Можно ли жить по правилам?

Сквозь шторы пробивается сияние от уличных фонарей, искажается и становится голубоватым, создает дорожку из света на деревянном полу комнаты. Если присмотреться, можно увидеть, как лучи тянутся вниз, и крупинки пыли, что витают в воздухе. Полная тишина, даже тиканье часов не слышно. Квартира спит, как и весь дом. Умиротворение, создаваемое иллюзией счастья. Звук проворачивающегося ключа в двери разрушает тишину квартиры. Она будто пробуждается ото сна. На микроволновке сразу так ярко засветилось время, а часы стали ходить громко. В комнату заходят двое. Что пониже ростом тянет за руку того, что повыше. Оба хмельные, алкоголь, видимо, в голову хорошо ударил. Еще бы, пузырьки из шампанского всегда дают быстрее, чем обычное вино, поэтому его нужно пить с осторожностью. Изуку навряд ли когда-то столько пил, а Шото зол, его настроению нужно куда-то выплеснуться, и он прижимает Мидорию к стене, увлекая в горячий поцелуй. Изуку рукой спешно закрывает дверь, она щелкает, и он полностью забывается, запустив руки в мягкие волосы на голове Шото. Тодороки целует шею, прикусывает до боли, а потом, когда Изуку пропищит что-то невнятное, тут же зализывает мокрым языком, отчего у Мидории мурашки рассыпаются по телу. Шото снимает пиджак с Изуку, бросая его куда-то на пол. Подхватывает и несет в комнату, не отрываясь от поцелуя. Изуку легкий, даже легче, чем могло казаться с первого взгляда. Тодороки аккуратно опускает его на кровать и располагается сверху, немного раздвинув коленями ноги Изуку, чтобы устроиться поудобнее между ними. Мидория стягивает пиджак с Шото – он летит куда-то на пол, вытягивает рубашку из штанов и тут же запускает под нее руки, обнимая крепко. Шото освобождается от объятий и немного приподнимается, рассматривая раскрасневшееся лицо Изуку, легкая ухмылка появляется на его лице, и Шото опускается, начиная медленно расстегивать пуговицы на рубашке Лапшички. Одну за одной… Тянет медленно-медленно, а сам целует каждый раз, когда пуговицы расстегиваются и открывается нежная кожа Изуку, Шото опускается ниже вслед за пуговицами, и Изуку дрожит от предвкушения и чувств, что накрывают его столь стремительно. Закусывая губу, он поскуливает, хватает руками Шото, крепко сжимает, тянет на себя, старается прижаться бедрами вплотную, но Тодороки сдержан. Он не дает делать лишних движений, крепко держит и продолжает мучительную пытку поцелуями, пока не доходит до ремня брюк. Шото поднимает глаза на Изуку – тот с закрытыми глазами, нижняя губа закушена, следы останутся – это точно. В ночном свете фонарей безумно красив, зеленые волосы не кажутся такими зелеными, а веснушек и вовсе почти не видно. Рубашка расстегнута, видно голый торс, видно, как грудь вздымается и опускается – Изуку дышит тяжело – возбужден до предела. Тодороки проводит рукой по члену Изуку прямо через брюки, наблюдая за реакцией. Мидория густо втягивает воздух, хватаясь руками за простыни. Шото расстегивает ремень, ширинку, пуговицу на брюках. Немного оттягивает ткань, вновь рукой проведя по возбужденному органу. Мидория рукой хватает руку Шото, прижимая ближе, и тут Тодороки что-то отрезвляет. Он трясет головой, смотря на возбужденного Изуку, и перед глазами та ужасная картина с насильником над ним. Шото отстраняется, прижимаясь к стене, Мидория глаза распахивает широко-широко и смотрит томно на Тодороки. – Что-то не так?.. – тихим голосом спрашивает Изуку, а Шото разум затуманивает от его дрожащего голоса – чертовски возбуждает. – Все так, я не могу, не могу так, мы оба пьяны, я не хочу, чтобы это было… таким образом. – Но я не против… – Это и пугает. Извини. – Но я хочу тебя! – буквально умолял Изуку. – В следующий раз – обязательно, когда мы будем трезвы. Шото подходит к Мидории, целует в макушку, приглаживая волосы, поднимает свой пиджак и уходит из квартиры, тихо закрыв за собой дверь. Изуку сидит на кровати, подтягивая одеяло, укутывается в него и почти мгновенно засыпает. Он и правда пьян. Тодороки плетется по ночному городу один, смотря себе куда-то под ноги. Волосы взлохмачены, член еще стоит, торчит бугорком, упираясь в брюки. Губы припухшие от покусываний Изуку, верхняя пуговица на рубашке расстегнута – видно следы засосов на шее. Хорошо, что на улице никого нет, а то засмеяли бы за такой вид. Тодороки кусает губу изнутри и думает, правильно ли он сделал? Может, вернуться, наплевать на состояние, да и сделать то, что хочется? А с другой стороны, чем он тогда лучше того урода со стручком? Ничем. Шото пинает камень, отправляя его куда-то далеко. Поджимает губы, вспоминая вкус Изуку, и улыбается. Навряд ли тот что-то будет помнить с утра, уж очень был пьян, да и все это тоже из-за алкоголя идиотского, лучше бы пить ему не давал вовсе, а потом еще… Он вспомнил Момо. «Вот же блять», – пронеслось в его голове. Момо Яойрозу – дочь влиятельного бизнесмена, с котором отец хотел давненько, когда еще бизнес только начинал развитие, заключить контракт, но тот упрямый до безумия и никогда не согласился бы на невыгодную сделку или если не уверен в ее нужде. Но бизнес семьи Тодороки резко пошел в гору, опередил всех на рынке и вышел из круга Японии, тот же все оставался на месте. Поэтому отец Момо пришел сам, пытаясь заключить контракт, но Энджи отказал, сказав, что теперь нужно что-то больше, сопливых, как говорится, вовремя целуют. Тогда он предложил породниться, укрепить связи. Тодороки старший задумался, но, увидев гены дочери, согласился на сделку. – Ты понимаешь, что я не хочу? – серьезно спрашивал Тодороки отца. – Мне плевать, вы можете даже не спать, так нужно, чтобы бизнес вышел на мировой уровень, понимаешь? – настаивал отец. – Понимаю, но я не собираюсь жениться по расчету. – Ха-ха-ха-ха, тебе ли об этом думать, Шото! Тодороки тогда всерьез обиделся на отца, и каждый раз, когда он приходил ужинать, Энджи напоминал ему о браке, поэтому Шото стал ужинать один. И вот сегодня так некстати встретилась эта… дура. Дура или не дура – неважно, суть одна. Шото поежился, все, что ниже пупка, тут же упало и подниматься ближайшее время не собирается. Еще придумать нужно, как дальше с этим всем жить-то вообще. Изуку Изуку проснулся с пересохшим горлом. Жарко, невозможно вдохнуть. Голова не болела, но в горле отвратительно неприятно и вяжет как-то. Он попытался встать, но понял, что завернут в одеяло. Теперь причина жары хотя бы ясна. Медленно встал и обнаружил, что рубашка расстегнута, да и брюки тоже. – В туалет, что ли, не мог сходить? – вслух у самого себя спросил Мидория. Он потер голову и медленно пошел сквозь тишину в ванную, чтобы наконец умыться. Изуку скинул вещи на пол, залез в ванну и включил прохладный душ. Капли побежали по телу, пробуждая его. Мурашки от прохлады покрыли тело, Изуку теперь мог не лениво потереть себе плечи, но как только он дотронулся до них – понял, что больно. – Ауч, – он пискнул, окончательно приходя в себя. Мокрой рукой он нащупал зубную щетку и пасту, почистил зубы и вылез из ванной. Зеркало запотело, а Изуку всегда нравилось что-то вырисовывать на зеркалах, поэтому он по привычке провел пальцем по зеркалу и остолбенел. Резко стер все и уставился на себя: вся шея в засосах, губы распухшие и покусанные, на плечах и ключице – тоже кровоподтеки от засосов или укусов – непонятно… Изуку вдруг стало плохо до тошноты. Ком подбирался к горлу, и Мидория еле успел развернуться к унитазу, чтобы освободить желудок. Отвратительное чувство. Паника. Горечь. Непринятие правды – все навалилось так спонтанно и быстро, что Изуку просто съехал на пол вниз и свернулся калачиком. Он ничего не помнит, ничего. Последнее его воспоминание – как он входит с Тодороки со свадьбы и плетется за ним по городу. Изуку закрыл руками лицо и горько заплакал от обиды и тревоги. Тодороки Шото проснулся в обед, чего не случалось уже довольно давно. Он лениво потер глаза, потянулся, взъерошил волосы и повернулся набок. На тумбочке лежат телефон, одежда валялась на полу, а во рту ужасный смрад после пьянки. Шото сел на кровати, опустив голову. Вставать совсем не хотелось, лень разливалась по всему телу, и лишь воспоминания о прошлой ночи немного привели в чувства Тодороки схватился за голову и сильно сжал. Он помнил все до мельчайших подробностей, помнил жаркие поцелуи, под которыми чуть не плавился, помнил приятные прикосновения холодных тонких пальцев Изуку, помнил нежности, что он шептал, помнит горячий язык… Шото сглотнул ком в горле, взял в руки телефон и машинально написал Изуку привет. Ответа долго не было, и он решил принять ванну. После ванны телефон сообщал о сообщении, как ни странно, но это был Мидория. Он поздоровался и больше ничего. Шото спросил как голова, но ответа не получил. Оставшийся день тянулся долго, пока телефон вновь не озвучил оповещение. На этот раз Изуку удосужился ответить. «Голова не болит, но настроения нет» «Почему?» «Как-то паршиво. Что вчера было?» Шото смотрел на экран, понимая, что он ничего не помнит. «Ничего сверхужасного, а что?» «Я весь в синяках и укусах! Меня убьют… где я был, кто эта ужасная женщина?» Шото прыснул со смеха, но решил не травмировать, видимо, и так травмированного парня. «Я не знаю, что с тобой было, я привел тебя домой и ушел» Шото не любил врать, но он не так уж и врет, верно? Просто опустил подробности. «Ясно. Я уже думал, что изменил себе» «В каком смысле?» «Не суть, лучше расскажи, как ты?» А потом их общение было вполне нормальным, они обсуждали свадьбу, закуски и алкоголь. Красивую невесту, еще лучше – Бакуго, и Тодороки уже стал думать, что все не так уж и плохо, как могло показаться. В сон он провалился довольным и уставшим. С утра в комнату стучалась горничная. Было еще слишком рано, но она настойчиво требовала, чтобы господин проснулся. Шото накинул на лицо подушку и пообещал встать в скором времени. – Госпожа Момо ожидает внизу. Сердце чуть не остановилось. Настроение упало ниже плинтуса. Но все же не спуститься он не мог. Зная отца, они просто поднимутся сюда. Шото привел себя в порядок и, натянув на лицо маску а-ля кирпич, спустился. Момо сидела в кресле и, закинув ногу на ногу, пила кофе. На ней было маленькое черное платье, что совершенно не прикрывало ее стройные ноги от ушей. Шото скользнул по ним ради интереса, но Момо была очень внимательна и тут же заметила это. Ее алые губы расплылись в улыбке, но глаза даже не подняла, лишь взмахнула пушистыми ресницами, отведя взгляд в сторону. Черные волосы аккуратно рассыпаны по открытым плечам. Момо далеко не худенькая девушка, но ее формы всегда вызывали восхищение и зависть у других, только вот Тодороки было все равно. Отец, видимо, был в кабинете и обсуждал с отцом девушки предстоящие хлопоты. – Ну что? – Момо поставила чашку с недопитым кофе на тумбочку рядом. – Я же говорила, что этот день скоро настнет. – Момо, – Тодороки положил руки в карманы брюк. – Ты же знаешь, что мне все равно. – Да знаю-знаю, не пугайся, – она встала и подошла ближе. – Сегодня мы не за этим, – она засмеялась. Зачем – Шото спрашивать не стал, потому что и так понятно, что по делам. Поняв, что девушка лишь поиздевалась над ним, он недовольно фыркнул и пошел прочь. Выйдя на улицу, даже не знал, куда идти, но ноги сами привели в магазин, где он купил дорогое вино и огромный букет цветов, и пошел в сторону дома Изуку. В конце концов, он решился признаться ему в чувствах. Терять нечего, тем более после того, что было ночью. Ну и что, что он ничего не помнит? Освежить память – нет проблем. Тодороки поднялся на знакомый этаж, остановился около двери, и сердце застучало так сильно, что Шото думал, еще немного, и оно выскочит стучать где-то вне грудной клетки. Дышать стало немного трудно, а руки тряслись. Теперь он чувствовал себя маленьким мальчиком, что заставили признаться девчонке в чувствах. Ноги подкашивались, а в горле пересохло. Закрыв глаза на несколько мгновений, Шото представил теплое и спокойное море, белый песок и белоснежную яхту, что ожидает его для прогулок. Дыхание пришло в норму и, вздохнув напоследок, он все же нажал на звонок. Из-за двери послышался топот, потом, видимо, к двери прильнули, чтобы посмотреть в глазок, и тут же замок с небольшим скрипом открылся. На пороге стоял Изуку в растянутой домашней футболке и черных шортах. Лохматые волосы, на шее синяки от засосов, губы расплываются в улыбке, когда он видит Тодороки. У Шото же земля уходит из-под ног. Еще несколько мгновений назад он боялся, а теперь страха нет совершенно, он видит большие глаза Изуку, которые светятся от счастья, пышные ресницы подрагивают, а на лице играет улыбка. – Я тебя люблю, – на выдохе произносит Шото, а потом понимает, что сказал не совсем то, что хотел, но и так, в принципе, подойдет. Улыбка с лица Изуку сползает мгновенно. Взгляд тухнет, а лицо становится таким, что смотреть страшно. На нем не то ужас, не то непонятие, не то вообще не пойми что. – Ч-что?.. – запинаясь, спрашивает Изуку. – Ты шутишь, Шото? – Нет, прошлой ночью ты хотел этого, разве нет? – Шото опускает взгляд, немного улыбнувшись. – Пошел вон! – кричит Изуку и хлопает дверью прямо перед носом Тодороки. Изуку быстро закрывает дверь и, прислонившись к ней лбом, тяжело дышит, царапая дверь руками. Шото стоит так несколько секунд, пока до него не доходит, что только что он совершил огромную ошибку, приняв «по пьяни» за реальные чувства. Он же знал, говорил же себе, не менять дружбы на отношения, а что теперь, теперь-то что? Злость накрывает столь стремительно, что Шото даже не замечает, как дорогое вино летит в стену, разбиваясь на сотню осколков. Они летят по всему коридору вместе с содержимым, брызгают на безупречный костюм парня и разбиваются о пол, растекаясь лужей. Следом летят цветы. Сначала летят, но Тодороки поднимает их с пола и бьет о стену, пока лепестки полностью не оставили цветы, безжизненно опадая на пол, ровно пропорционально отчаянию Шото. Оно лишь возвышалось. Прокричав что-то невнятное, он выбежал на улицу, скорее убираясь прочь. Изуку все еще стоит прижатый лбом к двери. Он слышит, как разбивается бутылка, видимо, вместе с сердцем Шото, как тот стучит кулаком о стену, как разлетаются цветы, как ругается Тодороки. Изуку не может больше слушать, он разворачивается спиной к двери и, закрыв уши руками, съезжает по двери, пока не упирается пятой точкой в пол. Слезы обиды и печали застилают лицо, он прячется в собственных коленях, плотнее прижимает руки к ушам, чтобы не слышать ругань Шото, чтобы не принять его боль. Ему и самому больно, самому неприятно, но… он не мог иначе. Изуку и так пользовался дружбой Шото, пользовался его хорошим отношением, пока не заметил, что чувства стали не просто дружескими. Фотография, что висела на стене, только напоминала о том, что все не бывает так просто, что не стоит его мучить или себя – он еще не решил. И не будет решать уже никогда. Слезы ручьем, в голове туман, а тело так и просит объятий. Просит Шото. Хоть он и не помнил, что случилось тогда, но прекрасно догадывался, что ничего тот не сделал, ведь если бы что-то было, как минимум, он бы сейчас не сидел на полу пятой точкой, а стоял, корчась от боли. Но он не мог испортить ему жизнь, не мог, потому что Момо… и эта сделка, это же так важно? Где-то в глубине души он надеялся, что их отношения останутся на уровне дружбы, что они будут рядом хотя бы так, но… Шото перешел границу. Спустя пару месяцев. – Господин, может, хватит? – Молли стояла над Шото в баре, рассматривая, во что тот превратился. – Тебе чего надо? Подпись? Так сама поставь и вали, – Шото наполняет очередной стакан и выпивает залпом. – Господин, прекратите, во что вы превратились?! Вы вообще видели себя! Пьете уже месяц! – Молли сорвалась на крик, и Шото пьяным взглядом посмотрел на нее. – Господин, – на глазах навернулись слезы. – Пожалуйста… что с вами случилось? А что случилось – Шото и сам не помнил уже. Помнит только, что пьет без остановки целых два месяца, что оброс весь, пакли длинные, щетина, нет, какая щетина, борода на лице отвратительная и неухоженная, деньги только тратит, отцу не отвечает, измотанный, истощенный и грязный. – Сгинь, – приказывает Тодороки. – Уволю, – и пьет уже с горла. Молли захлебывается слезами, но уходит прочь, чтобы не тревожит господина. Тодороки берет еще одну бутыль и выходит на улицу. Осенний ветер тут же обдувает лицо. Шото ежится, кутается в ветровку, но идет дальше на берег, смотреть на ночные огни города. На пляже летом народа много, сейчас – никого. Шото идет по дорожке, запрокидывает голову, чтобы выпить, но на глаза бросается рекламный щит, на котором портрет Мидории. Аккуратный, до безумия красивый. Сидит в каком-то коричневом свитере, руки к губам прислонил, не улыбается, серьезный весь, взгляд отстраненный, но видно, что в роль вжился, на ногах носки пушистые с оленями. Рядом надпись размером с Мидорию, где написано название магазина брендовой одежды. – Молодец, – вслух произносит Шото. – Добился успеха, даже без меня. Очередной глоток обжигает горло. Становится так противно от самого себя, что жить не хочется. Шото падает на песок и дает волю чувствам. Шото думал, что за столь долгое время чувства угаснут, но нет. Становится только хуже. Он смотрит рекламу, телефон, проверяет соц. сети Изуку, а сердцу только больнее, только ужаснее. По холодным щекам текут щеки, обжигая кожу. Шото закрывает глаза и проваливается в сон. Замерзнет – ну и пусть. Хуже уже не будет. …….................... – Мидория, нам нужно поговорить, – Бакуго пришел без предупреждения. Изуку быстро заварил кофе, теперь у него кофемашина есть, сел рядом и стал слушать. – Тодороки неизвестно где. Неизвестно, что с ним, ничего неизвестно, если быть честным, – Бакуго отпивает кофе, а Изуку вжимается, вспоминая последние события. – Что случилось? Ты можешь мне доверять, но я хочу помочь другу. – Не поверю, что вы не знаете его местонахождения. – Знаем, конечно, даже знаем, что прошлую ночь он провел на пляже под плакатом с твоим фото абсолютно невменяемым, – Бакуго вновь отпивает кофе, а Изуку сглатывает ком в горле, потирая пальцы на руках. – Я… я ничего не знаю. – Я оставлю тебе номер, может, если узнаешь, позвонишь? – Нет, – отрезает Изуку. – Шото признался мне в… а я его прогнал, – слезы подступают, отчего начинает жечь глаза. Бакуго смотрит с пониманием и чуть улыбается. – Так и думал. Что ж, значит, мы ничем не можем помочь. Спасибо, что рассказал, – Кацуки встает и уже собирается уходить. – Что с ним? – останавливает его Изуку, хватая за край пиджака. – Два месяца не выходит из запоя, – отвечает он. – Мы не знаем, сколько он протянет еще. Отец волнуется, я – еще больше. Дела не делаются, бизнес прогорает. Сам же он в ужасном состоянии: не бритый, не чесаный, не мытый. Прожигает деньги. Изуку отпускает Бакуго, слезы вырываются наружу. – Зато у тебя все хорошо, именно этого он бы и хотел. Если что нужно – звони. Это мой личный номер, его знают лишь несколько человек. Бакуго вышел так же, как и зашел – бесшумно. Изуку быстро встает, вытирая тыльной стороной ладони глаза, берет в руки телефон и ходит туда-сюда, пытаясь принять правильное решение. Сев на подоконник и подогнув колени, он все же набирает номер. – Это я. В ответ лишь тишина. – Это я, слышишь? Я…. Мид… – Мидория, – выдыхают на том конце. – Где ты? – Изуку взволнован. Голос у собеседника очень болезненный. – Там, где тебя нет, не переживай, я ушел, как ты и просил. – Вернись, прошу тебя. Короткие гудки. Вот так и заканчивается история о двух влюбленных. А что, кто думал, что в сказку попал? Изуку сидит на подоконнике, положив голову на колени, и плачет. Горько плачет, понимая, что он откровенно сделал хуже, что все, что сейчас с Шото – лишь его вина, и только его. Звук его всхлипов разрывает дверной звонок. Изуку медленно встает и плетется к двери. Скорее всего, это посыльный, принес очередной подарок от рекламщиков. Изуку раскрывает дверь. На пороге стоит Тодороки в ужасном состоянии. Воняет дико, шатается, неухоженный, выглядит как бомж. Изуку широко распахивает глаза и хватает того за ветровку, утягивая в квартиру. Тодороки облокачивается на стену, потому что сам стоять не может, икает и говорит. – Чего хотел? Изуку плевать на все. Он бросается в объятия, но старается не дышать. Запускает в грязные волосы руки, прижимает к себе. Тодороки не шевелится. Не поймет – кажется ему, белочка пришла, или реально. Он бросает бутылку на пол, она не разбивается, но жидкость выливается на пол, да и ладно, потом вытрет, слегка касается спины Изуку, и воспоминания накатывают со страшной силой. Он живой. Сердце бьется, дышит редко, но дышит. Теплый, почти горячий. – Изуку, – шепчет на в ухо Тодороки. – Прости… – Ты прости. Сколько они так стоят – непонятно. Может, пять минут, может, десять – неважно. Когда отстраняются, глаза обоих наполнены слезами. – Пойдем в ванну, тебе туда точно нужно, – хихикает Изуку. Тодороки нехотя отстраняется, но все же идет за Мидорией. Пока тот включает воду и набирает ванну, Тодороки разделся до трусов. Изуку повернулся и охнул от увиденного. – Что? Мне одеться? – Нет! Просто это неожиданно, – он улыбнулся. – Раздевайся полностью и прыгай в ванну. Ты ужасно исхудал, так что мое белье тебе подойдет. Пока ложись, я сейчас. Изуку вышел, чтобы не стеснять Шото. Он полностью разделся и лег в ванну. Пена закрыла его и слегка шипела, а еще вкусно пахла медом и какими-то травами. Алкоголь постепенно выветривался, и разум возвращался к Тодороки. Он закрыл глаза, все еще обдумывая находится ли он в своей фантазии или же реально лежит в ванной Изуку, как вдруг дверь приоткрылась. – Не помешал? – Нет. – Я посижу тут, не против? За тобой глаз да глаз нужен. Шото молчит, и Изуку садится на край унитаза. – Вытер полы, твоя бутылка разлилась, я выкинул. – Мгм, я не против. Изуку улыбается и что-то рассказывает про себя, ничего не спрашивая у Тодороки. Он боится услышать, что все это время ему было ужасно и одиноко, видимо, даже хуже, чем самому Изуку. Хоть он и вспоминал о Шото, хотел написать, рассматривал фото, но не решался… не решался, потому что слабый и глупый. Тодороки высовывает руки из ванны, она вся в пене, но Изуку берется за нее, ощущая горячую кожу. Он сползает и садится на колени рядом с ванной. Берет бритву, пену для бритья и медленно бреет Тодороки, освобождая его красивое лицо от ненужной растительности. Прическу сам не решается стричь, лучше, пусть сходит к стилисту, когда станет получше. Закончив, он убирает принадлежности и встает, чтобы вымыть руки, но Шото хватает его и тянет к себе в ванну. Прямо вот так в свитере и шортах. Мидория плюхается, вода разлетается по комнате. Он оказывается сверху. Лежит на абсолютно голом Тодороки, и смотрит в его лицо. Проводит руками по острым скулам, ведет к губам, обводит их большим пальцем, ведет ниже по шее к плечам. Как же он похудел… Мысли вертятся в голове вихрем, он не может собрать их в кучу, и просто целует Шото легко, нежно касаясь губами. Тодороки обвивает за талию, прижимаясь всем телом.