***
Эмерик проснулся с непривычным чувством. Он выспался. Такого не было очень давно и рука тут же метнулась под подушку. Телефона на месте не было. Кравчик резко сел, отчего свалявшиеся за ночь волосы тут же упали на лицо. Эмерик пальцами на манер расчески начал судорожно убирать безобразие, пытаясь вспомнить, куда мог деть треклятый мобильник. — А, проснулся, — Мосе показался из-за шкафа. — Доброе утро. — Где мой телефон?! — Рейх был на грани нервного срыва. — Почему не разбудил?! Черт! Тавади тихо засмеялся, сев на край кровати, нежно прихватил его колено, чуть сжав: — Ты не опаздываешь, — он коснулся тонкой линии шрама, ведущей к культе ниже колена. — У тебя сегодня выходной. Эмерик нахмурился, сев ровнее, задумчиво заскользил по «мозговому» календарю. — Я позвонил Сюз, — Советы протянул его телефон. — Очень попросил тебя не беспокоить. Извини, что без спроса, но первый телебоньк начался аж в шесть утра. Кравчик зло насупился, прижав девайс к груди, как младенец игрушку. — Рейх, — нежно проворковал тот, продолжая ненавязчиво оглаживать его. — Тебе необходимо нормально отдохнуть. Эмерик чуть расслабился. Доля истины в его словах была. — Я там твои любимые веганские кесадильи приготовил, — Тавади нагнулся, легко коснувшись губами чуть выше колена. — И самый крепкий кофе. Рейх сощурился: вид у Союза был наподобие нашкодившего щенка. Когда знал, что втихую напрудил, где не надо, но хозяин пока не в курсе. Эмерик подтянул ногу: — Долго ты вчера студию закрывал. Мосе выпрямился, виновато потирая затылок: — У Джамала день рождения был вчера… не мог отказаться, я же их мастер. Кравчик скривил губу. — Звонить не стал, — добавил СССР. — Думал, что ты сразу вырубился, как пришел. Видок у тебя вчера был… — Под стать вобле костлявой? — зло закончил за него Эмерик. Советы вздохнул. Взгляд у него стал грустнее, словно песчаная глубь карьера накрылась грозовой тяжестью. — Прости, — он развел руки. — Вырвалось! Просто твое молчание задело то, что осталось от меня прошлого. И я вспылил. Но! Моисей широко улыбнулся: — Я любил тебя и такого. И любым люблю. Хоть жирным, хоть тощим. Любым. Ты один такой на свете. Рейх невольно покраснел, спешно отвернувшись. Он искренне не любил показывать свое смущение, ему казалось, что румянец и растерянный взгляд придают лицу девичью глупость. А глупость никого не красит. — Забыли, — бросил он, не оборачиваясь. Моисей поднялся. — Еще поваляешься? Эмерик задумчиво провел рукой по своей талии. С появлением Советов нужда спать в пижаме отпала сама собой, как и в белье в целом. Оглаживая себя, на грани с шаманством призывал эротическое настроение. Им нужен был секс. Сейчас. Что-то между ними росло, пуская корни и расшатывая фундамент. «Любовь живет три года», — подумалось Рейху. Внутри стало тошно и душно. Нет, их пережила две смерти, неужто обычные недомолвки ее погубят? — Да, — как можно соблазнительнее мурлыкнул он. — Присоединишься? Кравчик откинул одеяло, чуть приподняв бедра. Плавно раздвинув ноги, вызывающе приласкал себя между ягодиц. — Вау… — выдохнул Тавади, до того судорожно сглотнув. Рейх горделиво фыркнул: все еще способен завести его с одного оборота. Он чуть обернулся: Союз неловко вытаскивал конечности из футболки, которая выглядела, как и рокеры на ней — потасканной и мятой. Следом на полу оказались домашние брюки, а там и боксеры с дурацким рисунком. Тавади неловко запрыгнул на кровать, отчего та жалобно скрипнула. Эмерик подставил спину под поцелуи, с досадой понимая, чего раньше не замечал. Не замечал, какой неловкий Моисей, как красивым вещам предпочитает удобные, что в глазах таится нежная глупость. Словно завеса спала и то, что казалось мимолетными «союзовскими глупостями», стало яркими недостатками. Союз приобнял его, развернув к себе лицом. Сухие губы жадно терзали его, наполняя рот мягким жаром. Но большое тело было еле теплым. Эмерик опустил руку, проведя ощутимую линию по дорожке волос от пупка до паха и ниже, бережно сжав в ладони невозбужденный член. Кравчик куснул нижнюю губу любовника, толкнув ладонью в плечо. Моисей послушно лег на спину. Эмерик оседлал его, легко царапнув опустил руки. — Замри, — с восхищенным придыханием, попросил Союз. Рейх замер, дерзко смотря в его глаза. Чуть запрокинув голову, прогнулся на все возможности своей спины и продемонстрировал юркий язык, увлажнивший блеснувшие клыки. — Ну, секс ходячий! — хохотнув, произнес Тавади, обхватив руками поджарые бедра. «Тогда почему ты еще не готов?» — спросил в мыслях Эмерик, поглаживая все еще вялый орган. Он начал опускаться, извиваясь с грацией кобры, губы и язык поочередно касались маленьких участков кожи. Опустившись, с удивлением отметил, что вообще редко замечал его член в невозбужденном состоянии. Казалось, сам факт существования Рейха возбуждал его в любой момент времени и суток. Эмерик провел языком вдоль, аккуратно приподняв пальцами. Ощутив кончиком языка сокращение мышц, победоносно хмыкнул. Сдвинув рукой крайнюю плоть и придерживая у основания, еще раз влажно лизнул и погрузил в рот, как можно сильнее вобрав воздух. Моисей вздохнул, протянув руку, ласково убрал блондинистые волосы со лба и деликатно сжал в кулаке своеобразный хвост. Эмерик плавно двигался, часто водя языком, дразня нежную кожицу и особо уделяя внимание головке члена. Он лег полубоком, уложив ладони на мягкий живот. Тавади свободной рукой дотянулся до его бедра, по-хозяйски положив на него и время от времени сжимая упругую кожу. Рейх втягивал воздух до боли в скулах, стараясь так, как ни разу не старался и ощущал как мягкое твердеет на его языке, наливаясь привычной тяжестью. Мосе дышал глубоко, то и дело выдыхая: «ох, Рейх». Эмерик застонал, ненадолго отпустив его изо рта, лизнув снизу-вверх и чуть прихватив губами, повторил. Он взглянул на любовника, ощутив, казалось, забытое вожделение. И все. Все настроение Моисея улетучилось и член просто вернулся к исходному состоянию. Рейх недоуменно переводил взгляд с него на лицо Тавади, ища подвох. Для мстительной шутки это было слишком талантливо. — Я, — Союз был не менее растерян. — Устал наверное… хочу тебя. Очень. Но вот. «Я что-то не то делал?» — с каким-то истеричным отчаянием подумалось Рейху. Один взгляд, одно движение и Советы брал его твердым и мощным движением до оргазма и судорог. Потому что считал его «сексом ходячим» и ему больше ничего не нужно было. Только помани пальцем и уже не оттолкнешь пока не насытится стонами. «Только этого не хватало! — Рейх поднялся, сев на край кровати. — Не сейчас!». Моисей завозился сзади: — Ну чего? — он насмешливо фыркнул. — Сам жалуешься на мое либидо! Вот сегодня я не в настроении. Эмерик поднял плечи, чуть согнувшись. Злость подступила к горлу. Пил же вчера! Не в меру, как животное, вот и последствия. «Или я уже не возбуждаю», — вдруг ударила острием его же мысль. Возможно и секс преимущественно в темноте и ночью поэтому? Может сейчас он не возбудился, потому что свет из окна коридора хорошо растворял сумрак комнаты? И сверху сидел не молодой и сексуальный, а безбожно стареющий Рейх, он же Эмерик Кравчик. Мысль была почти осязаемо тяжелой. Он согнулся, пряча дрогнувшие губы в ладонях. — Эй, — широкие и грубые ладони легли на плечи. — Змеюка, это всего лишь секс. Сегодня не вышло, завтра ух! Наверстаю… «Всего лишь» — как гимн жизни Моисея Тавади. Всего лишь еда, всего лишь секс, всего лишь ссоры. Эмерик взбесился, бешенство зрело внутри, где-то в селезенке сворачиваясь острой пружиной. Моисей мял его плечи, прижался широкой грудью. Рейх сжал руки в кулаки, глаза из сероватой дымки стали грязно-темными от бушующей злости. Злости, что была его сутью и всегда была с ним, как верный ангел за плечами. Клыки зачесались, как у зверя. — Змеюка… Нежно, приторно, сладко, как сахарная вата в руках ребенка. Пружина распрямилась, выбросив скопленное. — Да ты мужик или нет?! — зарычал Рейх и пихнул со всей мочи локтем, как думал в живот Мосе. Но тот нагнулся, чтобы коснуться излюбленной ложбинки губами. Кровь тут же вырвалась темным ручьем из поврежденного носа. Кравчик вмиг протрезвел, агрессивное естество спало зыбкой тенью. Он смотрел на лицо Союза, который лишь с укором, игнорируя боль и кровь, смотрел в ответ. Тавади встал, прижав ладонь к ручейку и молча направился на кухню. Эмерик сидел в безмолвии обстановки и мыслей. Он поднял взгляд, невольно взглянув на отражение в плазме. На долю секунды ему показалось, что на него взглянул он же, прошлый, с багряным звериным взором и ощеренной в клыках улыбке. Рейх встал, ковыляя на кухню, спешно накинул чужую футболку. Моисей стоял спиной у раковины, запрокинув голову и сжав пальцами горбинку носа. Рядом на тумбочке озадаченно мяукала Жозефина, топчась на месте и иногда трогая его лапкой. Эмерик в два скачка на одной ноге оказался у холодильника. Выбрав самую холодную упаковку в морозильнике, протянул пострадавшему. Союз хмурился, но помощь принял. Рейх осторожно, придерживаясь за стенку, подошел к нему, тот словно рефлекторно обхватил его, уложив на грудь. Эмерик понимал, что должен извиниться. Просто слово, три слога. Но для него это было невыносимо. — Очень больно? — тихо спросил он, обняв широкую шею. — Терпимо, — не опуская головы, холодно ответил Моисей. Рейх приподнялся, коротко поцеловав его в губы. Солоноватый запах крови обнял его небо, растворившись теплом в желудке. — А так? — прошептал он. — Все равно болит, — Моисей кивнул вниз. — А вот там если поцеловать — точно забуду все обиды. — Прям все? — Подловил, только нос. Эмерик засмеялся, ощутив, как немного потеплело на душе. Союз отложил заморозку, потрогав покрасневший нос. Жозефина зло помяукав на двух великовозрастных дураков, спрыгнула вниз и гордо посеменила по своим кошачьим делам. — Полностью с ней солидарен! — произнес Моисей, крепче приобняв немца. — Что на тебя нашло в последнее время? Рейх взглянул в его глаза, очень захотелось все рассказать без тайн и умалчивания. — Скажи, — Эмерик вынырнул из его объятий, сев на стул. — Ты не скучаешь по времени, когда мы были другими? Тавади пригладил одной рукой волоски на груди, задумчиво глянув вдаль. — Когда друг друга не помнили что ли? — Нет, — Эмерик чуть поджал губу, он не рассказывал Мосе, что вспомнил его еще ребенком. — Раньше. Когда были там. Союз понимающе кивнул, почесал пяткой щиколотку. — Я скучаю по друзьям и матушке с дедом, — честно ответил он. — Очень. Эмерик понимал, что задал очень расплывчатый вопрос и решил чуть скорректировать: — Я тоже скучаю по ним и по своим, но я спрашивал про нас. Наши отношения. — То есть их отсутствие? — довольно быстро спросил Тавади с подозрительной интонацией. Кравчик внутри хлопнул себя по лбу. — Нет, балбес. Я про… секс. Секс, как тогда. Моисей задумчиво прижал большой палец к губам, мысленно копаясь в образах прошлого. — Нет, — он мотнул головой. — Я трахал тебя в любое время суток и без спроса. Это было неправильно. «Но это то, что мне нужно сейчас!» — вскричал внутри Рейх. — Вот, почему ты злишься, — Моисей подошел к нему, нежно взяв ладонь в свои руки. — Я был груб с тобой? Сделал больно? Рейх, я не хотел… Эмерик закрыл глаза, сжав пальцами его, в знак поддержки. Моисей ошибался, но он уже не находил сил и не хотел вдаваться в объяснения. Это уже был не тот Союз. Совершенно не тот, которого он любил и страстно вожделел. Другой человек. Кравчик поднял взгляд: искорки юношеского озорства в карих зрачках, добрая улыбка. Рейх прижал свободную ладонь к широкой груди. Сердце так же билось, как молот о наковальню, распуская тепло по массивному телу. — Я люблю тебя, — произнес он без видимого повода. СССР просиял: — Я тебя тоже. Очень. Он наклонился ниже, ласково затянув в поцелуй. Пока губы любовника дарили потрясающее тепло, Эмерик старался сосредоточиться. Но мысли все норовили уплыть в темное русло. Он не заметил, как рука Мосе легко скользнула под футболку, задрав ее. Союз углубил поцелуй, упоенно с причмокиванием обхватывая чужой язык губами. Эмерик ахнул, раздвинув ноги, горячая ладонь обхватила его член, довольно агрессивно лаская. СССР отстранился, чуть сжав зубами нижнюю губу напоследок. Рейх застонал, толкаясь и нервно сжимая пальцы на целой ноге. Уперев руки в стороны и улегшись спиной на столешницу, развел бедра шире, приглашая. Но озадаченно смотрел на все еще голого Мосе: никакой эрекции. Пыхтел, как возбужденный в край, глаза сверкали неподдельным блеском похоти. Союз смочил слюной пальцы, пристроив их, жарко выдохнул куда-то в грудь: — Спорим я доведу тебя до оргазма лишь пальцами? Он неспешно двигал рукой внутри, разгоняя тепло. Эмерик чувствовал его грубые, мозолистые пальцы, крепко обхваченные мышцами. Раньше он не уделял этому внимания. — Балбес, — выдохнул он, нагло улыбнувшись. — Это же не так работает! Прив… привык к-к своим… а-а-ах! Моисей задвигал рукой с силой и в темпе, чуть сменив положение. Эмерик ощутил, как тепло толчками превращается в жар, от мышц живота словно скользили электрические скаты к самым тугим ущельям удовольствия в сознании. Рейх закусил губу, стараясь стонать тише, и закрыв глаза, чтобы нахал не видел, как они мутнели. — Не расслышал, — дерзко шепнул Моисей прямо в ухо, вызвав болезненный оргазмический спазм. — Стонешь очень громко. Он продолжил яро двигать рукой внутри, хотя уже было сухо и мышцы не так легко поддавались. Рейх выгнулся в приступе стона с всхлипом, Союз ловко закинул его ногу себе на плечо, почти уложив в горизонталь. Он покусывал линию живота, округлую косточку таза и крепко сжимал губами мягкую кожу внутренней стороны бедра. Эмерик больно упирался в столешницу, внутри горело от смешанного ощущения заполненности и дискомфорта. — Сильнее… — жалобно попросил он, приоткрыв глаза. Моисей послушно сильнее изогнул руку в кисти и начал терзать его агрессивными толчками с быстрой скоростью. Рейх благодарно замычал, еле успевая сглатывать наполнявшую рот слюну. Тело горело, дрожало, в темноте сомкнутых век вспыхивали багряные вспышки. Мосе наклонился и присел, взяв в рот его член и длинно скользнув языком. Эмерик вскрикнул, мышцы ног свело судорогой, он попытался отстраниться, норовя соскользнуть с барного стула. Моисей слегка прикусил его, зло зыркнув. Кравчик глубоко задышал, чтобы остыть, но талантливые губы начали доводить его. При закрытых глазах все стало одно: толчки внутри, ласка снаружи. Тело воспринимало их как единый сигнал удовольствия. Это зверство в движениях и взгляде. Эмерик прерывисто с чувством застонал, ощущая как оргазм близится единым ослепляющим фронтом. Но во вспышке всплыло лицо, нахальное, возбужденно смотревшее. И это было лицо не Моисея, не Советов. Кравчик сжался, с ужасом раскрыв глаза. По телу ходила после оргазмическая судорога и слабость, он почти лежал на столешнице, провисая поясницей в зазоре. Моисей полоскал рот над раковиной. Эмерик был в ужасе. Представить лицо другого… Бруно. Чертов Майер с подозрительно похожим лицом призрака прошлого. Горло немца сжало от отвращения к самому себе. — Ты чего? — Моисей легко усадил его ровнее, обняв ладонями острые колени, заглянул в глаза. — Я навредил как-то? Болит? Эмерик вздохнул, потянув его повыше, крепко обнял за шею. — Все хорошо, — он прижался лбом к покатому плечу. Союз поглаживал его, не пытаясь расспросить. — Пошли в кровать, — Эмерик выпрямился, заглянув ему в глаза. — Полежим немного. — Все, что пожелаешь, — Мосе поцеловал его в морщинку между бровей. Рейх слушал, как ровно, но сильно бьется чужое сердце. «У нас все хорошо», — повторял он, как мантру. Моисей любил его, хоть и слишком нежно, но Эмерик научится жить с этим. Он больше не гордый эгоистичный Рейх. И сделает все, чтобы окончательно искоренить старые повадки из своей души. Он будет любить его таким, не идеальным и очень добрым и любить всем сердцем. Моисей легко массировал его макушку, лениво перебирая пряди. Но взглядом он впивался в черный корпус телефона своей любви. Он не соврал, что взял его телефон с первым уведомлением в шесть утра. Только оно было не рабочее. Некий bruN запросил доступ к личным сообщениям в директ инстаграм. И Мосе, заметив на аватарке нахальную ухмылку нового знакомого, игнорируя голос совести, прочел: «Эмерик, позвольте заметить — шикарные фото! Жаль так мало… и как такое произведение искусства может быть в лапах такого неотесанного деревенщины? Вы заслуживаете большего. Первоклассные элитные спорткары должны быть в руках умелого гонщика, а не тракториста». Союз легко заблокировал его и стер сообщение. Однако в жизни человека стереть было нельзя. Хоть и были противозаконные способы. Моисей твердо решил, что костьми ляжет, но покажет Эмерику, что он может измениться. Он больше не старый, ревнивый и грубый, Союз. Теперь он — Моисей Тавади, и он сделает все, чтобы Рейх был счастлив с ним.Отрицание
22 марта 2020 г. в 15:30
Сюзанна методично набирала на компьютере сопроводительный текст, время от времени устало щуря глаза. Закончив и нажав «Отправить», с хрустом потянулась. Молодая женщина настороженно взглянула на дверь кабинета. Немного подумав, открыла закрытый рабочий чат:
Сюзанна Р. 15:50
«Как вы?»
Сюзанна Рихтер сконфуженно подняла плечи: Кравчик ей нравился, как человек. Они даже иногда вместе заседали в кафе, часами обсуждая любимые сериалы. А Моисей так стал гостем номер один в ее доме, настолько хорошо он ладил с мальчишками. Но Сюзанна была профессионалом, прекрасно разделяя рабочее и личное пространство. Ей тяжело было нарушать субординацию, не такой у неё характер.
Кравчик Э. 15:58
«Могло быть лучше. Если бы я сдох»
Она облегчённо вздохнула, он ответил честно. Значит готов принять помощь.
Сюзанна Р. 15:59
«Может вам такси вызвать? Я все сделаю.»
Секретарша напряжённо замерла, ожидая, что тот ее деликатно осадит. Все пошло по иной стезе:
Кравчик Э.
«Нет, за мной приедет Мосе через час. Спасибо за заботу».
Сюзанна довольно улыбнулась. Поднявшись из-за стола, направилась к кулеру и тумбочке с «чаем-кофе», чтобы порадовать себя чашкой черного листового. Рихтер откровенно переживала за отношения этих двоих: раньше Моисей всегда забирал Эмерика после работы, и сам начальник выглядел счастливым в такие моменты. Но день ото дня, лицо Кравчика становилось, как прежде, холодным, а глаза наполнились тоской и скукой. Сюзанна хорошо знала истоки таких перемен: такое же было у ее бывшего мужа, когда ему опостылело играть в семьянина. «Эмерик, Эмерик, — подумала секретарша, надкусив сдобное печенье. — Моисей — идеал! Хотя, может от того тебе так паршиво…».
— Добрейшего дня! — донеслось из-за спины.
Сюзанна агрессивно сломала печенье в руке. Уже три недели этот «кризис-менеджер» доставал своим присутствием ее и пытался достать Кравчика. Она ему тонко и толсто намекала, что Эмерик — занят, и работой и отношениями с замечательным человеком. Казалось, Бруно это только распаляло.
— Доброго, — ответила Сюзанна, усаживаясь с чаем за рабочее место. — Кравчику нельзя.
— Почему? — Майер состроил обиженное выражение лица и, привалившись боком к ее столу, протянул. — Я его сегодня вообще не видел! Ни в цеху, ни в переговорной…
— И не увидите, — она зло отхлебнула чай, тут же об этом пожалев, небо обожгло.
Пока отвлеклась, чтобы налить себе ледяной воды, Бруно бесцеремонно скользнул в кабинет Кравчика. «Сам дурак! — хмыкнув, успокоила себя секретарша. — Сейчас Эмерик его по стенке размажет!». С такой мыслью она вернулась на место и стала терпеливо ждать представления.
Эмерик нехотя приподнял голову, услышав, что к нему зашли. Но тут же опустил, пряча глаза: боль в голове давила тупым остриём. Свет в кабинете был выключен, жалюзи плотно сдвинуты, Кравчик даже думал отключить подсветку аквариума.
— Вижу вам и правда плохо, — голос Майера был приятно тих. — Мигрени?
— Давление, — вяло ответил Эмерик.
Сил на то, чтобы послать этого наглеца в прекрасные дали не было от слова «совсем». Поэтому ему оставалось лишь надеяться, что тот сам догадается уйти.
— Ох, крайне неприятно, — Бруно говорил всё тише и тише. — Очень.
Рейх слушал, как тот ступает по мягкому ковру. Это почему-то умиротворяло. Он так расслабился, что не заметил, как наглец встал ему за спину. Эмерик напрягся, но не выпрямился.
— Изо дня в день одно и тоже, Майер, — он чуть поднял плечи. — Вы приходите ко мне в кабинет и причиняете беспокойство. Вам больше делать нечего?
Смешок. Короткий, но проникающий в самое нутро. В этом нахальном звуке собралось все естество Бруно — хищность и наглость.
— У меня не так много работы, — ладони легли на плечи. — Пока. Поэтому я рад, что могу проводить досуг и лицезреть вас, Эмерик.
Рейху это льстило. Вся округа была в курсе, кто такой Моисей Тавади и как тот страшен в пылу ревности. Но Бруно не знал, от того был так развязен и напорист.
— Ваши действия напрасны, — Кравчик чуть ли не замурлыкал, ладони крепко, но деликатно массировали ему плечи.
— Мне так не кажется, — наглец наклонился к его уху. — Капля за каплей… тем более я в вашем вкусе, не врите себе.
«Какая наглость! — Рейх блаженно сощурился, массаж достал до его самой скованной и болезненной точки. — Как Союз в начале… он брал что хотел и был уверен в своей правоте». Эмерик резко выпрямился, игнорируя тошноту и слабость.
— Вон.
— Я сделал что-то не так?
— Вон отсюда, — каждый слог Кравчик вбивал голосом в воздух.
Безотлагательный, абсолютно решительный тон. Майер устало вздохнул.
— Надеюсь, вам станет легче, — мило промурлыкал он, закрывая дверь.
Эмерик запрокинул голову, с досадой признавая, что ему немного полегчало.
Бруно иронично осмотрел с ног до головы новую персону в кабинете. Крупный мужчина, явно южно-восточного происхождения с самым глупо-невинным выражением, что доводилось видеть кризис-менеджеру. «Увалень», — поставил он диагноз, старательно улыбаясь. Также он подметил, что Сюзанна, всегда старавшаяся держать учтиво-заинтересованное, но серьезное лицо, сейчас улыбалась тому, как старому знакомому. Но при взгляде на Бруно, уголки ее губ поползли вниз, а брови — ближе к переносице. «Недовольна, что я без шишки и фингалов вышел», — подметил он, прекрасно осознавая ее отношение к нему.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровался менеджер. — Я — Бруно Майер, кризис-менеджер. А вы…?
— Моисей Тавади, — несколько заторможенно отреагировал тот. — Рад… знакомству? Сюз, я думал Эмерик сейчас любого встретит лишь радушным прямым в голову.
— Этого можно только пристрелить. — прошептала Рихтер.
— Значит тот самый Моисей, — сделав вид, что не расслышал, продолжил Майер.
Моисей озадаченно приподнял бровь, выпрямившись. Бруно внимательно осмотрел его ещё раз: парень массивный, но не слишком, над ремнем просматривается небольшое пузико. При том, остальные части тела выглядели мускулистыми и подтянутыми. Одет в совершенно безвкусную футболку и джинсы, родом из девяностых. Но Тавади обладал неподдельной харизмой и приятной внешностью, так что мог напялить на себя мешок из-под картошки и все равно выглядеть отлично. Сделав полный анализ, Майер ядовито усмехнулся. Только он собрался что-то сказать, как дверь за спиной тихо приоткрылась. На свет вышел Эмерик, щуря глаза и старательно придерживая сумку с ноутбуком. Вид у него был болезненно-слабый, особенно подчеркивали это расползшиеся акварельные мазки синевы под глазами на посеревшей коже.
— Змеюка! — Мосе легко обогнул Бруно, протягивая руки Кравчику. — Я же говорил! Посмотри: как из могилы вылез! Надо было тебя к кровати привязать, горюшко мое.
Эмерик посмотрел на него не просто осуждающим взглядом, он словно попытался зрачками вскрыть ему артерию. Но Моисей лишь добродушно улыбнулся, давая ему пройти. Попрощавшись, пара вышла в абсолютном безмолвии. Майер прижал палец к губам, словно пытаясь удержать ползущие во всю ширь улыбки губы.
— Даже и не надейтесь, — назидательно произнесла секретарша, не отвлекаясь от экрана. — Они всегда так. У Эмерика сложный характер, что скрывать, но Моисей прекрасно уживается с этим.
— Эмерик, — Бруно прошёл мимо, ловко подцепив из коробки печенье, — Не тот человек, которому нужна послушная тряпка, Сюз.
Подмигнув, он откусил печенье и довольно покачивая головой, направился прочь. Сюзанна крепко сжав ручку кружки, еле сдержалась от того, чтоб не швырнуть предмет ему в голову. Просто стало жаль кружку.
Как только дверь с водительской стороны закрылась, Эмерик обернулся, злобно сощурив глаза:
— Сколько раз я тебя просил так себя не вести? Тебе в машине сложно было подождать?!
— Что такого я сделал? — Моисей озадаченно наклонил голову.
— Ты меня позоришь! — Кравчик скрючился в кресле, пальцами одной руки массируя себе лоб. — Сюсюкаешься со мной!
— Ты кого стесняешься? — Тавади сощурился. — Этого губошлепа что ли?
— Да хоть уборщика, Союз! — он нервно дернул губой. — Моя репутация — моя работа! А ты активно её портишь!
— Так послушать, — СССР завел машину, неспешно выруливая на дорогу. — Так я вечно все не так делаю.
Рейх лишь закрыл глаза, отворачиваясь. Пейзаж города медленно плыл за окном. Красная черепица окружающих домов глянцево сверкала от прошедшего дождя, улочки уныло серели без потока людей. Кравчик выпрямился, решив убрать на задние сидения сумку и тут же заметил смятый пакет с эмблемой фаст-фуд ресторана.
— Опять?! — Эмерик швырнул сумку. — Сколько можно?!
Моисей озадаченно глянул на него, потом перевел взгляд назад, крепко держа руль одной рукой:
— А, ну, — Союз пожал плечами. — Ты мне написал я и поехал, до этого проголодался немного.
Рейх ощутил, как негодование вскипало в груди. Он просто не понимал, как Советы может так наплевательски относиться к своему телу! Что в прошлой, что в нынешней жизни. Да, он молод, красив и подтянут, но время рано или поздно возьмет свое. Эмерик не бездумно тратит деньги на косметику и полезную еду: он вычитывал из статей, книг и личных блогов, тщательно анализируя. Перспектива жить с сердечником не радовала, не нужны были волнения и держать руку на телефоне, если с дурнем что-то случится. Глаза Кравчика чуть защипало: если балбес уйдет первым вновь в неведомое, потерянное, сердце разобьется на осколки.
— Я просил тебя питаться нормально, — Рейх старался дышать ровно, чтобы не повышать голос.
— Я нормально поел, — невинно ответил Тавади. — Никакой картошки, булку отдельно, котлетку отдельно…
— Ты же! — Эмерик скривился, вскинув руки к потолку авто. — Я словно живу с ребенком!
— Это всего лишь еда, — Моисей нахмурился. — Немного калорийная, всего- то.
Лицо Рейха приобрело более живой оттенок за счет вскипающей ярости.
— У тебя все «всего-то». Всего-то калории, всего-то перекусил перед сном, всего-то лишний сантиметр на талии!
Широкие брови Союза плотно сдвинулись к переносице, отчего на глаза легла тень.
— Я не понимаю, — голос Мосе стал тише. — Ну прибавлю в весе и что? Ты меня бросишь?
Эмерик молчал, продолжая массировать лоб.
— Так, — Тавади еле сдержался, чтобы не нажать до предела педаль тормоза, — Так.
— Нет, — Кравчик отвернулся от него, — Не брошу. Но буду очень недоволен.
Мимо мелькнула ухоженная терраса ресторана, дом был близко.
— Ты серьезно раздумывал, — в голосе азербайджанца глухо звучала обида. — Из-за чего? Внешности! Себя вспомни из прошлого.
Рейх вздрогнул, резко обернувшись. Он проигнорировал подскочивший вязкий ком к горлу и медленно напрыгнувшую тяжелой завесой боль в голове. Его глаза сузились до маленьких злых щелочек:
— Что со мной не так было?
Моисей усмехнулся, чуть обернувшись к нему. В глазах сверкнул мстительный огонек.
— Да ничего, — сладко протянул он. — По меркам красоты больных глистами, очень даже был хорош!
Красный оттенок на лице Кравчика становился пунцовее.
— Я не просил трахать меня в поле! — на грани грозного рыка произнес Эмерик.
— Но ты был и не против, — буркнул СССР.
— Был бы выбор, — парировал он.
— Чем тебе итальяшка не угодил? — коммунист говорил сквозь зубы. — А? Вон как пес вокруг тебя вился, только команду дай!
— Только на меня коммунист бестолковый свалился, — Рейх оскалился в ответ.
Но внутри заныла знакомая истома. Сладость возбуждения обтекала теплой патокой нутро, пальцы так и захотели вцепиться в курчавую голову и затащить его на заднее сиденье. Тем более машина как раз замерла у подъездной дорожки. Но вместо того, чтобы продолжать агрессию, Мосе глубоко вздохнул и обернувшись, произнес с улыбкой:
— Ладно тебе шипеть, — он любовно потрепал его колено. — Что мы как в старые времена, а? Другие уже.
Истома лопнула мыльным пузырем. Эмерик хлопнул его по руке, отворив дверь так, что та жалобно заскрипела.
— Эмерик!
— Катись к черту!
И хлопнул дверью, тут же поморщившись. Болезненная слабость накатила с удвоенной силой. Нащупав ключи в кармане брюк, обернулся: закрыв авто, Союз явно собрался не к дому.
— Куда? — совсем слабым голос произнёс Кравчик.
— Я, кажется, студию не закрыл, — Моисей потер затылок. — Пешком прогуляюсь… калории сожгу.
Эмерик проводил его взглядом и в мыслях махнув рукой, зашел в дом.
Рейх более десяти минут смотрел на стол и чувствовал себя совершенно раздавленным. Союз ему соврал: вместо того, чтобы самому нормально поесть, он потратил время и приготовил Эмерику рис с овощами, обильно политый соевым соусом и купил недешевый настоящий гранатовый сок в стекле. Сделал все, чтобы облегчить ему последствия низкого давления без таблеток. В голове предательски зазвучало: «… До этого проголодался немного». Кравчик сел за стол, спрятав лицо в ладонях: Моисей если работал, то работал на износ, без перерывов. А он его — «куском хлеба попрекал». Немец выпрямился, придвинув тарелку, из уважения съел немного. Выпив половину стакана сока, внутри решительно настроил себя на извинения перед любимым. «Я просто накричал на него, как истеричка, — Эмерик накрыл тарелку пленкой, решив убрать до завтра. — Из-за чего? Какой-то еды!». Но подсознание мягко нашептывало, что нет, дорогуша, ты на него наорал, просто ища повод. Повод, чтобы тот выпустил «злого», схватил за загривок и отымел, как животное. «Нет! — Кравчик замотал головой, беря с полки корм для Жозефины. — Мне это не нужно! Это всего лишь секс, да, не такой огненный, как раньше. Но…». Он удивленно замер, глядя на полную миску корма. Обычно, к его приходу, она пустовала. Только сейчас Кравчик заметил, что любимица не встречала его, как он ступил за порог. Сердце лизнуло холодом, Рейх поспешил в спальню.
К его облегчению, Жозефина быстро нашлась. Кошка устроилась на кровати и тихо тарахтела. Лапами она перебирала свою любимую игрушку, зелёный полосатый носок, посасывая резинку. Эмерик, облегченно вздохнув, присел, погладил её. Жозефина повернула ухо, но не прекратила свою медитацию. Кравчик чуть нахмурился, так она делала подростком, когда он надолго оставлял её одну и ветврач сказал, что это просто реакция на стресс. Так кошка вспоминает свою маму и моделирует себе «зону комфорта».
— Что-то не так? — Эмерик продолжал её гладить.
Кошка лишь устало щуря глаза, вытягивала и вбирала когти. Кравчик краешком губы улыбнулся, почесав её под шеей. Любил он это странное, явно генетически дефективное создание. Она с ним общалась, грела его и просто создавала уют на душе.
Эмерик зевнул, решив что его состояние уже слишком ужасное, скинул верх и направился в ванную. Хмуро оценив в зеркале свой далеко не пышущий здоровьем вид, все равно упорно занялся косметическими процедурами. Что бы Союз ему ни говорил, но Эмерик был уверен: старость его не возбудит. Кравчик выпрямился, массируя в пене пальцами лицо, взглядом замеряя свои параметры. Видимо на нервной почве, он немного похудел и линия ключиц стала явственнее. Рейх оскалился, крепко зажмурившись. Моисей остро его кольнул фразой про нездоровое тело в прошлом. Если бы только он знал, чего стоит Эмерику поддерживать здоровый вид и мягкие ягодицы! Не везет, одни люди похудеть не могут, а он — здоровый вес удержать.
Умывшись, нанеся тоник, потом крем, Кравчик присел на опущенную крышку унитаза, завозившись с протезом. Отстегнув его, протер специальной тряпочкой с микрофиброй, поставил в крепление к спортивному. Поднявшись, ловко добрался до кровати. Дома он мог спокойно перемещаться и без протеза, все в квартире было расставлено так, чтобы ему было обо что опереться и ни обо что не удариться. Оказавшись в кровати, Эмерик удобно улегся, закрыв глаза. Мучительное болезненное состояние его выводило из себя. Кравчик ненавидел чувствовать себя слабым, особенно когда Союз начинал с ним возиться. «Словно в отца играет… — Кравчик закрыл глаза. — Но мне нужен любовник и партнер! Отец у меня был…». Душа отяжелела в груди, остро царапнувшись о рёбра. Он поднял взгляд на прикроватную тумбу, где стояла небольшая фарфоровая статуэтка.
«… Эмерик смотрел на коробку, повязанную кривым бантиком и в совершенно сумасшедшей оберточной бумаге.
— Что это?
Мосе заговорщицки подмигнул:
— Открой, да узнаешь!
Он лишь закатил глаза: сегодня ему исполнился тридцать один. Кравчик никогда не отмечал свои дни рождения, считая это пустой тратой времени. На работе «проставлялся», но и то, для поддержания атмосферы в коллективе. Сегодня Моисей расстарался на славу: торт, свечи, флажки да шарики развесил по всему дому. Даже Жозефине нашёл праздничный колпачок.
— Клянусь, — Эмерик начал посмеиваться, деликатно распаковывая. — Если это розовый фартук, я теб…
Он обомлел: поразительно изысканная фарфоровая статуэтка. Его поразила не цена такого элемента декора, а то, что на ней было изображено. Прямая и гордая Германская империя восседала на обтянутом шелке стуле с витыми ручками, сзади положив тонкие пальцы истинного пианиста на спинку — Веймарская республика, а на коленях императрицы… он, ещё без имени, совсем ребёнок.
— Союз…
— Я долго рылся в архивах немецких библиотек, — Тавади потер шею, виновато улыбнувшись. — Нашёл фото, попорченное, конечно, знатно… потом ещё покопался, ища портреты, что по памяти делал. Эй?
Эмерик смаргивал набегающие слезы. Такие знакомые, живые воспоминания всё ещё горели в нем.
— Черт, ну херня подарок, — Моисей поспешил его обнять. — Вот я олень!
Кравчик засмеялся, уткнувшись ему в грудь:
— Балбес ты, а не олень, — Рейх шмыгнул носом. — Это потрясающий подарок. Правда.
Союз облегченно вздохнул, вытирая тыльной стороной ладони мокрые дорожки».
Эмерик улыбнулся, коснувшись пальцем основания статуэтки. Немного отлегло, все же подарок больше грел его душу, напоминая, что где-то и они живут на этом свете. «Хоть бы счастливые!», — подумал он, засыпая.
Он проснулся ночью, от шума. Сонно моргая, Кравчик достал телефон из-под подушки. Электронный циферблат показывал, что давно за полночь. Рейх нахмурился: студия располагалась не так далеко от их дома. Час, максимум два пешком идти. Услышав, что поругавшись на узкий коридор, Моисей явно шёл в спальню, Кравчик спрятал телефон и притворился, что спит. Союз старался ступать тихо, но получалось, как у слона в посудной лавке. Эмерик прислушался, не открывая глаз: сопел, одежду снимал с трудом, раскидывая её по полу. Он принюхался, плечи приподнялись, словно иголки у ежа. Пахло вином. Кравчик ещё чуть глубже вдохнул и резко открыл глаза. Женские духи, ему явно чувствовались женские сладковато-приторные духи. Старательно успокаивая себя, он дождался когда Тавади грузно завалится на свою сторону. Советы заворчал: Жозефина громко урча, тут же вскочила ему на грудь. Ещё один глубокий вдох носом. Нет, померещилось, пахло только вином и Союзом. Но все равно это не сильно радовало Кравчика, он повыше натянул одеяло, как ограждаясь от любовника. Моисей пил очень редко, до совершенно отвратительного пьянства не доходило вообще. Но сейчас он явно напился. Один ли? Кто знает. Эмерик вздернул нос: пускай только попробует приобнять! Он с винной бочкой в обнимку спать не намерен. Раздался тихий звук тяжело входящего дыхания и ничего больше. Рейх ждал. Не выдержав, обернулся. Советы спал на спине, подложив руку под шею, второй приобняв кошку, устроившуюся на широкой груди. Эмерик отвернулся, испытывая новое ощущение. Словно детская обида. Он вновь погрузился в царство сна, решительно отметая идею, пришедшую до того: извиняться он более не намерен.