Glace

Старое окно со скрипом распахнулось. Ветер мотал створки туда-сюда, создавая какой-то тоскливый, мерзкий стук, отозвавшийся в каждом уголке большой, но уныло — пустой комнаты. Этот звук придавал ощущение жизни, пусть и слабой, призрачной, потому что здесь обыкновенно было тихо. Особенно утром. Зима уже вступила в свои права — кажется, сейчас конец декабря. Впрочем, обитатель сей одинокой обители практически не ощущал разницы между месяцами, сезонами… Даже года протекали для него незаметно. И эти слова — отнюдь не романтизированное выражение о стремительном течении времени, не в отношении жизни несчастного старика. Его уже давно стали именовать «несчастным», «больным», «помешанным», а зачастую даже «беспомощным». Если бы он имел силы возразить, непременно бы восстал даже против родных, только чтобы не допустить таких выражений… Но железную волю, горячую, взрывную, решительную натуру сдерживала проклятая болезнь, оцепенение тела. Чрезвычайно обидно, что дух сенатора Империи, которого боялись и ненавидели, так легко сломило собственное тело. И вот, имя Нуартье уже не произносят шёпотом, а смеются над полуокоченевшим трупом. Но он продолжал бороться — кричал, пока мог говорить, смеялся когда утратил эту возможность, улыбался, когда совсем онемел. Провидение отняло у него и это; тогда паралитик научился «разговаривать» глазами. Настойчивость этого человека была вознаграждена — Валентина, чистый ангел, нашла приятным общение со стариком, развлекая его, светом пробиваясь в серые будни Нуартье. Большего паралитик и желать не мог. О любви старика к внучке знали все, он не прятал этих чувств. Гораздо более туманным представлялись отношения отца с сыном, Нуартье и Вильфора. Когда случился тот апоплексический удар и несколько дней старику требовалось постоянное присутствие врача, Жерар молча оплатил все расходы. Когда д’Авриньи сообщил неблагоприятный прогноз, ни один мускул не дрогнул на лице королевского прокурора, он занялся поиском сиделки для старика, переселил отца из небольшой квартиры к себе в дом, но навещал крайне редко, поручив заботам Барруа и Валентины. Жерар не приглашал паралитика на семейные праздники, не поздравлял в торжественные дни. Стоит сказать, что Нуартье не звал к себе сына, отвечая той же молчаливой холодностью. Никто не знал, как, общаясь с ним так редко, Вильфор великолепно понимал отца, может даже лучше его внучки. Не знали люди, о чём думает паралитик, смотря на огонь, когда его кресло придвигают к камину; почему иногда слышатся тихие всхлипы из глубины спальни королевского прокурора, за закрытой дверью. Впрочем, это не так сильно волновало высший свет, поэтому все довольствовались самым простым объяснением — отец-якобинец ненавидит сына-роялиста и наоборот. Очень просто и неверно — объяснять высшие человеческие чувства, такие как любовь и ненависть, политикой.