Монстры и люди. Пять стадий и одно решение

      Ветер легко касался белоснежных бутонов ветрениц, волны с озера шёлковым шёпотом касались камней. Небо пронзительно голубое и девственно чистое, тишина ватой обнимала другой мир. Не страшное «после», а край умиротворения и свободы.       Рейх слабо цеплялся за покатые плечи, пока сильные и грубые руки требовательно сжимали его бедра, еле прикрытые льняной рубашкой. «Я не хочу…», — жарко выдыхал он, невольно выгибаясь в страстных объятиях. Его не слушали, доля мгновения - оказался уложенным на лопатки. Нацистская Германия взволновано задышал, прикрыв глаза и плотнее сведя вместе ноги. Настырно, грубо их раздвинули и огонь наполнил его. Рейх вскрикнул, раскрыв глаза.       Массивная фигура, лицо скрыто тенью. Словно зверь в знакомом атлетичном теле, он грубо и яро входил в него, одной рукой сжимая до синяка бедро, другой тянясь к шее. — Нет! — Рейх протестующе закрылся, начал брыкаться. — Пусти меня! Пусти! Ты не он!       Но тот лишь оскалился, возбужденно облизав ряды клыков. Рука плотно сжалась на горле, перекрывая доступ к кислороду, пламя внутри унизительно становилось ярче, увлекая его в приятное беспамятство.       Эмерик раскрыл глаза, беспорядочно осматриваясь и дрожа. Рядом зашевелились, горячая ладонь легла на бок: — Кошмар? — ласково проворковали в ухо.       Кравчик глубоко вдохнул и выдохнул. — Да, — он перевернулся, встретившись с сонно поблескивающими карими глазами. — Просто кошмар.       Моисей понимающе кивнул, широко и громко зевнув. Улегшись, по-хозяйски приобнял его, укладывая голову поудобнее на блондинистую макушку. — Ворочаешься как угорь на сковородке, — забубнил он, поглаживая плечо. — Ещё на мой храп после этого жалуешься.       Эмерик, он же Рейх, смолчал, его ум был занят сном. Проблема была острой и слишком яркой, чтобы продолжать её игнорировать. Моисей по совершенно союзовской привычке коротко поцеловал его в морщинку, появившуюся между сведённых бровей. Советами был, Советами и останется, какую оболочку на него ни примерь. Снова зевнув, он погладил Кравчика по спине, уютно обняв, задремал. У Рейха сон не шёл.       «Темный образ» преследовал Эмерика слишком часто. Начинался сон в поле ветрениц, как настоящие воспоминания, а потом перетекал в эротический кошмар. Все же, в прошлой жизни Кравчик имел дело с медициной, в том числе и психологией. Этот сон — разговор его подсознания с ним. Его желания, который он тщательно скрывал.       Первый год прошел не гладко: у Моисея были проблемы с работой и с документами. Он поссорился с родителями и ушёл со скандалом из семьи. Позднее пришлось переступить через обиду и горечь: его отец слег от инсульта. Как единственный дееспособный сын (старший брат Адалат трагически погиб шесть лет назад, средний Гошгар имел проблемы с наркотиками) Моисей заботился о нем и матери, которая ещё воспитывала близняшек и нянчилась с внуком. У семьи Тавади выдался тяжёлый год и Союзу пришлось бросить скульптурное дело и безвылазно пахать на заводе. Виделись они с Эмериком, хорошо, раз в месяц. Новый год умудрились провести раздельно, при том Эмерик оказался в Азербайджане, а Мосе в Германии. Просто им одновременно пришла мысль сделать другому сюрприз, что и удалось. Но Кравчик наконец-то познакомился с огромной семьёй Тавади и можно было сказать, у него в кои-то веки появились близкие люди. Почти как вторая семья.       Что ни делалось, то к лучшему. Январь начался с того, что Тавади переборол свою гордость и перебрался к Эмерику, взяв в аренду помещение для своих дел. И уже в марте, они наслаждались друг другом и, казалось, началась глава их идеальной совместной жизни. Моисей купил неплохой автомобиль, с удовольствием ходил с любовником на выставки и высокоинтеллектуальные мероприятия, готовил ему и окружал любовью как мог. Здесь и пошла первая трещина.       Второй год — столько всего сделано, сказано, пора бы окончательно притереться друг к другу. Бытовая жизнь шла ровным и тихим шагом. Это и утомляло Кравчика. Мосе стал мягким и совсем ласковым с ним. От былого Союза осталось совсем мало. Порой он даже допекал Рейха своей чрезмерной заботой. Про постель и зарекаться не стоило, их половая жизнь стала похожа на нежную рутину. Только ночью, в кровати и с выключенным светом. Эмерик, мягко говоря, чувствовал себя неудовлетворённым.       Рейх поднял взгляд: лицо спящего Моисея было таким безмятежным. На его плече, вытянувшись вдоль, примостилась Жозефина, даже она выглядела счастливой от такого положения вещей. «Одному мне не так, — с тихой злостью на самого себя подумал Эмерик. — Что со мной? Он меня любит, я его люблю. Что ещё нужно?». Он скосил взгляд на широкую ладонь на талии. В его медвежьих объятиях всегда было тепло, ни одна флисовая или хлопковая пижама так не грела. Немец придвинулся ещё, тихо поцеловав его в линию подбородка. Советы одобрительно хмыкнул сквозь сон, плотнее приобнимая. Рейх засыпал с мыслью, что рано или поздно проблемы решатся сами, надо только подождать.

***

— Моисей Тавади Абидович! — донеслось грозное из ванной.       Мосе вздрогнул, схватившись за чугунную ручку сковороды, тут же, коротко выругавшись, отдернул руку. Из ванной вышел Эмерик, держа в руках его рабочий комбинезон: — Сколько раз я тебя просил? — немец зло потряс вещью. — Не клади с моей одеждой свою рабочую! Мне тебе на лбу написать надо?! — Да я… э, — Тавади виновато улыбнулся. — Извини, змеюка, задумался вчера что-то и не туда положил. — Ты вечно витаешь в облаках! — Эмерик зло сдул выбившуюся прядь. — Очень постараюсь исправиться, — Моисей вернулся к готовке. — Я это второй месяц слушаю, — не унимался Кравчик. — Не так много прошу! Клади вещи на их место! Это же элементарно!       Внизу призывно мяукнула Жозефина, потираясь о его ноги. — Смотри, уже миротворец пришел, так ты разошелся, — засмеявшись, ответил Мосе.       Повернув голову, Союз встретился с тяжёлым упрекающим взглядом. Сощурившись, Эмерик фыркнул, уходя обратно. Тавади поднял глаза к потолку, вопрошая у идеально белого покрытия за что ему все это.       Кравчик отточенными движениями сортировал одежду для стирки, то и дело поправляя съезжающую на глаза повязку для волос. Раздражение внутри него копошились и кололось, как взбесившийся еж. Он же не много просил: для формы Моисея, которая была не только в глине и гипсе, но могла быть и в пятнах краски и масла, стояла специальная корзинка. Но он ее словно специально игнорировал!       Эмерик поднялся, уперевшись ладонями в копчик, прогнулся до щелкающего хруста. «Чёртовы ненадёжные обычные тела», — с досадой думал он, потирая плечо. Его уже начинали сводить с ума возникающие боли в шее и пояснице. Как человек с медицинским образованием, он прекрасно знал, что это последствия его сидячей работы, а не возраста. Но все равно, утром ловил себя на том, что слишком придирчиво рассматривает свое лицо в поисках морщин и пигментных пятен. Эмерика пугала старость, врать себе не мог. Он невольно взглянул на красный плетёный браслет на запястье: подарок Моисея на первую годовщину. Намерения у него были сердечные, но порой эта вещь напоминала о многих вещах, о которых думать не хотелось. — Змеюка, — донеслось со спины, сильные руки деликатно, но требовательно сжали его бока. — Ты какой-то совсем раздраженный, а ещё даже не обед.       Эмерик вздернул нос, демонстративно отвернувшись. — О, — Моисей нежно поцеловал его в затылок. — Кому-то доктор прописал часик интенсивных упражнений… от вредности.       Ладони Тавади легко забрались под однотонную майку, пальцы дразнящие касались быстро твердеющих сосков, пощипывая и чуть оттягивая. Кравчик прикусил губу: это удачное решение. Только сценарий нужен другой. — Не хочу, — как можно прохладнее бросил он.       Осторожно вынырнув из некрепких объятий, нежно, откровенно призывно потерся бедром о явное возбуждение Моисея. Но реакция в ответ его озадачила: — Хорошо, тогда кофе из твоей любимой кофейни?       Эмерик замер, нерешительно пропустив его из ванны. Обернувшись, Мосе щёлкнул пальцами, лучезарно улыбаясь: — Американо, поменьше воды, капелька лимона и корица?       Кравчик отрешённо кивнул, ощущая как колючий зверь начинает сворачиваться клубком. Чтобы разбушеваться с удвоенной силой. — Завтрак доготовлю, — Тавади небрежно причесал рукой свои кудри. — И побегу.       Подмигнув, пошел на кухню, по пути подхватив кошку на руки и позволив ей улечься на манер горжетки¹. Эмерик присел на край стиральной машины, не глядя нажал кнопку запуска. Слушая мерный шум наполнения барабана водой, взглядом блуждал по полю ветрениц. Когда СССР был дикий, жадный до стонов и всхлипов. «Я с тобой не любовью заниматься собрался» — промелькнули потускневшие от времени слова. А чем же? Вот, спустя три жизни, начиналось с «люблю» утром в щеку и ночью в губы. Лгун.       Нехарактерные для стиральной машины звуки отвлекли его от мрачных мыслей. Остановив стирку, Эмерик подождав, открыл барабан. — Союз гребаных Социалистических Республик! — громыхнуло на весь дом. — Ох, — выдохнул Мосе, осторожно опуская кошку на стул. — Жопа, я бегом побежал иначе мне кранты. Еду не трогать, ясно?       Сфинкс наклонила голову на бок, отчего косенькие глаза стали еще косее. Тавади смешливо фыркнув, поправил ворот ее вязанного Захрой свитерка. Когда Эмерик тяжёлым шагом вошёл на кухню, чтобы засунуть непутевому ключи и металлические детали в самые глубинные глубины, Мосе уже заводил мотор «Ауди». Немец глубоко вздохнул, с грохотом бросив «сокровища» комбинезона на тумбу. Жозефина подскочила с места, опрокинув барный стул. «Ты то ещё куда, во имя всего!», — раздражённо проворчал Эмерик, поднимая предмет мебели. Кошка обиженно мяукнула из-за угла. Кравчик устало опустил голову, так и замерев, сидя с приподнятым стулом в руках. Выходной день, отличная для Оснабрюка погода, возлюбленный без раздумий отправился за любимым американо — отчего он так зол? Ответ не находился, сколько ни веди диалоги с собой. «Бабушка все говорила, что я капризный ребенок», — с тоской по Германской империи подумал он. Невольно следом пришел образ отца, который как Союз, безоговорочно любил сына, а Рейх отталкивал его. Защита из жизни в жизнь?       Эмерик поставил на ножки злополучный стул и обратил взгляд на плиту. На одной части чугунной сковородки ещё шкворчала яичница с беконом, на другой — обжаренные конвертики с тунцом и зеленью. Кравчик вздохнул, усаживаясь: сама забота. Не мужчина, а плюшевый мишка. Эмерик скривил губу, на работе СССР был другой. Суровый, жёсткий со своими подмастерьями и совершенно серьезный. Пару раз побывав у него в мастерской, увидев, как тот отчитывал тощего Яниса за очередную оплошность — Рейх был готов отдаться ему прям там, на грязном брезенте. Но первая и последняя попытка закончилась на половине пути — спину Эмерику угораздило заклинить именно в момент соблазнительного прогиба. Оставшийся вечер самое горячее что у него было — компресс на спине. И теперь все попытки вовлечь Мосе в страстный танец в неположенных местах кончались фразой: «Змеюка, ну куда? А спина твоя?».       Кравчик вздрогнул, Жозефина запрыгнула к нему на колени, требовательно цепляя когтистой лапой ткань майки. «Ты же уже не котенок» — Эмерик погладил ее, ощущая ладонью вибрации от мурлыканья. Кошка ещё раз мяукнула, заискивающе глядя в глаза. Немец покачал головой, задрав одежду, позволил ей забраться и просунуть мордочку через ворот. Теперь ее тарахтение ощущалось всей грудью, Кравчик умиротворенно расслабился на стуле, массируя морщинистую макушку любимицы пальцами. «Сейчас Мосе вернется и я с ним поговорю, — подумал Эмерик, внутри немного остывая. — В конце концов нельзя это носить в себе». Звук трели телефона разрушил идиллию. Придерживая Жозефину, он нехотя направился в спальню. — Привет, Сюзанна, — Кравчик старался говорить бодрым голосом. — Нет, все в порядке, не отвлекаешь. Что случилось? Ага… Да… Чёрт подери! Нет, извини, извини, я не злюсь на тебя, тем более это не твоя вина. Да, не переживай, все уладим. Я приеду через полчаса, хорошо? Не переживай, все уладим.       Сбросив звонок, Эмерик осторожно вытряхнул кошку на кровать. Жозефина неодобрительно закряхтела, перебирая лапами плюшевый плед. Кравчик погладил, почесывая за ушком, немного призадумался. Выходной, все это можно было отложить на рабочие дни… Немец покачал головой, ему это просто не даст покоя и он не сможет по- человечески расслабиться. — Э, Змеюка! — Мосе поставил стаканчик с кофе на стол. — Ты куда прихорашиваешься?       Эмерик не сразу ответил, старательно поправляя манжеты рубашки. — На работу, — он подхватил кофе, тут же пригубив. — Спасибо, очень кстати. Буду поздно. — А… завтрак? — Тавади растерянно смотрел на него. — Не успеваю, извини. — Но у нас же планы были, — недовольно протянул он. — Это нельзя отложить? — Кто-то должен приносить в дом деньги, — Рейх коротко поцеловал его в губы. — Такси уже ждёт, не скучай!       Кравчик вышел из дома, даже не заметив, как переменился в лице Моисей.

***

      Эмерик устало склонил голову, разложив руки на подлокотниках. Он сидел в своем кабинете, положив ногу на соседнее кресло. Сегодня умудрился неудачно закрепить протез: кожа ныла и горела, доставляя ужасный дискомфорт. Немец запрокинул голову: ничего, все улажено и завтра он может спокойно отдыхать. — Уважаемый Эмерик, — Сюзанна осторожно вошла в кабинет, держа поднос. — Я вам чай принесла. И документы. — Спасибо, — он наклонил голову набок, заметив, что в приемной находится человек. — Кто там?       Молодая женщина состроила странное выражение лица, бросая в чашку Эмерика кусочек лимона. Эмоция человека, который вошёл в лифт с надоедливым и неприятным соседом. — Бруно Майер, — она чуть повернула голову в сторону гостя, но тот сел на диван и пропал из поля зрения. — Он кризис-менеджер, будет проводить тимбилдинговые мероприятия.       «Великолепно», — устало подумал Эмерик. Только шарлатанов прямиком из онлайн-школ и с распечатанным дипломом ему не хватало. Кравчик иногда не понимал, почему Франко не унаследовал управленческие способности своей матери. «Но это не мое дело, — он потер пальцами переносицу. — Если ко мне и в мою работу лезть не будет — пускай». Он благодарно улыбнулся Сюзанне, принимая чай. — Все хорошо? — неуверенно спросила секретарша.       Эмерик мог смело сказать, что у них с Сюзанной более чем дружеские отношения, но работа требовала субординации. Поэтому, они старались ни о чем подобном в здании офиса не говорить. Видимо, вид у Кравчика был слишком удрученный. — Все в порядке, — Рейх постарался сесть повыше. — Спасибо за беспокойство.       Сюзанна хотела сказать что-то ещё, но так называемый Бруно Майер, прервал её: — Прошу прощения за дерзость, — он зашёл в кабинет, спрятав ладони в карманы брюк. — Решил зайти без приглашения.       Эмерик устало выдохнул: — Прощаем.       Он взглянул на гостя. Внутри что-то дернулось: это был молодой мужчина, блондин, атлетического телосложения, ростом чуть выше метра девяносто. Но Рейха поразило его лицо, словно призрак вынырнувший из прошлого, слишком далекого и уже почти забытого. — Эмерик Кравчик, — взяв себя в руки, представился немец. — Прошу прощения, но встать не могу. — Оу, — Бруно сам подошёл к нему, протянув руку и скрепив рукопожатие. — Знаете, я делаю прекрасный массаж.       Сюзанна фыркнула, спешно отворачиваясь. Эмерик иронично приподняв бровь, сдвинул штанину: — Боюсь, не поможет. — Виноват, — ни капли не растерявшись, Майер широко улыбнулся. — Красивый протез. На заказ делали? — Нет, это стандартная модель.       Рейх откровенно чувствовал себя некомфортно рядом с этим типом. Он слишком сильно напоминал ему того человека, о котором он предпочёл бы забыть. — Ваше такси, — Сюзанна кивнула на окно. — Ох, да, — Эмерик нехотя поднялся. — Приятно познакомиться, уважаемый Майер. — И мне с вами, — молодой специалист смерил его долгим взглядом. — Очень.       Кравчик нахмурился, но вида не подал. Он нутром чувствовал, что не к добру эта встреча. Призраки прошлого всегда возвращаются тогда, когда настоящее начинает катиться черту под хвост.