юли моментально краснеют далеко не от шампанского, и она не понимает, как реагировать, — в смятении отводит взгляд, вдруг внимательно начиная изучать спинку соседнего кресла. — Юль? — Мм? — Почему ты смущаешься рядом со мной? — Тина задает вопрос легко и без всяких колебаний, будто для нее это самое обычное дело; она покачивает бокал с шампанским, смотрит в упор и полностью игнорирует замешательство Юли. — Я просто...— Юля не находит слов, потому что Тина буквально загоняет ее в тупик; конечно, Юля не знает ответ на этот вопрос. Или не желает его принимать. — Тин, ты... Сердце стучит с бешеной силой, когда Тина отставляет бокал и тянется ближе; их разделяет всего несколько сантиметров, и Тина кладет ладонь на колено Юли, легонько поглаживая и поднимаясь выше к бедру. — Я — что? — Тина дышит Юле практически в губы, и ее глаза широко распахнуты, а взгляд томный и соблазняющий; Юля чувствует, что напрягается от прикосновений Тины, что внизу живота начинает собираться незваное тепло, а стеклянный бокал в ладони все больше подрагивает, совершенно выдавая ее///