Secret Admirers

      Самолёт приземлился в Риме около пятнадцати минут назад, и Фабрицио направился в зал ожидания. Он решил выпить немного кофе, прежде чем отправится домой. Сидя за своим маленьким столиком с чашкой явно завышенного в цене кофе перед собой, он снова включил телефон, увидев, что на него посыпались уведомления.       Сообщение от Эрмаля. Что он хотел сказать, если они только недавно виделись? Фабрицио открыл сообщение и просто уставился на экран, забыв про кофе. Этого было достаточно, чтобы пробудить его от глубокого сна. Что сделал Эрмаль? За что он должен был его не простить? Это «с любовью» тоже было в новинку, но оно не давало того счастливого трепетного ощущения в животе, которое он испытал бы в любом другом случае. Он был слишком взволнован для этого. Что же всё-таки происходит? Это прозвучало так… решительно, как прощание? Что, чёрт возьми, происходит? Что, чёрт возьми, сделал Эрмаль? Какого хрена он натворил?       Фабрицио попытался позвонить ему, но телефон не отвечал. Он снова набрал номер, уже направляясь через здание аэропорта к стойке регистрации. Он должен был вернуться в Милан, причём немедленно.       Вежливая дама за стойкой обслуживания, казалось, почувствовала его настойчивость, она не задавала слишком много вопросов, просто посадила его на ближайший рейс обратно в Милан, который должен был вылететь через три часа.       Три часа.       Три часа ожидания, тревожного ожидания, представления сценария за сценарием, гадания, что мог иметь в виду Эрмаль этим туманным сообщением. Фабрицио сидел у ворот, его нога дергалась вверх-вниз, а места рядом с ним были пусты, поскольку никто не хотел оказаться под влиянием той нервной энергии обречённости, которая исходила от него.       Два часа.       Прошёл один час, всё те же сценарии, всё те же тревоги, всё те же страхи. Фабрицио встал и принялся расхаживать по залу, обходя семьи на каникулах, бизнесменов, влюблённые пары…       Один час.       Время ползло так медленно. Ему просто нужно было чем-то заняться. Снова сесть. Он снова достал телефон, снова набрал этот номер и снова ничего не получил. Он проверил остальные полученные им уведомления. От Эрмаля ничего не было, так что всё было неважно. Какое ему дело до тех кусочков жизни, которыми другие люди предпочитают делиться в социальных сетях? Сейчас в счёт шёл только один человек, и он молчал.       Кроме… может быть, там был ещё один. Фабрицио уставился на уведомление, сообщавшее ему, что у него есть ещё одно сообщение. Его тайный поклонник. Превью показало ему очень мало, оно начиналось с «Дорогой Фабрицио», но это уже заставило небольшие тревожные звонки раздаться в глубине его сознания. Ни одно из сообщений никогда не начиналось так. Почему так, почему сейчас? В глубине его сознания зародилось подозрение. Дрожащими пальцами он нажал на уведомление и подождал, пока откроется приложение. Дорогой Фабрицио, Я могу дать тебе ответы на все твои вопросы. Я дам их тебе, но ты должен пообещать мне одну вещь. Прочти это сообщение полностью, пожалуйста. На самом деле, есть только один вопрос, на который я должен ответить из тех, что ты задал. Меня зовут Эрмаль Мета. Извини. Я знаю, что теперь у тебя есть и другие вопросы, и я постараюсь дать некоторые ответы на них. Самое главное, что это была не шутка, ничего из этого. Я имел в виду всё, что сказал. Но сначала позволь мне немного вернуться назад. Я начинал не с посланий к тебе здесь. Я начал писать тебе раньше, намного раньше, и начал с писем на бумаге, ещё в 2008 году. Я послал парочку, подписал их своим именем и всё такое. Затем я перешёл в социальные сети, анонимно, и я думаю, что тебе потребовалось некоторое время, чтобы заметить меня. Когда я встретил тебя, я должен был остановить это, но я не мог. А потом, когда мы стали друзьями, стало ясно, как много значат для тебя эти послания. Я должен был сказать тебе тогда, я знаю, что должен был. А потом, по прошествии времени, это стало идеальным местом, чтобы рассказать тебе всё то, что я никогда не смогу сказать тебе лично. Я имел в виду всё, что написал тебе. Ничто и никогда не было ложью. Я не мог тебе сказать, я не хотел разрушать то, что у нас было. Но после нашего вчерашнего разговора я понял, что уже всё испортил. Поэтому я говорю тебе сейчас, я знаю, что уже слишком поздно, но ты заслуживаешь знать. Извини. — Эрмаль       Фабрицио уставился на экран, больше не читая буквы, пытаясь понять, что всё это значит. Он ещё не понял этого, когда экран потемнел, но, по крайней мере, первые выводы начали доходить до него.       Всё это время это был Эрмаль, Эрмаль с его интересными мнениями, комплиментами, флиртом? Фабрицио был готов отрицать это всё, притвориться, что это было не более чем шуткой, чтобы показать ему, как плох он был в технологиях, но он также знал, что это не было шуткой. Не только Эрмаль сказал ему об этом, стараясь подчеркнуть, но и сам он знал, что это началось прежде, чем они познакомились. Так что это было реально, это должно было быть реально.       И куда это их привело? Он говорил правду, ему нравились эти послания, то, как они начинались так мило, но потом перешли к чему-то другому, и он не возражал против этого. И Эрмаль говорил ему всё это? Но и это его не смущало. Конечно не смущало, особенно когда в какой-то момент поздно ночью он позволил себе представить, что Эрмаль был тем, кто говорил ему эти вещи, а не какая-то анонимная фигура в приложении одной из социальных сетей.       Но Эрмаль скрыл это от него, притворился, что не понимает, что происходит, когда Фабрицио пришёл к нему за советом… И что же им оставалось делать?       Кто-то тронул его за плечо, и он очнулся от своих мыслей. Ему потребовалось некоторое время, чтобы вернуться в настоящее, но потом он понял, что это была дама со стойки обслуживания. — Сэр, ваш рейс скоро вылетает, вы всё ещё хотите быть на нём?       Аэропорт. Рейс. Вернуться в Милан. Вернуться к Эрмалю. Всё ещё ли он этого хочет? — Я не знаю… — пробормотал он. — Да или нет, сэр, самолёт должен вылететь через пятнадцать минут, и вы должны немедленно сесть, — улыбка на её лице всё ещё была дружелюбной, но тон голоса выдавал, насколько она раздражена. — Да, да, я буду на борту.       Он придумает, что будет делать в Милане. По крайней мере, это дало ему ещё один час, чтобы всё обдумать.       Снова приземлившись в Милане, он поехал уже знакомой дорогой обратно в город, и такси высадило его у квартиры Эрмаля. Фабрицио позвонил в дверь раз, другой, нетерпеливо ожидая появления друга.       Когда он появился, Моро достаточно было взглянуть на него, чтобы пробормотать: «Господи, да ты пьян». Это был не вопрос, конечно нет, Фабрицио и раньше видел Эрмаля подвыпившим, да, но пьяным почти никогда, а теперь он точно был пьян. Ну что ж, по крайней мере, это определило, что никаких серьёзных переговоров сейчас не будет. Фабрицио вошёл, взял бутылку из рук Эрмаля и вылил её в раковину — она всё равно была почти пуста. Затем он протянул другу стакан воды, а после снова отвернулся к кухонной стене и облокотился на стойку.       И что ему теперь было делать?       Он не мог оставить Эрмаля вот так, прямо сейчас ему нужен был кто-то, кто бы присмотрел за ним. Это и сделал Фабрицио. Он уложил Эрмаля в постель, убедился, что тот лежит на боку, а на ночном столике — ещё немного воды и обезболивающее. Он также забрал вторую бутылку вина, которую нашёл под одеялом, и отнес её вниз. Ему бы тоже не помешал бокал. Хотя, в отличие от Эрмаля, он выпил только один, а не всю бутылку.       Мужчина рухнул на диван, тот самый, на котором лежал прошлой ночью, и запустил пальцы в волосы.       Ну и бардак.       Он не мог сам решить, что они собираются делать, но Эрмаль сейчас был не в том состоянии, чтобы что-то обсуждать. Так что всё, что он мог сделать — это ждать. Ждать, пока Эрмаль протрезвеет, пока они не придумают, как выбраться из этого странного лимба. Сначала он сделал два телефонных звонка: один — чтобы отменить встречу, назначенную на следующий день, и другой — чтобы заказать еду. Вечер прошёл, Фабрицио время от времени заглядывал к Эрмалю, который бесцельно смотрел телевизор, и ждал, когда тот устанет настолько, чтобы лечь спать. В конечном счёте, гостевая кровать была такой же, какой он оставил её сегодня утром.       На следующее утро Фабрицио проснулся рано. Не было ни одного сладкого мгновения, когда всё казалось бы в порядке, как только он открыл глаза и осознал, что проснулся, он вспомнил ситуацию. Быстро заглянув в комнату Эрмаля, он убедился, что тот ещё спит, и римлянин отправился на кухню за кофе и завтраком. После этого он снова принялся ждать, когда миланец проснётся и появится.       Это заняло некоторое время, но, в конце концов, он услышал, как тот, спотыкаясь, идёт по коридору. — Эрмаль. Как ты себя чувствуешь?       Гримаса была красноречивым ответом. — Фабри, почему ты здесь? — пробормотал музыкант, не глядя ему в глаза, и сел за стол. — Я получил твоё сообщение. Ты обеспокоил меня, и я пришёл посмотреть, как у тебя дела.       Услышав это, Эрмаль, наконец, поднял голову. — Ты… ты получил только моё сообщение? — Я получил и другое, — тихо сказал Фабрицио, не зная, как ему быть дальше. Эрмаль, казалось, думал о том же самом, он просто смотрел на Моро, молчаливый, застывший, неподвижный. — Мне очень жаль, — наконец прошептал он.       При этих словах Фабрицио только вздохнул: — Я это знаю.       Они ещё немного посидели молча, каждый погружённый в свои мрачные мысли. Эрмаль был уверен, что Фабрицио уйдёт в любую секунду, раз уж он переждал эту ночь. У него больше не было причин оставаться здесь.       Фабрицио же, в свою очередь, всё ещё не мог разрешить ту дилемму, с которой столкнулся вчера днём. Что же делать? Смогут ли они решить эту проблему? Ведь всё зависит от него, не так ли? Эрмаль выглядел побеждённым, убеждённым, что всё испортил.       Так ли это было?       То, что он сделал… Это было нехорошо, он скрывал от Фабрицио важные вещи… Но, каким-то образом, мужчина мог понять, почему. Они оба втянулись в это дело, и в случае Эрмаля это был способ справиться с… чувствами и мыслями, которые он, очевидно, испытывал к Моро. Эта часть была вполне понятна. Потому что разве у Фабрицио не было стопки наполовину законченных песен, которые он никогда не выпустит, стопки песен об Эрмале? Он тоже нашёл способ справиться с теми вещами, которые не осмеливался сказать другу вслух. Единственное отличие состояло в том, что Мета на самом деле сказал их ему, просто спрятавшись за ширмой, предлагаемой анонимностью. А теперь анонимность исчезла, и его тайна была раскрыта.       Неужели это так уж плохо? Да, Эрмаль не сказал Фабрицио об этом, когда мог, когда должен был, и теперь всё вышло из-под его контроля, но, по крайней мере, он всё же рассказал ему в конце концов, верно? Он должен был сделать это раньше, но лучше поздно, чем никогда. На секунду Фабрицио представил себе, каково было бы, если бы Эрмаль никогда не сказал ему об этом. Ему оставалось бы только гадать, кто же этот таинственный человек и почему всё так закончилось, сомневаться в правильности своих решений, сомневаться во всём. Между тем, несомненно, что-то изменилось бы и между ним и Эрмалем, и там он тоже остался бы в недоумении, что именно.       И Фабрицио понимал, как трудно ему было признаться в этом, особенно позже, когда послания превратились в нечто большее, чем просто художественная оценка… Сам он тоже не говорил мужчине о своих чувствах, и, возможно, это было лишь малой частью проблемы. — Эрмаль? Ты сказал, что действительно имел в виду всё, что говорил, но… можешь ли ты сказать мне, что именно это значит? — он старался говорить мягко и непринуждённо, но Мета выглядел и, вероятно, чувствовал себя уже достаточно ужасно.       Кудрявый глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, и поднял голову. С удивительной силой он начал говорить. Удивительно, но легко объяснимо, потому что, по крайней мере, он не сделал здесь ничего плохого, он не мог справиться со своими чувствами, они у него были, и хорошо, что это был Фабрицио, он не мог дать никакого другого объяснения. Он испортил много других вещей, но, по крайней мере, в этом он знал, что не сделал ничего плохого. — Это значит, что… мне нравится твоя музыка, мне нравятся твои тексты, мне нравится, как ты выступаешь на сцене. Мне нравится, как ты выглядишь, Боже, ты выглядишь потрясающе. Мне нравится, как ты думаешь, как говоришь, как объясняешь своё мнение. Мне нравишься ты. Каждая частичка тебя.       Теперь их взгляды встретились, и Эрмаль выглядел удивительно спокойным после этой речи. В отличие от Моро, он почувствовал, как румянец заливает его щеки, и ему захотелось отвести взгляд куда-нибудь ещё, кроме этого пленительного взгляда, но он не мог. — Эрмаль, — начал он почти шёпотом, но тут же запнулся. — Всё в порядке, Фабрицио, я знаю, что у меня никогда не было и шанса, а теперь всё стало ещё хуже. Это всё моя вина, ты не сделал абсолютно ничего плохого. Теперь ты можешь идти, тебе необязательно оставаться. Я ценю то, что ты сделал для меня прошлой ночью. Я действительно ценю. Ты настоящий друг, и я определенно не заслуживаю тебя.       После ещё одного удара сердца в тишине, Фабрицио сказал: — А что, если я хочу?       Эрмаль непонимающе посмотрел на него. — Хочешь чего? — Остаться. — Нет, нет, ты не должен, я в порядке, если не учитывать головную боль, и обещаю, что не сделаю ничего глупого. Тебе не стоит беспокоиться обо мне. Просто иди домой, живи своей жизнью, — миланец не добавил «без меня», но они оба всё равно услышали это в тяжёлой тишине. — Но, Эрмаль, а что, если я хочу остаться? Что, если я не хочу возвращаться домой и жить своей жизнью? Что, если я не хочу быть без тебя? — Фабрицио, не надо, — слабо ответил мужчина, но римлянин продолжал. Теперь настала его очередь быть храбрым и честным. — Эрмаль, пожалуйста, выслушай меня. Те вещи, которые ты только что сказал обо мне… Я чувствую то же самое. Ты мне нравишься. Мне нравятся твои мнения, мне нравится твоя музыка, мне нравится, как ты играешь на пианино, мне нравятся твои саркастичные шутки, мне нравятся твои кудри, которые только мне позволено трогать… мне нравишься ты, — он сделал паузу, чтобы перевести дух, но Эрмаль просто смотрел на него, не перебивая. — И если мы забудем об обстоятельствах, я могу сказать тебе, что есть только один человек, который, как я надеялся, стоит за этими сообщениями. И этот человек — ты сам.       Последовавшее за этим молчание было прервано тихим шёпотом Эрмаля: — Но они есть… обстоятельства. — Да, есть, — вздохнул Фабрицио, понимая, что пришло время действительно принять решение. Он должен был это сделать, и сделать быстро, жестоко было заставлять Мету ждать так долго. — Да, есть, — повторил он и продолжил: — Но, может быть, они не так уж и важны.       Эрмаль настороженно посмотрел на него, но Фабрицио заметил, что в его глазах промелькнула надежда. — Так ты… — Эрмаль, то, что ты сделал или чего не сделал, не сказал мне, это… это отстойно. И я не могу сказать, что это не больно. Но, в конце концов, ты мне всё-таки сказал. Ты мог этого не делать, я бы всё это бросил, ты бы мог продолжать притворяться, что ничего не знаешь об этом. Но ты этого не сделал, и это кое-что значит. Кроме того, я могу понять, что ты чувствовал, почему не хотел мне говорить. В конце концов, я тоже никогда ничего тебе не рассказывал. — Бицио… — И разве это не намного важнее, что теперь мы хотя бы поняли, что чувствуем то же самое? Что мы нашли друг друга и можем быть вместе? Я имею в виду… я хочу этого, и если ты хочешь… — Фабрицио запнулся, внезапно почувствовав неуверенность, сжимающую его сердце, когда он задумался, что именно спросить, взвешивая, что может быть слишком мало, слишком много…       Мягкая улыбка заиграла на губах миланца, и он встал, поморщившись, когда от этого движения головная боль немного усилилась. Моро пристально смотрел на него, пока он подходил ближе, и пытался понять, что происходит. Эрмаль сделал знак Фабрицио отодвинуть свой стул немного назад, и тот сделал это, сам не зная почему, но тем не менее подчинился.       Внезапно стало совершенно ясно, в чём состоял план Эрмаля, когда он бесцеремонно уселся на колени Фабрицио, и его мягкая улыбка сменилась на что-то гораздо более довольное. Мужчина мог только резко вдохнуть, они и раньше были близки, да, но не настолько близко, и он попытался приспособиться к Эрмалю, занимающему все его колени, даже не борясь с желанием обнять его. — То, что я хочу… Я же сказал тебе, что был серьёзен по поводу всего, и я не передумаю за последние пять минут, Фабри. Я думал, что всё испортил, но ты всё ещё здесь. Я приму всё, что ты захочешь мне дать. — Эрмаль, всё, я отдам тебе всё. Но… — Моро закрыл глаза, ему нужно было сказать что-то ещё, он не мог оставить это просто так, как бы счастлив ни был. Он почувствовал, как миланец застыл, пытаясь снова подняться с колен, но Фабрицио крепко держал его. В конечном счете, всё было не так уж плохо. — Эрмаль, остановись, останься, я просто хотел сказать, если мы собираемся сделать это вместе, чего я хочу, действительно хочу, я должен попросить тебя, пожалуйста, ты должен говорить со мной, хорошо? Больше никаких секретов вроде этого, я должен быть в состоянии доверять тебе.       Ещё до того, как он закончил говорить, Эрмаль кивнул. — Да, Фабри, я обещаю, что больше не буду делать ничего подобного, обещаю. — Это всё, что мне нужно знать, Эрмаль. Отношения не работают без общения, — ответил Фабрицио, когда ему показалось, что мужчина ожидает от него больше условий. Он не сводил глаз с миланца, всё ещё обнимая его, и не мог не заметить лёгкой дрожи, пробежавшей по его телу при этом слове. Прежде чем он успел что-то сказать, спросить о чём-то, что бы уменьшило его беспокойство, Эрмаль прильнул к Фабрицио, спрятав голову в изгибе его шеи, и римлянин услышал, как он прошептал: — Отношения, о, Фабри…       Улыбаясь теперь, когда он знал, что всё в порядке, что они в порядке, Фабрицио притянул Эрмаля ближе, ещё ближе, запутавшись одной рукой в его волосах. Понимая, что находится в идеальном положении, он не мог не воспользоваться этим преимуществом и поцеловал мужчину в шею. — Теперь ты мой, мой тайный поклонник, — прошептал он, и Эрмаль слегка выпутался из объятий, чтобы посмотреть ему в лицо. — Так оно и есть, хотя теперь это уже никакая не тайна, — ответил он с улыбкой и потянулся к нему, чтобы поцеловать. Первый поцелуй, идеальный поцелуй, о котором он мечтал, но никогда не думал, что действительно получит его.       Дорога была трудной, но теперь Эрмаль жил, будто в своём сне. Как же могло быть иначе?