Можно ли жить по правилам?

Изуку спит на диване в зале, вздрагивает иногда во сне. Уснул тяжело, пришлось снотворное давать и мяту заваривать. Шото знает, как уснуть, сам после проблем с мамой так делал – чуть ли не мятным наркоманом стал. Он сидит рядом, не на диване, нет, но на стуле, который из кухни притащил. Прохладно что-то, укрыть нужно, наверное. Шото встает и тихо пробирается в спальню. Темнота кромешная. Сначала пытается наощупь найти выключатель – не вышло. Вспомнил, что телефон в кармане. Вынул, фонарик включил – так сразу увидел, что выключатель-то рядом с дверью. Не заметил из-за паники, все логично. Но… Что это? Тодороки стоит смотрит прямо на стену, где ночник висит. Зашел за одеялком, называется, заодно и на себя посмотрел. Он ближе подошел, не верит собственным глазам, смотрит внимательно – реально он, счастливый такой, с кофе в руках, а рядом другие фото: ночной вид из машины, фото из парка, девочка рыбок кормит, тогда Шото там рядом сидел на лавочке, когда впервые Изуку увидел – это хорошо помнит. Тодороки не очень понимает, как на это реагировать. С одной стороны – сердце его сейчас плясать будет, воздух закончится, и умрет он вот так от радости. С другой – ну, просто кадр красивый. Не всегда желаемое за действительное принять можно. Но Шото улыбнулся все равно, на душе потеплело сразу. Он взял одеяло, выключил свет и вернулся, чтобы укрыть Изуку. Он не будет спрашивать про фото, не будет спрашивать про чувства, и есть ли они вообще. Понимает прекрасно, что не время, ну вообще не время, как же можно подойти и вот так в лоб: «нравишься мне». Не пойдет. Шото мотает головой, прогоняя мысли. Как бы плохо вообще не вышло после всего. Он запускает руки к себе в волосы, сжимая голову, и чуть не воет, как на душе паршиво и больно. И противно. Противно не от Изуку, конечно, а от урода того. Надо было все же стручок подрезать его, чего не тронул – хрен знает. Мидория рядом был, прижимался так, вот и не захотел отстраняться. Тодороки открывает глаза и смотрит на спящего Изуку: непослушный локон на лицо упал, волосы взъерошенные, руки под щеку положил – так еще милее кажется, веснушки… сосчитать хочется, но не будет, обещал же. Сам себе обещал – а это важнее всего. Тодороки губы поджал, нервно постукивая ногой по полу. Вот что с ним делать?.. Он встал, прошел на кухню. Из кофе только растворимый. Брезговать не будет – вообще все равно. Поставил чайник, ложку кофе в стакан, две сахара. В холодильник глянул – сливки есть, это вообще отлично. Перемешивая, подошел к окну и смотрит вдаль на огни, так и простоял, пока солнце не взошло, а потом Изуку проснулся. – Ты еще тут? – потирает глаза Мидория. – Конечно тут, – Тодороки подходит ближе и садится на стул, где пол ночи провел. – А сколько время? – Может, пять утра? – Не знаешь? – улыбается легонько. – Нет. Изуку натягивает одеяло по самые глаза и тут же распахивает их очень широко, что Шото даже пугается. По виду – сон как рукой сняло. Вскочил на ноги, одеяло под себя подгребает, смеется как-то нервно и неровно, а потом смотрит на Шото огромными глазами. – Что? – Тодороки правда удивлен, такой себе видок: глаза припухшие от слез, но огромные все равно, смотрит внимательно, да еще улыбка кривая. – Ты не спал? Тебе на работу не надо? – Не спал, кофе будешь? – Шото проигнорировал вопрос о работе намеренно, ему было интересно прогоняют его или же показалось. Он встал и прошел на кухню, где вновь щелкнул чайником. Изуку волосы поправляет – без душа не уложит. Растрепанный весь, потерянный какой-то. Вид непонятный, то ли стыдится чего-то, то ли недоговаривает. А может, сразу все, что скорее всего. – Я и сам бы мог, а не спал почему? – подходит на кухню тоже, достает кружку из шкафа и насыпает кофе. У Шото на языке вертится спросить: «Как ты?», но боится. Правды боится. Что плохо и ужасно, а душа, может, разрывается на части, только вида не подает. Изуку переминается с ноги на ногу. – С тобой, что ли? Мидория замирает, и Шото понимает, что зря так пошутил. Зря. – Диван узкий, ты прав. Так что там с работой? Улыбка с лица слетела. Шото заметил. Губу прикусил изнутри до боли, и так хотелось стукнуть себя, что сказал фигню такую. Мидория побледнел, глаза опустил, пакли падают, прикрывая лицо. – Кофе сделаю тебе и пойду, правда нужно быть. Контракт важный, – Шото откровенно врет, понимая, что его выгоняют. – Понятно, занятой человек, – на лице облегчение. Кофе наводит быстро. Сливки не добавляет, но из холодильника достает и рядом с кружкой ставит. – Ну, пойду я, не провожай, – прощается Шото и выходит, захватив пиджак. Изуку вслед смотрит, а потом, когда дверь хлопнула, переводит взгляд на стол: две кружки, одна – Изуку сам кофе насыпал и сахар, вторая – Шото сделал, рядом сливки стоят. Мидория улыбается, берет кружку, что Тодороки делал, в руки и втягивает аромат кофе. Глаза вновь огромными-огромными становятся. – Вот же черт! – кричит Изуку и бежит в спальню. ================= «Как работа?» «Все нормально, спасаюсь кофе» «Я тоже. Спасибо» «За что?» «Что рядом был. Мог сдуру…» «Ничего. Как ты?» – Шото наконец решается задать этот вопрос. На дворе вечер, а вопрос весь день в голове и крутился, ну и еще интересно, почему выгнали, но это он потом спросит. «Хорошо, как там насчет продюсера?» Шото улыбнулся. «Ищу» Ну, не ищет еще, но найдет обязательно. Иначе не пойдет так, иначе не пустит никуда больше, заставит слушаться, а не захочет – к батарее привяжет и в чулан. Шутит он, не сделает так никогда и против воли не пойдет. Шото и правда нашел продюсера. Причем знакомого позвал, чтобы проверенный был. Он у той девчонки был, что потом награду главную получила, но в кино ушла, а продюсер этот по рекламе только, в кино не лезет – свои заморочки. Он на фото Мидории посмотрел, на рекламу чипсов глянул, сказал, что возьмется. Душа Тодороки радовалась больше него. Теперь он хотя бы не попадет в неприятности. Об оплате он просил не беспокоиться, все же пари выиграл, обещал найти продюсера – нашел, вопросов быть не должно больше. Шото в дела погрузился, с Мидорией парой фраз в день перекидываются – и хватит. Нет, не потому что не хотят общаться больше или Мидория зазнался-зазвездился, нет, просто времени нет реально даже на мелкие встречи. У Тодороки перелеты, планы, контракты. У Изуку съемки, фотосессии, съемки. Но зато теперь зовут много куда, даже узнавать начали, а в рекламе ювелирки все же снялся, только теперь все прошло удачно. Вся их переписка заканчивается на «Пообедаем? Да. Ой нет, дела важные. Достали». Так и месяц пролетел незаметно совсем. – Не могу поверить, что завтра ты распрощаешься со своей холостяцкой жизнью, – Тодороки пил дорогое виски и разговаривал с Бакуго. Они сидели в каком-то клубе в VIP-ложе. – Ой, да брось, – Кацуки стукнулся о стакан друга. – Давно распрощался, знаешь же. – Знаю, – Шото улыбается глупо – хмельной потому что, и смотрит в стакан свой, лед гоняет от стенки к стенке. – Как дела у мелкого? – А нормально, – Тодороки запинается, прежде чем что-то сказать, но Бакуго на полуслове ловит. – У вас – нет? – У нас? Нет никаких «нас» и не будет. Ты можешь себе представить, какие… – стоп. Тодороки не понял. Что вообще значит «нас» из уст Кацуки? Он поднял глаза и смотрит на друга, тот чуть со смеха не прыснул. – Спалился? – Причем очень глупо, на свадьбе так не лоханись. Свадьба. Точно. «Ты не забыл, что завтра со мной идешь?» «Не забыл, Пэй отпустил меня еще неделю назад. Ты за мной заедешь, или мне добраться?» «Заеду, если ты не против» «Буду ждать» Короткое «буду ждать», а сердцу тепло сразу. Значит, не противен ему Шото, значит, можно еще подождать, пока он успокоится. 28 лет ждал, и тут подождет, сложно, что ли? Сложно. Особенно хмельным стоять в душе со стояком и наяривать, вспоминая тонкие пухлые губы, вспоминая рисунок веснушек на милых щечках, как дрожат ресницы пышные-пышные, как улыбается застенчиво и… И что там еще – Шото додумать не успевает. Хорошо становится слишком быстро. =================== Мидория в белом костюме – чертовски красивый. Выглядит по-другому совсем: похудел, скулы вытянулись, стали отчетливо видны, волосы постриг, улыбаться научился правильно, чтобы на показуху, и чтобы от одного взгляда влюбиться можно, костюм дорогой – видно, туфли черные лакированные, на пиджаке запонки в инициалами – красиво. Насколько Шото помнит, это подарок от ювелирки, где тот снимался. В общем, продюсер явно на славу работает – Изуку за месяц изменился до неузнаваемости. Шото сидит в машине, тоже в белом костюме, кстати, волосы назад зачесаны, бутоньерка на пиджаке красная – под букет невесты, это так Кацуки настоял, друг должен быть рядом. Мидории открывают дверь, и он садится к Тодороки. Они увиделись впервые за целый месяц. – Привет, – Изуку улыбается, счастливый весь. – Привет, – на душе у Шото что-то не то. – На сколько тебя отпустили? – На два дня, а потом… Перелет впервые, боюсь жутко, но там рекламу хорошую предложили. – О, отлично. Не пишешь совсем, зазвездился? – Я? Это кто зазвездился? – Изуку легонько толкает Шото в бок. – Когда в рекламе компании-то сниматься будешь? – Как предложишь, ты же знаешь, где меня найти, – улыбается. Знает, Шото знает, конечно. Он обо всех передвижениях его знает, даже о планах на месяц вперед, но все равно держит дистанцию. Не будет же он говорить: «Ой, я тут сталкерю за тобой, чтобы не случилось ничего, а то опять влипнешь куда, а мне задницу твою прекрасную и похудевшую спасать». Машина останавливается, и перед ними открывают дверь. Запах соленого моря и невероятной свежести тут же заполняет все пространство. Изуку вдыхает сильно – не может надышаться. Церемония на свежем воздухе, на пляже, все бело-красное, красиво – слов нет. Дорожка из лепестков красных роз к арке свадебной ведет, по бокам стулья белые, на них банты красные и букетики маленькие – тоже из красных роз. На самой арке тюль бело-красная легкая и воздушная развивается, еле колышется от ветра морского. Люди потихоньку собираются, ходят фотографируют. – Красиво, – говорит Изуку, изумленно рассматривая все вокруг. Официант подходит бесшумно. На подносе шампанское стоит, он улыбается и предлагает гостям. Шото схватил два, кивнул с благодарностью и один Изуку протянул. Бокал холодный, вино в нем тоже холодное. Пузырьки приятно шипят на языке. – Вку-у-сно! – Это «Кристалл». – Как ты узнал? Шото изогнул бровь и посмотрел на Изуку, тот все без слов понял. К чему слова, когда он один тут с открытым ртом ходит и смотрит все внимательно. К арке подошел Отец. Гости расселись по местам. Шото и Изуку сели в первый ряд. Заиграла красивая музыка тихонечко, Отец что-то говорить стал про брак, про узы семейные, про честь и достоинство, короче – неинтересно. Но тут вышел Бакуго. Высокий, подтянутый, улыбается слегка, волосы уложены красиво. Сам в красной рубашке и белых брюках. Подошел к арке и Отцу и дальше молча слушает, краешком губ улыбаясь. Потом музыка сменилась, и по ковру из лепестков за руку папа вывел дочь – Очако Урараку. Красивая – словами не описать. Маленького роста, немного в теле, но ей так к лицу эти миленькие щечки, что и не скажешь ничего против (да и разве скажешь? Кацуки пристрелит тут же). Волосы русые в прическе красивой сзади, спереди две пряди выпущены. Идет в пышном белом платье, грудь подчеркнута, талия тонкая, плечи голые, в руках букет из красно-белых роз, лицо немного фатой прикрыто, но видно, что улыбается, а улыбка дрожит – волнуется сильно. Вцепилась за рукав мужчины рядом так сильно, что видно складки на одежде. Мужчина в смокинге свободную руку сверху кисти девчушки кладет и поглаживает большим пальцем – успокаивает. Идут медленно, а Кацуки сложил руки за спину, смотрит на нее – только на нее, и даже не моргает. Взгляд глубокий и восхищенный. В его глазах восхищение заменяется нежностью, как только Урарака подходит к алтарю. Он нежно-нежно касается кисти девушки и помогает подойти ближе. Поднимает фату и улыбается сразу, а в ответ такая же улыбка влюбленная. Папа девушки садится в первый ряд на свободное место, и Отец начинает церемонию. После поцелуя все захлопали и теперь могли пить и есть сколько влезет. Кацуки и Очако так и не подошли к Шото, но он потом поздравит лично, чуть попозже, пусть сначала родственники и знакомые поздравят. Народу – тьма, реально не протолкнуться. Шото даже не всех узнать мог, а некоторых только вечером увидел. Он стоит с Изуку у стола с закусками, разговаривая о чем-то с Кацуки, который наконец-то соизволил подойти. Изуку «Кристалл» в себя вливает и закусывает тарталетками с черной икрой. Где он еще такое поест? Запихивает, как не в себя, но это не от того, что не видел такого раньше, а просто продюсер на диету посадил, вот и срывается теперь, пока может. – Поздравляю, – вдруг за спиной слышится чей-то приятный голос. Изуку разворачивается и видит перед собой высокую девушку ростом как Шото. Волосы черные как смоль локонами ниже плеч спадают, платье красное фигуру обтягивает, а внизу разрез аж до бедра. Лицо незнакомое – он ее раньше не видел. Глаза черные, как волосы. Аккуратная вся такая, правильная. Мидория мельком на Кацуки и Шото взглянул – оба в лице изменились. – Спасибо, – благодарит Бакуго и переводит взгляд на Шото. На лице непонятные эмоции – прочитать из-за шампанского сложно. – Здравствуй, Момо, – сдержанно произносит Шото. – Чего как не родной-то? – девушка губы красные облизнула и продолжила, – давно не виделись. – Давно. – Так и будешь меня игнорировать? Шото лишь вздыхает, ставит бокал на стол, руки в карманы кладет и говорит. – Спасибо за прием, поздравляю еще раз, мы пойдем, – и смотрит на Мидорию сердито. Изуку молча кивает, засовывает в рот тарталетку, на ходу запивая шампанским, и плетется за Шото, расстроенный тем, что так и не попробовал свадебный торт. – Ты же знаешь, что никуда не денешься от этого! Уже совсем скоро! – вслед кричит черноволосая. – Твой отец сделает все, чтобы это случилось! Тодороки молча идет по тротуару ночного города. Прохлада немного отрезвляет, людей в этом районе мало, тишина, лишь шарканье Изуку рядом прерывает идиллию. Изуку молчит, и Шото молчит. Нечего сказать. Мидория думает, что он сам расскажет, когда решится, проблемы с отцом дело житейское, он лезть в семейное дело не собирается, к тому же, кто он такой, чтобы личными вещами интересоваться, и только он об этом думает, как Шото прерывает тишину. – Забудь. – М? – Забудь, она… странная. – Это не мое дело? – Не то чтобы… Тодороки понимает, что Изуку как никогда прав, и останавливается, разворачивается резко, отчего Изуку, плетущийся сзади, врезается прямо в него. Шото смотрит поочередно в большие глаза Мидории, ища понимания или малейшего намека. Изуку хлопает глазами, а у самого плывет все. Все же шампанское в голову прилично дает. Смотрит в эти острые черты Тодороки, переводит взгляд с разноцветных глаз на тонкие губы, и улыбается как дурачок. Подносит руку к его губам, подушечками пальцев еле касается, а Шото, идиот, языком влажным по этим подушечкам проводит, облизывая каждый палец. – Щекотно, а ты красивый, – Изуку окончательно захмелел. – И ты, – Тодороки поплыл. Звезды в глазах, сердце выпрыгнет сейчас, а дышать тяжелее становится. Сдерживаться – еще тяжелее. – Я? Я нет, – пьяно отвечает Мидория. – Кажется, мне совсем нельзя пить. И наваливается на Шото, прижимая его к ближайшей стене. Целует страстно, как умеет, губы облизывает, посасывает, покусывает нижнюю губу, сам стонет, и Шото стонет – приятно пиздец, а когда голова кругом – вообще крышу сносит. Шото хватает Изуку, обнимает и меняется с ним местами, теперь Мидория прижат к стене, а Шото сверху нависает и целует, проталкивая язык глубже. Сплетает языки, по небу проводит – заводит. Изуку руками холодными под рубашку лезет, а Шото к себе его крепче прижимает, боясь момент потерять. Мимо машины снуют туда-сюда, но этим двоим далеко плевать. Тодороки руки в волосы Мидории запускает, сжимает жадно, но поцелуй не разрывает – невозможно просто. Только когда дышать нужно – на секунду отрывается, оба делают вдох, и вновь утопают в поцелуе, беспорядочно лапая друг друга.