Cadmium peak

Удар. Вскрик. Снова удар. Тор сквозь слегка прикрытые глаза, пытаясь словно сделаться меньше ростом и вжимаясь в стенку, молча, смотрел на то, как младший брат изо всех сил пытается вырвать свою тонкую ручку из крупной ручищи отца. — Заткнись, паршивец! Прекрати завывать, — грубо дёрнул маленького Локи за плечо отец. Тот снова тихонько захныкал, пытаясь увернуться от нового удара твердой палкой. Тор просто молчал, нельзя было вмешиваться, потому что тогда отец разозлится ещё сильнее, всё равно отходит Локи по рукам палкой, а потом ещё и Тору достанется, чтобы тот не лез не в своё дело. С отцом лучше не спорить, потому что он много злится, а значит, много дерётся. Тор помнил, что раньше папа таким не был, но раньше и мама не болела, а позже всё как-то изменилось. Пятилетнему Локи всегда почему-то доставалось больше, чем старшему брату, несмотря на то, что Тор в свои семь очень старался прятать брата от родителей. — Чего он опять визжит? У меня голова раскалывается! — возмущённо вскрикнула мать, резко открывая дверь в темный коридор и подсвечивая себе путь, вскидывая над головой тяжёлый канделябр. Тор сейчас с трудом смог бы вспомнить, какой была раньше мама. Когда он был маленький, он помнил её мягкие нежные пальцы, теплую улыбку, которой она всегда успокаивала его, стоило ему начать плакать на её руках. — Чёрт его знает… — зашипел отец, после чего снова послышался звук удара и задушенный всхлип. Тор зажмурил глаза, отрезая ход крупным горячим следам. Лучше б он никогда не видел всего этого. Несколько лет назад всё было так хорошо. Один, подхватив на руки свою молодую красавицу жену, взлетел по широким ступеням  своего новенького, только отстроенного поместья. — Красиво? — лучисто улыбнулся он, опуская Фригг на пол. — Просто невероятно! Ты только взгляни… Как тут чудесно! Такой огромный дом, сколько же здесь комнат? — Желаешь посчитать? — радостно закружил её в вальсе Один. Та весело рассмеялась и принялась вальсировать вместе со счастливым мужем, звонко стуча небольшими каблучками по паркету. Дом и правда оказался просто огромным, из парадного холла на верхние этажи вели две широкие витые лестницы, расположенные ближе к стенам, а между ними была встроена шахта небольшого лифта, чтобы было удобнее ехать наверх или спускаться в подвал. Под парадными лестницами на первом этаже взгляду Фригг открылось несколько резных дверей, выполненных из дерева с особой утонченностью. Одна из них вела на кухню, обустроенную по последней моде, другая в уютную гостевую спаленку, там за зарешеченным окном раскинулся благоухающий молодой сад. Фруктовым деревьям и цветам в этом саду ещё только предстояло расти, но они уже радовали глаз свой нежной красотой. Под правой лестницей нашлась гостиная-столовая с камином настолько большим, что полочка над ним приходилась на уровень глаз Одина. Фригг тут же попросила мужа, когда они разберут вещи, поставить здесь их семейные фотографии. — Я думаю, здесь им будет самое место, — восторженно проговорила она, поворачиваясь к Одину, и поглаживая его плечо свой нежной узкой рукой. — Как скажешь, дорогая, — незамедлительно кивнул тот. — Тебе нравится тут? — Очень! Здесь невероятно… А ты оборудовал библиотеку? Мне бы так хотелось большую библиотеку, чтобы туда поместились все книжки… Помнишь я говорила об этом? — Конечно, — коротко улыбнулся Один, замерев на долю секунды, а потом, взяв жену под локоть медленно повел её к почти незаметной двери в конце гостиной, обходя кожаные кресла, длинный дубовый стол. Из-за толстых мягких ковров шаги были почти не слышны. — Это и есть вход в библиотеку, но туда можно попасть и через последнюю, четвертую, дверь в холле, — шепнул он, наклоняясь к Фригг и галантно приоткрывая перед ней узкую дверь. Они оказались в огромном зале. Библиотека оказалась аж на целых два этажа, там стояло столько высоченных шкафов, что Фригг оставалось только задрать голову, изумлённо приоткрывая рот, молча восхититься подобным великолепием. Рядом с широким окном стоял самый настоящий черный рояль. Фригг ахнула, быстро поворачиваясь к мужу, чтобы спросить, не сон ли это. — Всё для тебя, я ведь знаю, как сильно ты любишь музыку, — улыбнулся тот. — Ты просто чудо! — обняла его девушка. Часть второго этажа занимала библиотека, а от главной лестницы шёл немного темный коридор в обе стороны, который заканчивался небольшими окнами. Тут было несколько спален, одна из которых супружеская. Самая большая. В ней стояла высокая кровать с балдахином, несколько шкафов с книгами, а также платяные шкафы для многочисленных нарядов. Фригг очень любила балы и никогда не появлялась в свете в одном и том же одеянии дважды. Да и Одину было отнюдь не плевать на себя. Позже они осмотрели и подвал с чердаком, а потом прогулялись по саду, дойдя до самого обрыва. Там разлилось бескрайнее и невероятное в своём величии море. Всё было просто слишком хорошо, для того, чтобы быть правдой. А ветер, ледяной и колючий, словно пробирался своими острыми иглами прямо под кожу, осваивался и думал о том, как долго протянут здесь новые жильцы. Дёргал за подол платья и будто норовил сорвать со светловолосой головы Одина черный цилиндр. Здесь не место их молодой радости, не место балам и веселью, не зря же рядом по соседству не оказалось ни одной живой души на целые мили. Когда спустя несколько месяцев у уже беременной тогда Фригг на свет появился крепкий и здоровый мальчик, радости дома не было конца. У них работали дворецкий, экономка и пара-тройка горничных, которые узнав о том, что у Одина появился наследник, были ужасно счастливы видеть сверкающие гордостью глаза отца и матери маленького ребенка. Они жили своей небольшой семьёй, ни в чём себе не отказывая, потому что после смерти отца Одина, тому досталось большое наследство, ведь его почивший предок был одним из крупнейших предпринимателей Лондона. Один, которому не раз предлагали занять место отца и с головой погрузиться в работу компании, долго думал над перспективой роста карьеры, да и вообще будущего себя и своей жены, которая на тот момент вот-вот должна была родить. А потом он всё же отказался от высокой должности в компании. Амбиции молодого сердца диктовали Одину, что было бы неплохо открыть своё производство, купить домик где-нибудь загородом и жить себе припеваючи. Почему-то в голове всё звучало более радужно, нежели оказалось на самом деле, но поместье он всё-таки отстроил за несколько месяцев, на часть оставленных отцом денег.  Теперь они перебрались сюда, дожидаясь зимы. Говорят, что зимы в этом богом забытом местечке очень суровы. Однако молодую семью не сильно заботила возможная непогода. Маленький Тор требовал к себе неусыпного внимания, много капризничал, но, несмотря на все трудности родители просто обожали этого ангелочка. Он родился довольно крупным и щекастым мальчонкой с глубокими синими глазами, которые обрамляли длинные пушистые ресницы, и с блондинистыми шелковистыми волосами на непокорной голове. Сущий ангел, с весьма, правда, громким голосом. Один отдавал всю свою огромную любовь дорогой Фригг и маленькому сыну, появлением которого он, несомненно, безумно гордился. Они с женой подолгу не отпускали ребенка от себя, возились с ним, успокаивали, кормили и играли. Потом, на ночь, он конечно доставался горничной, которая должна была неустанно присматривать за Тором, чтобы тот хорошо спал и не проказничал. Это делалось для того, чтобы родители могли хорошо выспаться или провести вместе своё свободное время. Фригг часто играла им на рояле, что-то красивое и печальное или просто какие-то незатейливые песенки. Тор улыбался, когда мать начинала петь, а иногда даже что-то тихонько подвывал на ему одному понятном языке маленького ребенка. Всё закончилось, когда на их дом спустилась зима. С первыми снегопадами пришли какие-то просто лютые для бывших жителей большого города холода. Первой заболела одна из горничных. Поначалу её просто перестали допускать к ребенку, когда та начала жаловаться на лёгкую простуду и периодически немного покашливать. Другая прислуга старалась ухаживать за ней, хозяйка же даже не хотела контактировать с заразной. Фригг боялась любых болезней, потому что они обходили стороной её всё детство, и хорошего иммунитета у неё не выработалось. Когда Один впервые соизволил поинтересоваться, как чувствует себе его горничная, он пришел в ужас. На чердаке, на жалкой самодельной лежанке расположился чуть ли не настоящий труп. Она вся пошла какими-то кровавыми язвами и яркими алыми пятнами, волосы сильно поредели, а зубы уже начинали подгнивать. Горничная беспрестанно кашляла, отхаркивая густую кровь прямо на пол вокруг себя и на свою грудь. Остальная прислуга пыталась убирать за ней, и даже кормить, но та не могла есть, как и что-либо говорить. Язык опух и грозил запасть в горло, а это грозило смертью от удушья, поэтому она не ворочалась и молчала. Самыми страшными для Одина стали её глаза на совершенно облезшем и осунувшемся лице. Они впали ужасно глубоко, но она смотрела так ясно, словно одним взглядом пытаясь показать всю ту боль, которую чувствовала на протяжении уже нескольких недель. Она скончалась от болезни спустя четыре дня, потому что прибывший врач так и не смог установить, что это был за недуг. Её похоронили тихо, утром, не привлекая внимания Фригг и ещё спящего Тора. Дворецкий раскопал под широким старым дубом могилу и скинул туда её тело, потому что Один не стал заказывать гроб, а потом засыпал сверху землёй. Маленькому Тору не объясняли почему вдруг исчезла одна из женщин, ухаживающая за ним. Но родители не знали, что их светловолосый ангелочек, пару ночей назад был отнесен другой служанкой на чердак, где ему показали умирающую девушку. Экономка оказалась одной из местных, она росла в паре миль отсюда в тихом поселении. — Вся наша деревня погибла от этой болезни… — покачала головой экономка, поглядывая на двух горничных стоящих рядом. — Хозяин ведь купил эту землю вместе с прошлой развалиной, которая стояла здесь на месте дома, и отстроил на её фундаменте это поместье. И подвал остался от того дома, — шепнула она. — Я потому туда и не хожу. — Боишься? — спросила горничная, держащая Тора на руках. — Пять лет назад тут несколько деревень передохли от этой же болезни, — махнула в сторону умирающей экономка. — Я молоденькая ещё совсем была тогда, меня отправили прочь, чтобы тоже не заразиться. А потом выяснилось, что это было не заразно, а подцепили они всё это, потому что хозяин того поместья всё ездил по деревням и опаивал их чем-то. И вот теперь опять! — И ты не боишься здесь оставаться? — словно не веря в свои же слова протянула другая горничная. — У меня тут вся семья сгинула, вы бы видели это… Выжившие люди тогда пошли и сожгли дом прошлого хозяина и свои деревни заодно, чтобы зараза не распространялась, а потом свезли все трупы прямо сюда на гору и тоже подожгли. Всё сгорело подчистую, но такой пожар был… Они назвали это место — кадмиевый пик, потому что, когда огонь до трупов добрался, те почему-то взрываться начали. Всё залило такой кровью, яркого кадмиево-светлого цвета. — Ехать отсюда надобно… — нахмурилась горничная. — Я уж не поеду, сгину и пусть, все мои тут умерли, и раз уж судьба мне такая, то и чёрт с ней, с этой заразой. А вы молодые ещё, бежали бы отсюда, да подальше, пока тут снова всё не залило кровью, — экономка только сейчас заметила кулёк одеял с малышом  в руках одной из горничных. — Зачем же ты, дура, ребенка притащила сюда?! — Да куда ж я его дену?! — искренне изумилась горничная. — Велено присматривать, чтоб Тор спал хорошо, и хозяева отдыхали… — Нельзя ему сюда, вдруг он увидит её! — вскрикнула экономка, выталкивая горничную прочь с чердака. — Иди в комнаты и не вздумай его больше носить сюда, он совсем ещё мальчонка, чтоб на такое глядеть, — строго наказала женщина, прогоняю недалёкую служанку с чердака. Только они так и не узнали, что маленький Тор вовсе не спал, когда его принесли, завернутого в одеяло, на чердак. Он видел изуродованное тело на полу, слышал то, о чём беседовали слуги. Тор не заплакал, потому что испугался, что его отругают за то, что он кричит. Однако, вряд ли смог бы запомнить всё это, ведь обычно дети не помнят в деталях всё то, что происходило с ними лет до четырёх. Та зима прошла для них всех очень тяжело, Фригг и Один впервые оказались лицом к лицу с действительно страшными вещами. Жизнь показала, что может быть не такой прекрасной, какой кажется изначально, под пеленой первых мгновений удовольствия. К весне Один наконец открыл домочадцам причину своего переезда именно в это место. Оказалось, что в земле, на которой теперь стоял их особняк, находилось одно из крупнейших месторождений красной глины. Добычу полезных ископаемых Один, как раз таки и собирался сделать своим небольшим предпринимательством. Он выписал из Лондона человек десять рабочих, а также тучу различных строительных материалов для будущей шахты. А когда последние снега сошли на нет они все принялись за постройку вспомогательных сооружений. — Почему они разломали низ стены на кухне? — Фригг влетела в кабинет мужа. Эта небольшая тёмная комнатка находилась аккурат рядом с библиотекой на втором этаже, но вход в кабинет был только с площадки, на которую приезжал лифт. — Шахта будет уходить в подвал, мы сделаем там хранилище глины, — тут же откликнулся Один. — Но зачем ломать дом?! — возмутилась девушка. — Дорогая, они соорудят подъемник, на котором можно будет спускать сырьё в подвал, а потом застроят стену обратно. Не спорь, так нужно, — прервал он открывшую было рот Фригг. Было видно, что его жена совершенно не довольна таким раскладом, но ничего поделать с прихотью Одина она не могла. В июле они отпраздновали первый год Тора. Фригг очень хотела устроить в их поместье бал, но всё знакомые из Лондона отказались приехать, потому что было слишком сложно добраться до места, а ни с кем из местных их семье так и не удалось познакомиться. Да и сомневалась Фригг, что кто-то жил тут помимо них, слишком уж было вокруг тихо. Они прожили в этом месте чуть больше года, и Фригг где-то в глубине души начинала медленно понимать, что эта непонятная умиротворённость вовсе не кажется ей очень уж уютной. Одиночество грубо давило на хрупкие женские плечи. Всё в этих бескрайних промёрзших насквозь просторах постепенно становилось для Фригг чужим и неприятным. Один стал огромное количество времени проводить, отдавая команды своим рабочим, работа кипела вовсю, и к сентябрю они уже смогли почти наполовину соорудить свою машину для добычи глины. Установили они её совсем рядом с домом. Один наплевал на то, что копать практически под свой собственный дом — немного невыгодная затея, его всё это не сильно волновало. Он уже предвкушал сколько сможет получить, если добыча красной глины в этом районе наладится. Фригг с сожалением заметила, что муж совершенно утопил себя в работе, почти забывая проводить время с ней. Она стала больше сидеть с Тором, а когда Один некоторыми ночами оставался в своём кабинете с несколькими рабочими, опечаленная мать забирала у горничных своего ребенка и клала его подле себя. Тор всегда радовался, когда мама брала его спать на большую кровать. Он вообще был источником гордости для встревоженной Фригг. Ещё совсем маленький, но он уже неплохо так вышагивал по мягким коврам и что-то лепетал то ли самому себе, то ли кому-то ещё. Мать всегда удивляло то, каким осмысленным взглядом светловолосый Тор смотрит на этот мир, он словно всё-всё знал и понимал, только ничего не хотел говорить, пряча в своём сердце какие-то сокровенные тайны.  А следующей зимой история в точности повторилась, снова заболела горничная. В этот раз врач провел с ней гораздо больше времени, он что-то наблюдал, исследовал. В результате недуг так и не был излечен, Один, в разговоре с Фригг, ссылался на то, что врач ещё совсем молод, только приехал в эти края, мало знал о местной природе, да и вообще вряд ли был очень опытен в своей профессии. Служанку похоронили там же под корнями темного дуба. В этот раз маленького Тора тоже взяли на эти небольшие похороны. Однако, он не сильно заинтересовался тем, что несколько человек стояли молча вокруг глубокой ямы, в которую почему-то только что опустили чьё-то исхудавшее тело, замотанной в окровавленные простыни. Экономка тихо плакала, утирая крупные слезы широким помятым платком, остальные же просто со скорбью опускали взгляд. Тор тихонько улизнул от матери, которая неосмотрительно отпустила его руку, погрузившись в свои печальные мысли. Ребенок далеко убегать не рискнул, однако, незаметно обежав толстый дуб с другой стороны, спрятался в корнях. Каков же был ужас маленького Тора, когда из его гениального укрытия вдруг начали один за другим вылезать огромные черные мотыльки. Насекомые всё это время, похоже, прятались от жуткого холода в сыром мраке внутренностей дуба. Тор не стал кричать, но мохнатые чудовища с шуршащими крылышками сильно напугали его, из-за чего он снова пробрался к матери, прячась от жестоких обитателей этих мест за её широкой черной юбкой. Весной не зацвёл сад, деревья сразу же поели гусеницы, а цветы не смогли пробиться сквозь зачерствевшую землю. В этом году земли поместья остались мрачными и голыми на весь год. Только теперь, когда трава преждевременно пожелтело и начала увядать, стало заметно как густая красная глина окрашивает эти места в кадмиевый красный цвет. Отвратительно и страшно было на целые мили вокруг видеть только подгнивающие и аллеющие пустыри, идя по которым можно было услышать только омерзительное хлюпанье глины под ногами. Тору не понравился его второй день рождения. Было холодно, папа пропадал в своём кабинете, мама играла что-то мрачное на рояле в библиотеке, да и к тому же снова кто-то болел. Ребенку перестало нравиться проводить время с матерью, она была какой-то нервной, капризной и много злилась без повода. Они часто ругались с отцом, хоть и старались скрыть это от ушей и глаз прислуги. Но грустная экономка, укачивая на руках засыпающего Тора, рассказывала, что хозяева всё время спорят, что Фригг хочет уехать, а Один настаивает на том, что все трудности скоро исчезнут, будто их и не было, стоит им только закончить с машиной и начать добычу глины. В октябре в одну из таких ночей экономка сказала, что заболел дворецкий, что его забрали в город, потому что Один заявил, что больше не станет терпеть в своём доме эту заразу. Экономка позволяла сыну хозяев немного больше, чем должа была, она будто слегка подталкивала его к тому, чтобы маленький мальчик смотрел вокруг яснее и понимал, что на самом деле происходит в этом доме. — Когда вырастешь, Тор, уезжай отсюда, — покачала головой экономка поглядывая в окно детской комнаты. Ребенок пару дней назад уже справил свой четвертый день рождения. — Почему, няня? — нахмурил бровки тот. — Нечистое тут творится, дорогой… — шепнула экономка в ответ. — Хорошо, няня, — уверенно кивнул Тор. Он каким-то образом всегда умудрялся понять, о каких именно вещах родителям рассказывать не стоит. Каждый из прислуги в этом доме мог с уверенностью положиться на то, что ребенок сбережёт их секреты. — Расскажи мне сказку, пожалуйста! — спустя несколько минут воскликнул вдруг Тор. — Какую это ещё сказку? — притворно возмутилась экономка, усмехаясь про себя. — Про вампиров, — пояснил ребенок. Ему очень полюбилась история экономки, которую он неизменно называл няней, про то как в семье обращённых вампиров родился маленький сын. Родителей вампиров убили злые люди с вилами и факелами, а маленький мальчик убежал и нашел себе друга, который один во всем свете полюбил его таким, каким он был на самом деле, монстром. Засыпая ночью, Тор часто представлял, что может быть, он тоже хотел себе друга, как этот мальчик вампир. Няня говорила, что вампир был стройным, милым и очень красивым, у него были огромные зелено-голубые глаза, бледная аристократическая кожа, тонкие губы и аккуратный нос, а волосы его прекрасными смоляными локонами спадали на широкие острые плечи. У Тора не было друзей, он не знал никого, кроме тех, кто жил в их поместье. Нет, он, конечно, дружил и с оставшейся горничной и с няней и даже с некоторыми рабочими. Но ведь те всегда были заняты своими делами, и у них почти не оставалось времени на то, чтобы играть с Тором. Дворецкий из города так и не вернулся, а позже пришла короткая записка о том, что он скончался и был похоронен на городском кладбище. Один хотел нанять нового, но люди не хотели заступать на это место, даже не посмотрев на то, где им придется работать. Оказалось, что многие были уверены в дурной славе этих мест. Фригг незаметно для самой себя оказалась в их числе, а вот муж не разделял её печали, он говорил, что всё это глупости и суеверия. В феврале в главном холле дома обвалилась крыша, не выдержав огромных сугробов и постоянных метелей. Починить её, пока не сошел снег, не представлялось возможным. — В доме и так вечно страшный холод, какая разница, есть в этой чёртовой крыше дыра, или она целая, всё равно ни один камин не спасает! — возмущённо вскричал Один, ударяя своим тяжёлым кулаком по столу, когда рабочие весной предложили заделать дыру. — Лучше думайте о том, как сделать так, чтобы машина для добычи глины перестала останавливаться и ломаться при каждом использовании! — приказал он. Про целую крышу пришлось забыть. Тор отпраздновал пять лет вместе с экономкой, она испекла ему большой пирог с яблоками и мёдом, а потом принесла стакан киселя.  В поместье в последние пару лет еда совсем перестала быть разнообразной, только какие-то жидкие и неприятные каши, да немного зачерствевшего хлеба. Мать перестала наряжаться, она ходила всегда в одном и том же грубом сером платье, на котором уже давно появились грязные жирные пятна. Отец стал выпивать с рабочими, в его волосах появилась частая седина. В июне Тор, гуляя ночью по поместью, будто случайно незамеченный заснувшей у его кровати экономкой, наткнулся на незапертую дверь в одной из чердачных комнат. В свете массивных свечей, заливающих канделябры грязным воском, Тор увидел горничную и своего отца. Он не понял, почему те были ночью в одно комнате, хотя отец должен был спать в кровати с мамой. Не понял, почему они не погасили свечей, почему не спали, почему девушка была раздета, а отец нависал над ней. Она стонала, и Тор подумал, что отец делает ей больно, он решил, что тот просто наказывал её за то, что горничная как-то плохо выполняла свою работу, а потому Тор просто сохранил у себя их секрет, и не спросил ничего даже у няни, и просто отправился спать, оставшись незамеченным отцом и горничной. Потом ещё несколько ночей Тор проверял, спит ли Один с мамой, но тот всегда пропадал куда-то ночью, и Фригг оставалась одна в холодной постели. Мать стала просто невыносима, она всё время скандалила, если её что-то не устраивало, начинала изображать, что у неё припадок головной боли, и если никто ей не верил, так накручивала себя, что просто кричала и валилась в обморок от нервов. Отец грубил ей уже при слугах. В сентябре заболели и были отправлены в город сразу шестеро рабочих. Отец искренне недоумевал, он не понимал, что за недуг косит их всех с таким упорством. Остальные четверо рабочих заявили, что раз уж зимой им тут всё равно нечего делать, он отправятся в небольшой отпуск, а вернутся уже прямиком когда последний снег растает. Один согласился на их условие, он не мог нанять больше ни одного рабочего, а потому ему было важно, чтобы те, что остались пока живы, дотянули до того момента, когда они наконец завершат постройку машины. Деньги, оставленные отцом Одина, постепенно начинали заканчиваться, а производство так и не было налажено. Машина, конечно, была достроена, но в её механизме были какие-то недочёты, потому что она постоянно барахлила и ломалась на пустом месте. Зарабатывать Один пока не мог ни одним возможным способом. Шесть лет с постройки дома они прожили в каком-то диком и беспрестанном спуске на самое дно. Крыша дома так и не была спасена, на стенах появилась кустистая серо-зелёная плесень, а потом выяснилось, что в каждой сырой и холодной щели дома на зиму запрятались те самые черные мотыльки, которых Тор когда-то нашел у дуба. Их было так много, что Тору даже стало немного страшно ходить по дому. Паркет на втором этаже и чердаке ужасно скрипел, а на первом этаже пол частично прогнил и потрескался, из-за чего, когда на него наступали, сквозь половицы просачивалась мерзкая глина кадмиевого цвета. Всё их поместье словно внезапно и резко вздрогнуло, когда в середине января случилось нечто действительно стоящее. На дворе завывала своим низким голосом дикая вьюга, снег валился сквозь дыру в потолке. Один вместе с женой, сыном, экономкой и горничной ужинал в столовой. Они ещё с полудня протапливали комнату, чтобы к вечеру там можно было находиться без угрозы умереть от обморожения. Однако, их прервал сильный грохот в холле, словно массивные створки входной двери ударились об стены, впуская в дом кричащую зиму и ворохи снега. Все домочадцы подскочили на местах, Один и экономка первыми бросились в холл, несмотря на то, что их тоже напугал громкий и внезапный звук. Фригг с горничной остались сидеть в столовой, хоть им и хотелось поглядеть, что случилось. Мать хотела, чтобы Тор тоже остался, но тот, не слушая её, кинулся вслед за отцом. Когда Тор влетел в холл он увидел на фоне распахнутой двери и метели на улице отца, который стоял к нему спиной, наклонившись и будто что-то поднимая с пола, и рядом стоящую экономку. Когда он повернулся, Тор увидел на его рука стройное тело ребенка лет четырёх, закутанного в черный плащик. Он был без сознания, но Тор и сам подумал, что сейчас бы потерял сознание от удивления. С рук отца свисала голова его ночного сна, огромные, пока закрытые, глаза с черными ресницами, белая кожа, острые черты лица, тонкие губы и волнистые черные волосы, спадающие на руки отца и закутанные плечи мальчишки. Тор подумал, что этот человек ещё прекраснее, чем он себе всегда представлял. Один принёс ребенка в гостиную и уложил в кресле у камина. — Кто это?! — вскричала Фригг, опускаясь рядом с мальчиком. Тор остался стоять в дверном проёме, опустив глаза. — Он лежал на пороге, похоже на то, что он бродил здесь во время вьюги совсем один… — коротко пояснил отец. — Он без сознания? — спросила экономка, стягивая с мальчонки его черный балахон. — Судя по всему, — кивнул отец. — Ран нет? — тут же обратился он к экономке. — Нет, он цел, только руки и ноги ужасно холодные. — Дышит? — подал голос Тор. Мать мельком оглянулась на него и коротко кивнула. — Просто потерял сознание от усталости и голода, и замёрз, — констатировал Один. — Откуда он тут?.. — Выясним, кто он такой, когда придет в себя, а сейчас нужно, чтобы он отогрелся. Они дежурили у его постели дня четыре поочередно, Тор иногда заходил в комнату, но его тут же выгоняли прочь, якобы, нечего ему тут шастать. Ночью его оставляли одного, потому что все были ужасно вымотаны и хотели спать. Тор же давно привык бродить по дому в ночь, в последний год тут правда было слишком темно, грязно и холодно, да и к тому же много мотыльков. Но Тор даже наплевал на свои страхи, чтобы пробраться к их гостю. Тор сидел с ним на четвертую ночь, рассматривая бледное лицо на котором застыло суровое спокойствие. А потом он не сдержался и протянул руку, касаясь пальцами острой скулы. Однако, Тор чуть не взвизгнул на манер девчонки, когда внезапно в его руку вцепились тонкие длинные пальцы, а глаза больного распахнулись, вглядываясь прямо Тору в лицо. Огромные, бездонные, зелёно-голубые глаза, Тор утонул в них в то же мгновение, когда их гость взглянул на него. — Кто ты такой? — тихо шепнул больной, не ослабляя крепкой хватки своих тощих холодных пальцев. Голос был детский, но красивый. Тор не удержался и улыбнулся. — Я Тор, ты в нашем доме, мы нашли тебя несколько дней назад на пороге, и ты был без сознания, — ответил он. Мальчик не сводил с него глаз, но руку всё же отпустил. — Выходит вы спасли меня? — шепнул черноволосый ребенок. — Выходит, что так… Как тебя зовут? — чуть ближе наклонился к нему Тор. — Локи, — последовал ответ. — Что с тобой случилось? — так же тихо поинтересовался Тор. — Мои родители… Они… Их убили, — отвёл глаза Локи. Тор невольно отшатнулся. — Я не знаю, кто их убил. Поэтому я убежал из того дома и долго шёл. А потом попал в метель… И помню, что видел ваш дом, там в окнах горел свет. Я стучался, но никто не открывал, а дальше не помню ничего… — Мои родители помогли тебе, — сказал Тор, поглаживая его по тонкой руке. — Ты голоден? — спохватился Тор. — Мне нужна специальная пища, — снова неопределенно ответил Локи. — Ты болен чем-то? — Можно и так сказать. — Сколько тебе лет, Локи? — А на сколько лет я выгляжу? — осведомился тот. — Года на четыре, но ты умнее, чем… — Тор не успел договорить, потом что Локи его перебил, снова сжимая его руку. — Значит, мне четыре, — шепнул он, доверительно заглядывая в глаза Тору. И Тор промолчал. На следующее утро отец поговорил с Локи, и тот рассказала ему всё то же самое, за исключением, правда, того, что он с аппетитом поел самой обычной каши, не выказывая никакого протеста. Тор и сам не понял, как на него могло свалиться такое счастье в лице нового неожиданного друга, но в один день Фригг с Одином заявили, что они усыновят Локи, а документы будут подписаны при первой же возможности поехать в город. Стоит ли говорить, что в город они так и не выбрались. Тор с Локи очень подружились. Они играли вместе, Тор показывал новому брату свои игрушки и рисунки, а тот в ответ благодарно восхищался. По вечерам они сидели в комнате Тора, где младший, вооружившись тяжёлым канделябром со свечками, усаживался рядом с братом под одеялом и рассказывал множество красивых сказок. Он знал их, казалось, бесчисленное множество. Мифы разных стран про богов, нимф, сирен, кентавров, оборотней и вампиров. Веселые истории про детей-волшебников, которые умели летать или мрачные страшилки про ведьм с болота, которые прятали в погребах юных дев и варили из их длинных кос разные зелья для омоложения. Локи по натуре своей был восторженным сказочником, шутником и озорником. Тору никогда не приходило в голову, что можно прятаться за поворотом в коридоре, а потом с громким «бу» выскакивать на няню, чтобы та от испуга роняла серебряный графин на пол. А Локи показывал ему много разных шуток, рисовал смешные картинки, портреты домочадцев или монстров из своих сказок. Тор с каждым днём расцветал и чувствовал как огромное счастье разворачивает свои блестящие крылья в его душе. Но за своей радостью Тор не замечал, как Локи бледнеет день ото дня, как он часто закашливается во время разговора, как всё реже принимает пищу. Тор, засыпающий под сказки брата, не знал, что глубокой ночью этот бледный, черноволосый ребенок разведывает и разнюхивает каждый угол в их поместье. Отец и мать были заняты своими проблемами как и прежде, но их дом будто перестал неумолимо падать в ад с прибытием Локи, они хотя бы остановились на месте и перестали сгнивать вместе со стенами своего поместья. Но вся эта хрупкая идиллия снова взорвалась к чертям из-за того, что произошло в марте. Пропала горничная, словно провалилась сквозь землю. Отец и экономка искали её несколько дней, и лучше б никогда не находили. Её труп нашли в подвале, заваленный комками красной глины. Тело было страшно изуродовано, шея и живот словно вспороты и разорваны в клочья чем-то очень острым, волосы на голове выдраны, внутренности были вытащены и лежали рядом с трупом мерзкой грудой. Конечности были сломаны, и белёсые кости кое-где торчали наружу, а её лицо… Она была симпатичная и милая молодая девушка, но теперь от её ласковых чёрт не осталось ничего. Её лицо словно прокусили в несколько местах и оторвали куски кожи. Но самым странным оказалось то, что не было ни капли крови кругом. Её труп был словно высушен и вылизан начисто. Дикое зрелище. Раздосадованный и напуганный Один не усмотрел за тем, что Локи и Тор тихо пробрались в подвал и посмотрели на труп. — Её как будто сожрали заживо, — сказал Тор, нахмурившись. — Действительно, — поджал и без того тонкие губы Локи. — Тебе разве не жалко её? Ты ведь знаешь её с детства. — Я привык, тут частенько кто-то умирает. Они все заболевают чем-то и покрываются такими мерзкими язвами и пятнами, а потом приходит врач и говорит, что не знает, как это лечить, и они умирают, — покачал головой. — Мы научились не жалеть тех, кто ушел от нас. Им на том свете всяко лучше, чем в этом месте. — Ты не любишь свой дом? — повернулся к нему Локи. — Я никому не говорил, но мне тут очень страшно. Раньше родители были такие добрые, а теперь они всё время ругаются, ненавидят друг друга, злятся. Я их побаиваюсь. — Ты бы расстроился, если б их убили? — А ты расстроился, когда убили твоих? — быстро спросил Тор. Локи на мгновение замер, опуская голову и словно собираясь с мыслями. — Я тоже привык думать, что лучше на тот свет отправиться, чем жить рядом со мной. Поэтому я рад за них, отчасти. — А ты думаешь моих родителей могут убить? — тихо шепнул Тор, отворачиваясь от страшного трупа горничной. — Это место… — поморщился Локи. — Это место пожрёт их, как пожирало всех остальных раньше, оно убивает всё человеческое в людях, превращает их жизнь в страдания. Этот дом поглотит каждого, и отсюда нельзя выбраться простому человеку. — Идём в комнаты, брат, уже поздно. Завтра утром они похоронят горничную под дубом, где и всех остальных, а потом мы будем ждать следующей зимы, — выдохнул Тор и, взяв Локи за руку, повел к клетке лифта, который с присущим ему грохотом отвёз их на второй этаж. Тор так и не заметил, как буквально пару дней назад Локи вдруг внезапно растерял всю свою болезненную бледность и слабость, как похорошели его зарумяневшиеся щеки, как довольно заблестели красивые глаза. Летом, когда Тору уже исполнилось семь, мать начала заниматься с ним некоторыми науками, потому что ребенка нужно образовывать, не вечно же ему в игрушки играть. Локи поначалу не мешал, но эти уроки отбирали у него брата почти на целый день, а потому он заскучал. В один день он сунулся в библиотеку, где мама учила брата игре на рояле, и попросился тоже посидеть с ними. В тот раз у Тора никак не выходило чисто сыграть нужные аккорды, он раз за разом промахивался между клавиш, мать была ужасно разъярена, а потому, когда Локи ворвался к ним, а Тор от неожиданности снова испортил мелодию, она вскрикнула, схватила младшего за плечо и толкнула на пол. А после, отходила его по рукам своим деревянным веером. Локи разрыдался от обиды и сбежал прочь, а Тор сам не понял, что так сильно и моментально разозлило его самого. Плевать он хотел на мать, которая орала на него за то, что он вскочил из-за рояля и бросился вон из библиотеки вдогонку за плачущим братом. Она продолжала кричать ему вслед что-то нехорошее, может даже ругалась и обзывалась плохими словами, но Тор не слушал. В тот вечер он так и не вернулся к занятиям, он остался с Локи, обнимая того за тонкие плечи, поглаживая по спине и мягким черным волосам, пытаясь успокоить. Младший брат всхлипывал, прижимался к груди Тора и что-то обиженно лепетал, но постепенно успокоился. Они заперлись в комнате Локи на ночь, чтобы Тора не прогнали в его собственную комнату, и остались там спать, кутаясь в одно теплое одеяло и греясь друг о друга. На следующий день, когда они вместе спустились в столовую для того, чтобы позавтракать, там их уже ждали мрачные отец и мать. Отец лишил Тора еды, наказывая его за то, что тот не покинул ночью комнату брата, несмотря на приказ главы семейства. А Локи он грубо вывел из столовой, схватив того за длинные волосы, и выпорол. Тор слышал из гостиной крики брата, плач, мольбы о пощаде, и злобный голос Одина, который кричал на Локи и бил снова и снова. Тор не посмел идти туда как вчера. Не потому что испугался отца, а потому что не хотел ещё большего наказания для Локи, его милого Локи. Он не мог позволить, чтобы отец или мать снова ударили его или наказали грубыми словами, Тор решил, что будет оберегать брата, даже если для этого ему самому нужно будет вытерпеть порку от отца. Спустя месяц Один запил по-черному, он сидел в гостиной у камина на полу и пил до поросячьего визга. Фригг сначала орала на него, потом, поняв, что остановить его нельзя, начала бить его по спине тростью. Отец только сильнее злился и дрался с ней. Потом они стали пить вместе. Один перестал колоть дрова для каминов в комнатах сыновей. На свой страх и риск Тор перебрался в комнату к Локи, потому что та была поменьше, а потому тепло хранилось там дольше и лучше. Они собрали по гостевым комнатам одеяла и безвылазно прятались по несколько дней от вечно пьяных и злых родителей в комнате. Потом, однажды, мать докопались до них. Тор проснулся от её крика и ударов кочерги о ножку кровати. Он закрыл собой Локи, который и сам только что очнулся от голодного сна, испуганно вздрагивая. Они сбежали от неё лишь потому, что Тору удалось выхватить из рук черную кочергу и пригрозить матери. Локи придумал спрятаться в одной из комнат на чердаке, потому что туда родителям было не добраться по узкой лестнице, а лифт успел сломаться, учитывая, что никто не смазывал его уже несколько месяцев. Он и раньше то с трудом ездил. Они переждали в самой дальней и темной комнате день, а потом ночью сделали вылазку и утащили разного тряпья и одеял. Локи сделал им нечто наподобие небольшого гнезда в углу комнаты, потому что кроватей там не стояло. Там было очень сыро и грязно, но главное тепло и мягко, поэтому они стали прятаться там. По ночам, когда родители засыпали, они уносили на чердак некоторую еду, которую можно было есть в сыром виде. Иногда матери или отцу удавалось их отловить и тогда они начинали драться и кричать. Чаще доставалось Локи потому что он был слабее и бегал немного медленнее старшего брата. Тор бил родителей по рукам кочергой, чтобы те отпустили брата, после чего им удавалось сбежать и спрятаться в своём логове. — Дом уничтожает их, Тор. Они сошли с ума от своих пьянок и несчастий, — шептал Локи, заплетая из отросших светлых волос брата тонкую косичку. — Я знаю, — вздохнул Тор. Они сидели в логове, так они сами его назвали, и пытались не замечать как урчит в животах. У них почти не осталось свечей, а чтобы их раздобыть, нужно было спуститься вниз, на кухню, и найти их там. Они запланировали эту вылазку на следующую ночь. — Как думаешь, они убьют нас? — с горечью посмотрел на него Локи. — Я тебя защищу, — откликнулся Тор спустя мгновение. Чтобы было теплее он прижимал младшего к своей груди, замотав вокруг несколько одеял. Локи лежал смирно и глубоко дышал. Они выспались днём, поэтому теперь желания спать не возникало. Вылазка за свечами не удалась. Нет, они прокрались на кухню без происшествий и даже без труда нашли свечи, но на обратном пути из ждало препятствие в лице злого Одина. Тор зажмурил глаза, отрезая ход крупным горячим следам. Лучше б он никогда не видел всего этого. Нужно было спасти Локи, пока отец не забил его до смерти. Тор привычно ударил по рукам кочергой, но внезапно на помощь мужу пришла мать, она завизжала и швырнула огромный канделябр прямо в голову Тору. Он уже было попрощался с жизнью, но в последнее мгновение он увидел шевеление слева от себя, а потом полёт канделябра прервался, благодаря голове отца, внезапно выросшего прямо перед Тором.            Маленький Локи спас его, он, собрав последние силы, вытолкнул Одина на середину коридора, из-за чего тот встал на пути своей смерти. Кровь брызнула в стороны. Канделябр раскроил ему череп в одно мгновение. Тело рухнуло на пол коридора. Тор весь словно окаменел, обомлев уставился на тело, лежащее перед ним на ковре в коридоре. Словно из-за стеклянного купола послышался новый визг матери, она замахала руками. Из этого состояния его вырвал звонкий любимый голос и красивые руки, потянувшие его в сторону. — Бежим! — вскрикнул Локи, дёргая его за одежду вверх и хватая на ходу кочергу и мешок со свечками. Тор резво поднялся на ноги и бросился прочь из этого коридора, торопясь к ходу на чердак, пока орущая мать не опомнилась.