Какими мы стали

— Надеюсь, там будет вайфай, — Чэён на пассажирском сиденье клацает прочными нарощенными ногтями по экрану смартфона и уже второй час сетует на судьбу. Против её же воли молодую женщину обязали исполнять роль супруги собственного же мужа. Хотя казалось бы, да? Какое она имеет к нему отношение? — Я с ума сойду неделю в этой глуши! Мы проехали восемьдесят километров, а у меня уже сеть пропадает. — Зачем тебе сеть, если ты будешь веселиться со своей дорогой подругой Бэ Джухён? Чонгук переводит взгляд с дороги на лицо возлюбленной, чтобы понаблюдать, как на нем яркими красками вырисовывается откровенное недовольство. Та закатывает глаза, ведь именно этого её благоверный и добивался, ухмыляясь теперь издевательски. — Ты же знаешь, что я терпеть не могу эту воображалу! Родилась в богатой семье и теперь строит из себя незнамо что. Почему мы с Чонином вообще должны участвовать в твоих дурацких затеях? Чонгук от этих слов устаёт моментально, взор возвращается на заснеженную дорогу за лобовым стеклом, обрамлённую бескрайней цепью вечнозелёных сосен. Пейзаж перед ним неизменен, отчего мужчине кажется, что пути пройдено всего ничего. — Это не дурацкая затея, Чэён, — вздыхает он, в сотый раз повторяя: — Это традиция наших с Чимином отцов. Мы всегда праздновали Рождество и Новый год вместе с тех пор, как наши компании стали сотрудничать. Мы с Паком дали обещание продолжать эту традицию даже после смерти родителей. Жена к его занудству привыкла, и, дабы не выслушивать лекции всё путешествие, немного смягчает напор своих претензий: — Я очень уважаю твоих родителей, но не кажется ли тебе, что это как-то слишком… старомодно? — Ну, не всем же быть такими трендовыми инста-блоггерами, как ты, Rosè, — Чон обнажает в юношеской улыбке свои кроличьи зубы, и щёлкает супругу по носу. Та дуется тоже почти как в молодости, но губы её теперь заметно больше, и введённый в них филлер выпячивается отчётливее. — Па, а с кем я там буду играть? Чон поднимает глаза на зеркало дальнего вида, замечая в нём семилетнего мальчишку, за обе щеки уплетающего сникерс. — У Чимина-аджосси есть замечательная дочка, Чонин-а, — заявляет Чонгук, при этом зная о девочке лишь по фотографиям в соцсетях. Чимин ему не лучший друг, и с тех недавних пор, как Пак возглавил отцовскую компанию, они говорят исключительно о бизнесе. Поэтому предложение старшего провести новогодние каникулы вместе Чона слегка обескуражило. — Ты же говорил, что она ходит в детский сад. — Ну и что? Она всего на два года тебя младше. — Но она же девчонка! — протестует сын. Чонгук понимает: в возрасте семи лет он тоже считал зазорным водиться с дошколятами женского пола. Это совсем не вязалось с имиджем крутого парня. Но сына он всё же пытается разубедить: — С девчонками вдвойне интересней играть. Вы будете лепить снеговика, кататься на санках. Ты покажешь ей свои фигурки Мстителей. Чимин-аджосси говорил, что она очень любит ДиСи. — Мстители — это Марвел! — возмущается Чон младший, из чего отец делает вывод, что разбудил Везувий. — Да, точно. Она любит Марвел. Я просто перепутал. Чонгук с облегчением выдыхает, когда сын удовлетворяется его ответом, но в душе у него по-прежнему неспокойно, ведь на самом деле дочь Чимина-аджосси больше предпочитает Вселенную Диснея… — Метель укроет склоны горных вершин и белым бела земля… — девочка повторяет движения любимого персонажа, день и ночь фигурирующего на экране телевизора. Это единственное, чем родители смогли унять непоседу-Минджи, которая ранее носилась по дедушкиному дому, сметая всё на пути. Маленькими ручками она изящно рисует невидимые узоры — в её детском, полном сказочных образов воображении они превращаются в иней и лёд, ведь она Королева Эльза, и: — Искрится воздух и земля от моих ча-а-р! Подвластны мне мороз и лёд, ну что за дивный да-ар... — Минджи, потише, — проходящая мимо мать одергивает дочь без какой-либо надежды на её послушание. В самом деле, уже всё равно. За те три дня, что они находятся здесь, Джухён так вымоталась, что познала апатию в самом натуральном её виде. Она уставшая и беременная, и пусть все проблемы решает домашняя работница. — Дорогая, приготовь мне чаю с перечной мятой, — просит она, усаживаясь за кухонный стол у окна. Пак Чимин за ним усиленно, иногда успешно колет дрова, чтобы к вечеру их гости не превратились в ледяные глыбы от температуры воздуха в доме. Джухён подмечает, что её мужу тяжелый труд совсем не идёт, создан он совершенно для другого, но останавливать его она, конечно же, не будет, ведь согреться сейчас важнее. В целом, если отбросить неудобства в виде холода и отрешенности от мира, здесь вполне себе неплохо. Её свёкр увлекался охотой, и останавливался здесь довольно часто, создавая вокруг себя удобства в виде качественного ремонта, дорогой мебели, голов животных на стенах и ковров из медвежьей шкуры, освежеванной собственноручно. Здесь всё, чего у них в квартире нет, в этом преимущество и недостаток охотничьего дома. Кухарка ставит на стол тарелку с фруктами и чашку чая, который обеспечит женщине необходимое спокойствие. — Минджи, иди есть фрукты, — кричит она дочери, но включенное на полную громкость Холодное сердце вряд ли позволит матери быть услышанной. — Минджи! — повторяет громче та. И ещё раз. И ещё. Скорее всего, девочка игнорирует родителей намеренно, предпочитая их обществу мультипликационных героев. С другой стороны, если бы её звал папа, она откликнулась бы тут же. Но Чимину не до чаепитий. У него осталось ещё несколько десятков чурбаков, затем нужно разгрести груду снега во дворе, навалившего за ночь. При всём этом выглядеть по обыкновению безупречно у него не получится, хотя к приезду гостей — хотелось бы. Пак замахивается топором над обрубком дерева, и в следующее мгновение лезвие его застревает в самой сердцевине. — Чёрт… — он опирается ногой дерево, чтобы вытащить топор, прикладывает к этому все силы. Дергает рукой резко, и непробиваемое бревно, выскользнув из-под ступни, падает на Чимина вместе с застрявшим в нём топором. Мужчина с криком падает тоже, закрываясь как успевает от удара, но рукоять топора всё же врезается ему в живот — Ах, — вскрикивает он вновь, сворачиваясь от боли в позу эмбриона, и вдруг до него доносится скрип открывшейся калитки. — Хей! Пак пытается стащить с себя увесистый кусок дерева и подняться как можно скорее, но прежде чем начинает что-либо предпринимать, над ним появляется высокая хорошо сложенная фигура молодого мужчины в куртке The North Face. — Ты в порядке? — у Чонгука круглые от волнения оленьи глаза, он сбрасывает с лежачего тяжкий груз и протягивает руку. Чимин ещё с минуту лежит в хрустящем снегу, будто делая ангела, и пялится беспардонно на возвышающегося спасителя. Тело его будто бы парализовало, и Пак не может назвать этому причины. Точнее, признать не может. Но взглядом тем не менее по сильным бёдрам мажет, осознавая, что давно не видел партнёра в одежде кэжуал. — Давай руку, — Чон настойчивей тянет к нему ладонь, возвращая в реальность. Он перепугался, увидев старшего в уязвимом положении. Подорвался с места, будто это его собственный сын, Чонин, ударился и лежит теперь абсолютно беззащитный. Но Чонин чувствует себя прекрасно, слегка недоумевает, естественно, вместе с матерью у ворот дома, но всё же. Чонгук должен эту странность как-то объяснить, но все мысли из головы вылетают, когда он видит Пак Чимина неуклюжего в снегу. Щеки красные, небольшой пупочка-нос тоже на грани обморожения, а кожа как всегда идеальная, гладкая точно глянец, никак не подходящая общему имиджу лесного дровосека. Слишком уж Пак… прекрасен. — Да, — Чимин хватается за его руку, и Чон выделяет пару оставшихся клеток своего мозга на обдумывание, какая у Пака маленькая и мягкая ладонь. Детский сад. — Это как тебя так… угораздило? — молвит Чонгук, чтобы разбавить повышенный градус неловкости между ними. — Да… дрова колол, — Чимин стряхивает с каштановых прядей начинающий таять снег и улыбается скромно, пытаясь от этой ситуации поскорее избавиться. — Добро пожаловать к нам! — он пожимает руку Чонгука снова, теперь уже более официально, и замечает у входа жену Чона и сына его. — Не стойте там, давайте, проходите! — он радуется возможности на кого-то переключиться, потому что сейчас ему это сделать просто необходимо. Он пожимает руку Чэён и мелкому Чону с каким-то излишним, даже неправдоподобным дружелюбием в интонации, ведёт гостей в дом. — Долго до нас добирались? Мы ждали вас позднее, — интересуется он, открывая входную дверь, а отвечает ему Чонгук, хотя на него Пак вообще не смотрел: — Где-то часа три. Навигатор иногда подводил, но я, оказывается, помню дорогу. Гук улыбается уголками губ, отчего Чимину тошно. «Да-да, — отвечает он мысленно, — я помню, что мы детьми проводили здесь каникулы, нечего напоминать мне об этом как умственно отсталому!». — О, вы уже приехали! — Джухён натягивает на лицо парадную улыбку, встречая пришедших, и зовёт мгновенно домработницу, чтобы та забрала у них верхнюю одежду и предложила тапочки. — Чэён, я так рада тебя видеть! — она берёт гостью за обе руки, целует её обе щеки и улыбается ей как родной сестре, хоть и виделись они один раз на каком-то званом ужине, где от силы перекинулись парой реплик. — А это твой сын? — она обращает взор на упорно молчащего первоклассника, что схватился за свой кулёк с игрушками что есть сил. — Минджи! Иди-ка сюда!.. Боже, она не может оторваться от этих мультиков про принцесс, — ворчит женщина после того, как дочь в очередной раз игнорирует её. — Минджи, малышка, к тебе пришёл гость, — мягко зовёт Чимин, ероша волосы стеснительного мальчишки. Чонгук тем временем поспешно запихивает шарф в рукав куртки, делая вид, что его не ошарашил заметно округлившийся живот Джухён. Да что уж там, он огромный! Кажется, она вот-вот родит. А он понятия не имел, что Чимин... что у них будет ещё один ребёнок. — Привет, — маленькая принцесса в искрящемся небесно-голубом платье появляется в прихожей, беззаботно улыбаясь. У неё проблем с социальными контактами нет, она смело хулиганит и при незнакомых людях. — Знакомься, Минджи, это Чонин, твой друг, — проговаривает бархатно Чимин. Чонгук пытается вспомнить, когда же он говорил партнеру, как зовут его сына. — Папа сказал, что ты любишь Марвел, — заявляет Чонин буквально с порога. Ну, вот, возмездие за ложь настигло Гука невероятно быстро! — Не очень-то, — важничает девочка, перебирая подол своего платья. — Но Тор — просто красавчик! Все смеются, и Чимин в очередной раз восхищается очарованием собственной дочери, способной развеять любое напряжение. — Иди, покажи Чонину, на чём вы будете с ним кататься, — Джухён подводит друг к другу два маленьких тельца, а дочь её, чрезмерно воодушевлённая, хватает почти неизвестного мальчика за руку и тянет в сторону деревянной лестницы. Та скрипит от тяжести поднимающихся по ней детей, и хозяйка предлагает подняться по ней тоже, дабы показать гостям комнату, в которой те могут оставить свои вещи, а в последствие — ночевать. По пути она говорит домработнице подготовить стол к ужину, а мужу — разжечь барбекюшницу, да и подкинуть дров в котёл для отопления. Чимин хоть и закатывает глаза на приказы беременного капитана, всё же понимает, что жёнушка права. Расчистить двор он не успел, дрова не доколол, но гостеприимство сейчас на первом по значимости месте. — Нужна помощь? — слышит он, едва добравшись до двери. — Я могу помочь с рубкой дров. Пак оборачивается на Чонгука, остановившегося на одной из ступеней. Тот улыбается ему знающе, отчего Пак в какой-то степени оскорбляется. Он здоровый мужчина, сам в состоянии доделать начатое, а то, что Чон застал его в самый неудачный момент — всего лишь действие закона подлости! — Не нужно, ты устал с дороги, — Чимин морщится от того, что сказанное прозвучало слишком ласково и по-женски, будто он сейчас примется Чону плечи массировать и колыбельную петь. — Всё нормально. Наши отцы здесь всегда действовали вместе. — Мы — не наши отцы, — рявкает, не выдержав, Пак, и вмиг об этом жалеет. Чонгука эта реплика смущает тоже, и блеск в его радостных глазах гаснет в ту же секунду. Чимину кажется, что он врос в пол, наблюдая, как младший молча спускается по лестнице. У него замирает сердце, даже немного сжимается до боли, но он опять не может объяснить, почему. Просто вайб плохой, депрессивный. Ещё несколько шагов, и расстояния между мужчинами почти нет. Чонгук поднимает на него глаза, медленно, как приговор, произносит: — С недавних пор мы и есть наши отцы, Чимин. Старший едва ли не слышит, как трескает и разбивается его существо. Всё это время он понимал и прекрасно, что жизнь уже не та, но никто, ни даже он сам, не озвучивал суровую правду. Больше ничего не вернётся на свои места. Так будет всегда. — Хорошо, — мямлит Пак, сглатывая, чтобы смочить горло. — Переодевайся и выходи рубить дрова. Я пока займусь барбекю… Чимин разворачивается и уходит, не дожидаясь ответа. Плохой была идея приглашать Чонов на праздник. Будь проклята эта чёртова традиция! Когда он сыпет угли в барбекю и пытается разжечь огонь, Гук выходит из дома в чёрной водолазке и плотно прилегающих к ногам джинсах. Чимину хочется напомнить, что в этих краях температура минусовая, но он вовремя себя одёргивает, запихивая обратно свою никому не нужную заботу. Она вылезает вновь, когда младший берётся за топор голыми руками. Пак проглатывает совет надеть перчатки, дабы не посадить занозу. Пусть разбирается сам! Именно когда Чонгук без лишних слов приступает к делу, мотивы его становятся кристально ясны. От каждого движения, требующего усилий, от каждого размаха мышцы на сильных руках напрягаются, и чёрная ткань, облепившая их как вторая кожа, не скрывает ни единого мускула. Чонгук щёлкает эти дрова как орешки; обрубленные половинки разлетаются по двору без конца, и он хмыкает едва заметно, ощущая боковым зрением чиминов растерянный взгляд. Пак приходит в себя, когда огонь в барбекю, который он так долго и старательно пытался разжечь, увеличивается так, что чуть ли не палит его чёлку. Боже, если он опять облажается, это будет настоящий позор! К счастью, отец учил его, что делать в таких ситуациях, и у него заготовлена маленькая бутылка с водой, в крышке которой проделана дыра. Небольшой струей воды, выдавленной из бутылки, Чимин успокаивает разбушевавшееся пламя, и оно укладывается покорно. — Значит, вы запускаете новую розничную сеть? — заговаривает первым Пак. Чонгук выбранной тематике совершенно не удивлён, чего ещё он мог ожидать от Партнёра-По-Бизнесу-Господина-Пак-Чимина?! — Да, мы также надеемся привлечь вашу продукцию в ассортимент. — И чем же будут отличаться новые магазины от старых? — Чимин деловито выкладывает замаринованное мясо на жаровницу. Хоть этого делать пока рано, ему непременно нужно чем-то занять себя. Смотреть на этого кабана перекачанного, раскалывающего дерево в щепки, он не согласен. — Ну, — Чонгук в очередной раз вонзает лезвие топора в древесину, наслаждаясь тем, как просто и впечатляюще у него это выходит. — Если старые специализируются на спортивной экипировке в целом, то новые — это сугубо кроссовки и кое-какие аксессуары. Таким образом, мы концентрируемся на тинейджерах и сникерхедах как на целевой аудитории. — Не прогорите ли? — скептически изрекает Пак, выравнивая в ряд свиные ребрышки. — Слишком много сейчас сникер-сторов. — Наше главное отличие от конкурентов в том, что вокруг наших магазинов будет создаваться определенная культура, но это всё расскажет мой коллега на предстоящем мокапе. Чимин кивает задумчиво, цепляя щипцами ещё толком не подрумянившееся мясо. Он переворачивает его от балды, и хмыкает про себя: — Ты вправду очень инициативный, мне следует на тебя равняться. Чонгук на секунду останавливает свой конвейер рубки дров и выпрямляется, смахивая со лба чёлку. Он приоткрывает рот, потому что выдохся слегка, а Чимину на это зрелище смотреть невыносимо, поэтому уж лучше он поковыряется в мясе. — Не говори так. Ты тоже хорошо справляешься, — заявляет Чон, отчего старшему на душе становится приятно и тепло. Будто бы он добивался этой похвалы много лет и именно от донсена. — Особенно, если учесть, что ты вообще не хотел этим заниматься. — Ну, — Пак пожимает плечами, — я всего лишь исполняю свой долг перед родителями, — выдав это, он поднимает на младшего более смелый взор, от которого колет в сердце. Чон не глуп — в курсе, к чему отсылка, но всё равно ничего не может ответить. Перевернув топор, он подпирает о его рукоять подбородок и осторожно оглядывает чиминово лицо. — Я помню, как твой отец втащил тебе из-за того, что ты покрасил волосы в какой-то грейпфрутовый, — Чонгук смеётся с облегчением, когда получается вызвать у старшего ухмылку. Тот опускает глаза, в которых Чон успевает разглядеть добрую ностальгию и смущение: — Я тогда так разобиделся, что убежал из дома ночью. Хорошо, что твой папа разрешил остаться у вас. — Да. Мама хотела разложить тебе в гостиной, но я сказал, что ты будешь спать со мной, помнишь? Чимин кивает: — Я даже помню, о чем мы разговаривали. — Ты говорил, что хочешь стать танцором, — подхватывает Чон. — А ты — фотографом. Говорил, что записался на кружок фотографии. Вроде, там ты и познакомился с Чэён, да? Чонгук не верит этой улыбке, когда старший говорит о его жене. Упоминание о ней в принципе кажется в этой почти приятной беседе нелепым. Вероятно, Чимин кусает его снова, полный яда, что он никогда не выпустит в открытую. Лишь маленькими дозами он впрыскивает его Чонгуку в кровь, отравляя это мгновение, день, да и всё существование в целом. — Чем заняты, мужчины? — во двор выходит Бэ Джухён под руку с тайно её ненавидящей (возможно, взаимно) Чэён, — Давайте выпьем по глинтвейну, пока готовится мясо. И согреемся, и поднимем себе настроение. М? — предлагает она, и в ответ на лишенное энтузиазма согласие мужей зовёт кухарку. Та просьбу незамедлительно выполняет, и в следующую секунду семейные пары чокаются горячими винными напитками, желая друг другу счастливо провести предстоящие праздники. — А ты много спиртного пьёшь, Джу? — женщины присаживаются на садовые качели, согревая успевшие замерзнуть руки тёплыми чашками. — Доктор говорит, что один бокал красного полусухого улучшит циркуляцию крови. — Один бокал в день? — Я предпочитаю — в минуту, — шутит хозяйка, и женщины весело хохочут. Чонгук разламывает последние чурбаки, поражаясь лицемерию супруги. Хотя, может быть, она и поменяла мнение о Джухён за полчаса общения. — А когда тебе, кстати, рожать? — интересуется Чэён, аккуратно, еле заметно вылавливая из напитка куски яблок и апельсинов. — Ну, вот отпразднуем Новый год и сразу в Швейцарию ложиться. Чонгук сводит в переносице брови, подбирая с земли последнюю партию обрубленных дров. — …Я рожала там Минджи. Прекрасная клиника. — Ой, не знаю, — молвит скептически Чэён, — Я Чонина рожала дома в ванной. Никакой боли не почувствовала. — Дома? — повторяет Джу. — А как же врачи? — Да кому они нужны? Раньше ведь наши прапрабабушки рожали без всяких врачей. И всё было в порядке. Главное — соблюдать все необходимые меры асептики. Слышала про роды в воде? У меня про это есть пост в Инстаграм. Я даже выкладывала часть родов. Была бы поблизости кнопка Esc, Чимин обязательно нажал бы её, потому что выслушивать это больно даже для ушей. Он нетерпеливо проверяет шипящее мясо на готовность, словно с окончанием готовки прекратятся и его страдания тоже. Ещё сырое, чёрт возьми! — Найди-ка свой профиль у меня в Инстаграме, а я пойду посмотрю, как там мясо — Джухён протягивает подружке собственный смартфон, а сама поднимается с качель, чтобы подойти к раздражённому супругу. Чонгук, собирая все дрова в одну кучку, смотрит на пару краем глаза. Джу скользит тонкой изящной ладонью по напряженным паковым плечам и целует в шею: — Когда будет готово, дорогой? — интересуется она слишком интимным шёпотом, отчего Чон с женой моментально чувствуют себя лишними. — Скоро, — Чимин откладывает чашку с глинтвейном, чтобы обвить освободившейся рукой тонкую талию жены. Джухён по-настоящему красива, в её внешности, осанке ощущаются породистость и благородство, как у статной ухоженной лошади, которой владеют только члены королевских семей. У Чонгука от её красоты сводит в груди, желудок его сжимается в слабых, но неприятных до тошноты спазмах, когда она кладёт голову мужу на плечо. — Не давай Минджи сладкое, — просит её Пак, — иначе она не будет есть мясо. — Твоя дочь меня не слушается. Сам с ней справляйся, — жалуется шуточно Джухён, пихнув его в бок. Они оба хихикают. Вот уж, мать её, семейная идиллия!