Secret Admirers

      Эрмаль жил, будто в своём сне. Как же могло быть иначе? Не только работать вместе с Фабрицио Моро, но и быть другом Фабрицио Моро. Он никогда не ожидал, что это произойдёт, конечно же не ожидал. Но если бы он это знал, он бы сделал некоторые вещи в своей жизни совсем иначе.       Одна из этих вещей, на самом деле первое, что он изменил бы, если бы мог, было то, что он никогда бы не отправил то первое письмо. Или любое из последующих, но это первое письмо было переломным моментом. Конечно, с годами и благодаря техническому прогрессу (хотя вряд ли сам Фабрицио шёл в ногу со временем) буквы на бумаге сменились цифровыми сообщениями, но эффект был тот же самый.       Всё начиналось так невинно, с малого. Эрмаль слушал эту песню, самую очевидную, Pensa, на повторе уже несколько дней, недель. Иногда он жалел, что не был немного оригинальнее и стал поклонником этого певца именно в то время, когда у него их уже было очень много, но лучше поздно, чем никогда, верно?       Он слушал эту песню, так много, много раз. Иногда просто на фоне, пока что-то делал, в действительности не обращая на это внимания, она просто обрамляла его задачи. Иногда он проигрывал её и слушал, действительно слушал. Он сидел в своей комнате и просто слушал. Музыка. Текст. Образы, которые она вызывала, надежда, вопросы, гнев.       А однажды, когда песня закончилась, он вздохнул и пробормотал, сам того не сознавая: — Жаль, что я не могу рассказать Фабрицио, что эта песня делает со мной. — А почему нет? — донёсся ответ друга, с которым он потерял связь спустя некоторое время. Эрмаль только растерянно посмотрел на него, потому что как он мог это сделать? — Наверняка есть какой-нибудь способ связаться с ним? Почтовый адрес, менеджмент, что угодно. Просто скажи ему всё, что у тебя на уме, и мы, возможно, сможем немного успокоиться, когда ты снова начнёшь слушать что-то другое.       Эрмаль усмехнулся этому, не восприняв всерьёз последовавшее замечание, и выбросил его из головы. Выбросил, пока примерно через год он не стал однажды вечером бездумно смотреть телевизор. Фестиваль Сан-Ремо. Непроизвольные мысли в его голове, сны, о которых он не осмеливался говорить вслух, не желая признавать возможности и в то же время полной невозможности сделать то же самое, внезапно прервались.       Прервались, потому что этот певец вернулся. Ещё одна песня, такая необычная, гораздо более спокойная, гораздо более личная, без призыва объединить страну, но не менее красивая. И хотя она привлекла внимание Эрмаля, она сделала ещё кое-что.       Она напомнила ему, что у артистов обычно бывает больше одной песни. Почему он никогда не присматривался к этому исполнителю? Он так любил Pensa, и почему ему не пришло в голову, что там, откуда она взялась, может быть, есть ещё что-то? Он был уверен, что там, откуда она пришла, их будет ещё больше, потому что доказательства теперь были прямо перед ним.       Поэтому в тот уик-энд Эрмаль отправился в музыкальный магазин и купил альбом. — Самый последний, — попросил он, и парень за стойкой ухмыльнулся ему. — Там есть один прошлогодний, думаю, ты хочешь именно его.       Эрмаль старался не обращать на него внимания, старался не обращать внимания на эту ухмылку, которая раздражала его во всех смыслах этого слова. Он приехал сюда не для того, чтобы заводить друзей, а для того, чтобы послушать музыку Фабрицио Моро, и если это альбом годичной давности, то это было прекрасной отправной точкой. Он заплатил, забрал его домой, заперся в своей квартире и слушал его.       Это был альбом Pensa, и в то время как эта песня казалась знакомой и успокаивающей, как тёплая ванна, другие песни были удивительны сами по себе. Он слушал их, раскрывая слои музыки, слои смысла в текстах, и он любил их. Они были великолепны, Фабрицио был великолепен тем, что сделал это, и Эрмаль не мог понять, почему он не был более популярен, чем сейчас. В нём было всё, что нужно артисту, и Мета был так рад, что вновь обрёл его. Фабрицио был примером для подражания.       И теперь он следил за певцом, старания которого вскоре окупились, когда был выпущен ещё один альбом. Эрмаль купил его, слушал и снова слушал. Как и в случае с предыдущим альбомом, песни что-то сделали с ним, и внезапно он вспомнил о той подсказке своего друга — отправить письмо. И он подумал: а почему бы и нет? Да и что тут было терять? Разве не было бы прекрасно, если бы он мог позволить этому артисту узнать, насколько он особенный?       Да, то первое письмо было совершенно невинным. Просто способ сказать Фабрицио, как ему нравятся песни, музыка, тексты. Способ сказать ему, что они заставляют его чувствовать. Все эти вещи он просто хотел, чтобы Фабрицио знал. Первое письмо было подписано его именем, как и второе, и третье… но потом он перешёл на использование социальных сетей, потому что это казалось более простым способом общения. В то же время, поскольку это был более прямой способ, Эрмаль струсил использовать собственное имя.       У него были на то веские причины, так он сам себе сказал. Его группа преуспевала, и, в конце концов, его имя не было таким уж распространённым. Лучше перестраховаться, чем потом жалеть. Не то что бы ему было за что извиняться, он просто оставлял приятные комментарии, те, которые сам не прочь был бы получить. Но всё же… Он просто подписывал посты буквой «Э» и оставлял так.       Однажды он заполучил Святой Грааль. Он всего только комментировал фотографии, комментировал статусы. Он знал, что будет неотличим от толпы поклонников, которые делали то же самое, и ничто не отличало его от них. Так что Эрмаль никак не ожидал, что однажды его телефон просигналит о новом личном сообщении. От Фабрицио. Благодарящего его за все приятные комментарии. Кудрявый некоторое время смотрел на свой телефон, не веря, что у него есть отклик, настоящий ответ, настоящая связь. Через несколько часов он ответил дрожащими пальцами, и с тех пор время от времени делился своими мыслями о музыке, выступлении или концерте прямо в переписке.       А потом он встретил Фабрицио, действительно встретил его, как равного, как один артист другого. Он познакомился с Моро и понял две вещи. Во-первых, Фабрицио восхищал не только своими песнями, текстами и игрой на гитаре. А во-вторых, он не мог сейчас прекратить комментарии и сообщения, это было бы слишком очевидно, верно? Поэтому он продолжил их, делясь своими комплиментами и мыслями всякий раз, когда у него было что-то стоящее, чтобы поделиться. Он просто должен быть осторожен, чтобы не использовать те же самые слова, которые он использовал бы в реальной жизни, и всё будет хорошо.       И хотя всё это начиналось невинно, дальше оно продолжилось не совсем так. Конечно, Эрмаль не сделал бы ничего такого, что заставило бы Фабрицио чувствовать себя неловко, и он был осторожен, но должен был признать, что нельзя было не воспользоваться своей анонимностью. Он мог комментировать фотографии, намекать на то, что они делали с ним, мог говорить об интервью, которые были выпущены, и о том, как выглядел и звучал Фабрицио… Он должен был признать, что это был хороший способ сказать другу всё то, что он думал и чувствовал, но никогда не мог сказать вслух, не разрушая их отношения полностью.       Конечно, Эрмаль быстро понял, что это была плохая идея, это приходило ему в голову несколько раз, но он каждый раз отмахивался, предпочитая игнорировать и просто продолжать жить так, как он есть, сохраняя свою… влюблённость, именно влюблённостью это и было, под контролем, имея этот эмоциональный выход. Впрочем, когда он сидел с Фабрицио на каком-нибудь диванчике в гримёрке на каком-нибудь летнем фестивале, ему становилось ясно, насколько всё плохо. Эти комнаты и диваны начинали понемногу сливаться воедино. (Странно, но единственные вещи, которые не сливались воедино, были выступления, он мог вспомнить всё ясно как день, знал каждую мелочь, которую делал Фабрицио, откладывал в памяти каждое объятие в конце их выступления…) — Ты всё время в социальных сетях, — пожаловался Фабрицио, наблюдая, как Эрмаль листает свой твиттер. — Неправда, не всегда, — по привычке возразил Мета, хотя и убрал телефон. Он бросил косой взгляд на мужчину рядом с собой и увидел, что тот возится со своим телефоном. — А теперь послушай себя! Не жалуйся на меня, если делаешь то же самое! — он хотел пошутить, но Фабрицио не засмеялся. — Ты ведь наверняка получаешь сообщения от многих людей, верно? Фанаты и так далее?       Эрмаль почувствовал, как его сердце остановилось и рухнуло вниз. Неужели Фабрицио догадался, что он посылает ему все эти сообщения? Нет ведь, правда? Как он мог это сделать? Он был уверен, что ничто не могло связать его с Эрмалем. Или не был, потому что прямо сейчас он чувствовал только сомнения. — Да, — уклончиво ответил он, пытаясь найти что-то ещё, что могло бы показаться нормальным, что он сказал бы, если бы у него не было этой тайны. Пытался и терпел неудачу. К счастью, это не имело значения, потому что Фабрицио уже продолжал: — А ты… никого не замечаешь? Те же самые люди, которые всегда комментируют или посылают тебе сообщения? — Да, такое иногда случается, — сказал Эрмаль, и, несмотря на сложившуюся ситуацию, он не мог не видеть, как перед его глазами вспыхивают какие-то сообщения из собственного почтового ящика. Некоторые люди действительно были бесстыдны. Может быть, именно это и беспокоило Фабрицио сейчас? Что-то защитное проснулось в душе Эрмаля при этой мысли. — Что-то случилось? — Нет, нет, всё в порядке! Просто… я немного поговорил с одним человеком, отвечая на некоторые сообщения, и они кажутся очень милыми. Но я просто… хотел спросить, это нормально? Могу ли я это делать? Или мне не стоит?       Мета глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться и просто ответить на вопросы Фабрицио. В каком-то смысле, было забавно видеть, как этот сорокалетний мужчина беспокоится о безопасности онлайн-общения. — Это зависит от того, что вы говорите, я думаю, вы оба. Я думаю, что ты должен быть профессионалом, но это зависит от тебя, на самом деле. Просто помни, что это интернет, поэтому ничто никогда не исчезнет и может быть легко распространено. Ты достаточно умён, чтобы не делать глупостей, и в самом этом нет ничего плохого.       Моро немного помолчал, погружённый в свои мысли. Затем он разблокировал свой телефон и передал его Эрмалю. — Пожалуйста, просто взгляни. Я действительно не знаю, что делаю.       Эрмаль надеялся, что Фабрицио не заметит, как сильно дрожат его руки, когда он берёт телефон, когда читает это знакомое имя пользователя, когда читает эти знакомые комментарии. Во что же он ввязался? Единственное, что заставляло всё это выглядеть по-другому, но почему-то гораздо более реальным, было то, что его сообщения поменяли место и цвет на экране. — Кажется, всё в порядке, так о чём же ты беспокоишься? — умудрился он выдавить из себя, надеясь, убедительно, делая вид, что читает сообщения, но не видя ни единого слова. — Я точно не знаю… я не хочу пересекать какие-то границы или что-то в этом роде.       Эрмаль закрыл глаза и вернул телефон Фабрицио. Единственным человеком, пересекающим здесь какие-либо границы, был он сам, и он это знал. И разве сейчас не самый подходящий момент сказать, что именно он посылает эти сообщения? Да, это будет неловко, но они наверняка посмеются над этим, и тогда всё будет решено.       Набравшись смелости, он открыл рот, чтобы заговорить, но не успел произнести ни слова, как их прервали и сказали, что скоро настанет их очередь выходить на сцену. Это мгновение прошло и исчезло вместе с мужеством Эрмаля. Он должен был отпустить его, но он понимал, что Фабрицио был вовлечён в это, и ему было бы больно, если бы его онлайн-друг (друг?) вдруг исчез.       Ему ничего не оставалось, как продолжить разговор. В тот вечер Мета с тяжёлым сердцем напечатал сообщение, комментирующее выступление Фабрицио на фестивале. Он был серьезён в каждом своём слове, но только теперь понял, что он не просто один из толпы. Но и не мог показать, что что-то изменилось, это было бы слишком очевидно, и это причинило бы боль Фабрицио. Но только сейчас он понял, что Фабрицио, вероятно, будет ранен, несмотря ни на что. Как он позволил этому случиться?       И так оно и продолжалось, эти послания. Эрмаль сделал несколько осторожных попыток прекратить это, но ничего не вышло. Очевидно, Фабрицио уже принял какое-то решение, и теперь он тоже начинал разговоры. Отчасти кудрявому это нравилось, хотя он и понимал, что это плохая идея. Как он мог отказаться, когда Моро так ласково спрашивал о его мнении, был так заинтересован в ответах?       Иногда Фабрицио поднимал этот вопрос, когда разговаривал с Эрмалем. Каждый раз он немного умирал, догадался ли римлянин? Неужели его ответы были слишком близки к тому, что он уже сказал Фабрицио? Каждый раз он вздыхал с облегчением, когда Фабрицио только и делал, что делился другим мнением, другим анекдотом, явно радуясь этому человеку, который так высоко его ценил. И Эрмаль понимал, что это глупо, что всё так усложнится, что неизбежный провал станет ещё хуже, но он хотел увидеть и понять, насколько честен он может быть, насколько больше готов принять Фабрицио.       Он знал, что копает этим себе могилу, уже давно копал, и теперь она была достаточно глубока, более чем глубока, и да, однажды, когда они бездельничали на заднем дворе у Фабрицио, именно эта мысль снова стала преследовать его. — Я получил ещё одно сообщение от того таинственного поклонника, о котором тебе рассказывал! — взволнованно сказал Фабрицио, глядя на свой телефон, а Эрмаль попытался подавить стон. Он знал это, потому что отправил сообщение вчера вечером, когда наконец-то нашёл время взглянуть на фотографию, которую Фабрицио запостил прежде днём. — И что же он сказал теперь? — Эрмаль осмелился поднять глаза, притворяясь заинтересованным и ничего не знающим о послании. Он поднял глаза и увидел, что Фабрицио покраснел. Он мог поклясться перед Богом, что покраснел. — Да ничего особенного, правда, ему понравилось выступление и мой наряд.       Эрмаль не мог удержаться от улыбки. Это было хорошей интерпретацией «Эта рубашка хорошо смотрится на тебе, но было бы лучше, если бы ты её снял» и некоторых смайликов, которые даже Фабрицио не смог бы неверно истолковать. И, похоже, он не возражал. Интересно. — Итак, — осторожно начал Эрмаль, — что ты о нём знаешь? Как его зовут? Возраст? Это женщина?       Он услышал, как Фабрицио глубоко вздохнул, положил телефон и уставился на забор на другом конце сада. Эрмаль старался быть терпеливым, не настаивать, не показывать, как его интересуют ответы Моро. Кем он считал этого тайного поклонника, поклонника, который восхищался гораздо большим, чем просто музыкой Фабрицио? — Я, на самом деле, ничего не знаю… — наконец ответил друг. — Но? — спросил Эрмаль, задержав дыхание, и это действительно прозвучало так, словно за этим следовало какое-то «но». — Я не уверен, это глупо. Мне просто кажется… что я его знаю? Знаешь, особенно учитывая то, что я вообще не знаю его, а он меня знает, это, вероятно, немного опасно. — Но ведь он не знает тебя, верно? Только как певца. Так что, в некотором смысле, вы не так уж и отличаетесь.       Услышав это, Фабрицио покачал головой. — Нет, нет, ну да, ты, наверное, прав, но я так не думаю. Такое чувство, что он знает меня лучше, знает меня лично.       Эрмаль наслаждался этим разговором, пытаясь понять, что думает Фабрицио о его онлайн альтер эго, но тут его сердце остановилось. Если римлянин заподозрит, что это кто-то из его близких, то связь с миланцем будет легко установить, верно? — А лично вы знакомы? Как друг или что-то вроде того? — наконец произнёс Эрмаль после, как он надеялся, всё ещё приемлемой паузы. — Нет, не друг, не кто-то настолько близкий. Это слишком серьёзно, слишком честно, чтобы быть просто такой шуткой…       Эрмаль старался сохранять невозмутимое выражение лица, в то время как его сердце тут же пыталось самоуничтожиться при мысли, что Фабрицио не верит, что кто-то из его близких может испытывать к нему такие чувства, и трепетало от радости и облегчения, что его тайна всё ещё остаётся тайной. — Может быть, кто-то, с кем я когда-то работал, какой-то музыкант, кто-то за кулисами, есть так много людей, которые это могут быть… Наверное, я никогда не узнаю. Жаль.       После этого разговор перешёл в другое русло, но было очевидно, что эта тема не выходила у Фабрицио из головы. Потому что в сообщениях он постоянно просил дать ему дополнительную информацию. Сначала тонко, шутливо, что легко отклонялось умелыми пальцами Эрмаля, летающими над клавиатурой, но потом становилось всё настойчивее. Более настойчиво, но у Меты всё же получалось сменить тему разговора, немного грубо, но всё же получалось. По крайней мере, до тех пор, пока однажды не пришло ужасное сообщение, в котором Фабрицио написал, что хочет получить ответы, сейчас, или он прекратит это, всё зашло уже слишком далеко.       Эрмаль не мог ответить на эти вопросы, конечно не мог, но ведь это не так уж плохо, разве это не идеальный выход из всей этой неразберихи? Он просто ничего не скажет, перестанет отвечать, вообще ничего не напишет, и Фабрицио пойдёт дальше, и он пойдёт дальше, и найдёт другой, более здоровый способ справиться со своей влюблённостью, потому что она ни на каплю не уменьшилась за всё это время.       Таков был план в теории. Хороший план, как Эрмаль решил. Хороший план, подумал он и придерживался этой мысли, довольный решением, довольный тем, как легко всё это было. Да, хороший план. По крайней мере, так он думал, пока снова не увидел Фабрицио. Они не виделись уже несколько недель, каждый был занят своими гастролями, лето — время фестиваля за фестивалем, почти закончилось, но этот вечер свёл их вместе в квартире Эрмаля в Милане. Моро должен был остаться на ночь перед вылетом в Рим на следующий день.       Снова увидев Фабрицио, сидящего рядом с ним на диване, когда ни один из них по-настоящему не смотрел телевизор с его сверкающими красками, Эрмаль понял, что план был не так уж хорош. Потому что он заметил, что Фабрицио часто вздыхает. — Бицио, что случилось? — Ничего, ничего, — весь ответ, который он получил, но не прошло и пяти секунд, как за ним последовал ещё один глубокий вздох. — Это не похоже на «ничего». Хочешь поговорить об этом? — Нет, это глупо.       Почему голос Фабрицио звучит так печально? Эрмаль выключил телевизор и повернулся к нему. — Я уверен, что это не так. Ну же, скажи мне, тебе станет лучше.       И да, подумал он впоследствии, Фабрицио, вероятно, чувствовал себя немного лучше после того, как поделился тем, что его тревожило, но Эрмаль чувствовал себя гораздо хуже. — Ты ведь знаешь о человеке, который мне пишет?       При этих словах Эрмаль почувствовал, как в животе у него возникло тревожное чувство, которое говорило о том, что ему совсем не понравится то, что последует дальше. Однако всё, что он мог сделать, это кивнуть и попытаться сделать это ободряюще. — В общем, я попросил у него больше информации о себе: имя, возраст, фотографию, всё, что угодно. — А что случилось потом? — Ничего. Он мне ничего не дал. Поэтому я сказал, что перестану посылать ему сообщения, и он тоже это сделал, и… да, как-то так. Я же говорил тебе, что это глупо.       Эрмаль тяжело сглотнул. Простое решение, которое вовсе не являлось решением, если заставляло Фабрицио чувствовать себя так плохо. — Если ты так чувствуешь, то это вовсе не глупо. Почему… — он запнулся, не зная точно, на какой вопрос хочет получить ответ. Но Фабрицио всё равно его закончил. — Почему это так важно для меня? Я не знаю. Эрмаль, когда всё началось, я знал, что это всего лишь интернет, ничего серьёзного, что я ничего не знал о нём. Всё началось просто с приятных сообщений и интересных мнений, я уже говорил тебе об этом. — А было… было ещё что-нибудь? — спросил Мета нерешительно, он знал, что было кое-что ещё, но ему не полагалось об этом знать, и теперь он должен был выслушать рассказ друга. — Да, там были не только комплименты по поводу музыки… но и комплименты по поводу меня, — при этих словах Фабрицио снова покраснел. Всё, что он когда-то сказал, промелькнуло в голове Эрмаля, и часть его не могла не задаться вопросом, что же из этого привело к тому, что щеки Фабрицио залились краской. — Комплименты и откровенный флирт. И мне это нравилось. Хотя я понятия не имел, что происходит, это было приятно. — Значит, тебе грустно, что это ничего не значит?       Фабрицио вздохнул и откинул голову на спинку дивана. — Да, отчасти так. Но кроме того, я немного расстроен, разочарован в себе, потому что придавал этому такое большое значение, я должен был знать, что это ничего не значит, просто кто-то развлекается, может быть, поклонник или, кто знает, журналист. И именно в этом заключается проблема… я был так готов отдать больше информации, больше себя, а не просто профессиональное отношение. И я боюсь того, что могло бы произойти, если бы я это сделал, потому что если бы он дал мне какую-то информацию, я бы просто принял её, я бы не стал подвергать её сомнению. Есть так много вещей, на которые я мог бы пойти ради небольшого внимания…       Эрмаль закрыл глаза. Всё это была его вина, все эти ненужные заботы, все эти сомнения, всё это было вызвано им, и Фабрицио этого не заслуживал. Он должен был сказать ему сейчас, это был идеальный момент — он должен был сейчас же заговорить, открыть рот, сказать Фабрицио, что всё это было из-за него, несмотря на последствия, ведь теперь это было больше, чем он сам и его глупые страхи. И он открыл рот, но не издал ни звука. — Ты не должен говорить мне, как глупо я себя вёл, я и сам это знаю. Пусть так. Каждую неделю я вижу эти сообщения, предупреждающие родителей проверить, что их дети делают в интернете, интернет — это страшное место, школа рассылает эти информационные листовки, но я знаю, что даже Анита не была бы настолько глупа, чтобы так рисковать. Может быть, это хорошая идея: просто удалить все мои социальные сети…       Это вывело Эрмаля из транса, и мысли закружились у него в голове. — Нет!       Фабрицио растерянно посмотрел на него. — Я имею в виду, нет, ты не должен удалять свои профили. Послушай, ты ведь извлёк из этого урок, верно? И ничего не произошло, там нет ни фотографий, ни видео, ни скандальной информации, ничего. Ну же, Фабри, всё будет хорошо!       Это принесло ему благодарную улыбку, и голова опустилась на его плечо. — Спасибо, Эрмаль, ты прав. По крайней мере, у меня есть такой настоящий друг, как ты.       Рука Эрмаля взъерошила волосы Фабрицио, а его сердце разлетелось на миллион осколков.       В ту ночь Эрмаль не спал, ворочаясь с боку на бок, но, по крайней мере, Фабрицио сказал ему за завтраком, что провёл спокойную ночь, одну из первых за последнее время. В кои-то веки кудрявый был рад, что самолет Фабрицио улетел раньше, потому что это давало ему возможность снова рухнуть в постель и подумать обо всём.       У него было всего несколько вариантов.       Он мог бы оставить всё как есть, чтобы Фабрицио смирился со всем случившимся, забыл о сообщениях, закрыл аккаунт, а его собственное сердце и разум разлетелись вдребезги. Он мог бы оставить всё как есть.       Или же он мог совершить эгоистичный поступок. Может быть, это поможет ему почувствовать себя лучше. Вероятно, так оно и будет со временем, но в таком случае шанс был немного выше, чем при бездействии. И разве всё это не было эгоистично с самого начала? Потому что у него не хватило смелости высказать Фабрицио своё мнение, свои чувства, потому что он не осмелился сказать, что это он стоит за всеми этими посланиями, когда у него ещё был шанс, когда всё ещё не вышло из-под контроля… Тогда он тоже выбрал эгоистичный, лёгкий путь, так почему бы не сделать ещё один шаг вперед?       Почему бы не открыть аккаунт снова? Отправить сообщение. Рассказать Фабрицио всё, что боялся, да и всё ещё боится сказать ему в лицо? Сейчас было бы хорошее время, лето закончилось, никаких совместных выступлений не намечалось в течение длительного времени, и ничего, что нельзя было бы отменить или перенести после этого. Если он собирается разрушить их дружбу, их сотрудничество, то должен сделать это сейчас.       Но это ранит Фабрицио, без сомнения, это ранит его. Он потеряет друга, и неужели Эрмаль действительно позволит этому случиться? С другой стороны, разве Фабрицио уже не потерял друга, хотя и не знал об этом? Потому что Эрмаль сейчас не чувствовал себя его другом. Он предал его доверие, заставил его чувствовать себя ужасно, а затем снова предал его, не сказав ему, когда у него был ещё один шанс сделать это… Было ли лучше причинить кому-то боль и дать ему знать, чтобы они могли вместе справиться с этим, или никогда ничего не говорить и позволить этому гноиться между ними?       Эрмаль проверил время: самолёт Фабрицио вылетал примерно через пятнадцать минут. Если он соберётся с мыслями и сумеет напечатать приличное объяснение, то сможет послать Фабрицио короткое извинение от своего имени, и он получит и извинение, и объяснение одновременно, когда снова приземлится. Это также даст Эрмалю достаточно времени, чтобы выключить телефон, ноутбук и спрятаться в своей комнате с достаточным количеством грустных песен и алкоголя, чтобы пережить остаток дня и ночи с надеждой, что после этого он вырубится от усталости. Забудет о своём существовании, забудет, что вообще устроил весь этот дурацкий бардак.       Он схватил телефон, открыл приложение и начал печатать сообщение. У него было смутное представление о том, что он хотел сказать, но всё равно это заняло больше времени, чем он предполагал. Он не стал читать его снова, а просто отправил, а затем закрыл приложение, чтобы открыть другое. Фабрицио, я так сожалею о том, что сделал. Я надеюсь, что однажды ты сможешь простить меня, хотя я знаю, что не заслуживаю этого. С любовью, Эрмаль.       Затем он осуществил остальную часть своего плана. Оставив ноутбук и телефон на кухне, он обменял их на две бутылки вина и дополнительное одеяло, задёрнул шторы в спальне и снова забрался под одеяло, готовый забыть о существовании этого мира.