Лес

      Уже около часа Уайт пытается объяснить связь закорючек на бумаге и произносимых звуков, но получается не слишком успешно, и Ева только хмурит брови в замешательстве. — А или Альфа. Повторяй. — А… Альфа… — Бэ. Бета. — Бета. Бэ. — Цэ…        Это длится ещё полчаса, прежде чем Кауц наконец начинает запоминать буквы. Для проверки старшая совершенно случайно выбирает символ в книге и просит назвать. — Это? — Эл. Лямбда. — Правильно. А это? — Эн. Или ню. — Молодец. Запомнила. Но это ещё не чтение. Чтение - это сложение этих звуков в слоги, а слоги в слова. Слова же образуют предложения, а те - тексты. — Самое начало пути… — Верно. Но может, ты хочешь отдохнуть? Всё же мы потратили на это около четырёх часов. — Четыре часа? А… Дедушка…? — Этот смертный старец? Нет. Он не может войти сюда, пока я ему не позволю. — Как это? — Он не может преодолеть даже кусты, что уж там добраться до деревьев. Хочешь на это взглянуть?       Не дожидаясь ответа, она осторожно закрывает книгу и уходит в другую комнату. Девчонка остаётся в кабинете одна и впервые чувствует на спине дробь мурашек. Без успокаивающего женского голоса и присутствия хоть кого-то ещё в юном теле просыпается тревога. Люди с обоев пронзают её взглядами, полными страдания. Один в зелёном камзоле готов расплакаться в своём схожем одиночестве.        Чтобы отвлечься, Кауц начинает рассматривать книгу перед собой. Прежде младшая сидела на одном колене старшей, пока та находилась на стуле рядом со столом, но теперь этот самый стул скрипит под ней как-то очень недовольно.       Книга же, наоборот, казалась более доброжелательной. Кожаная обложка, украшенная золотом и мелкими драгоценными камешками. Силуэт креста выложен жемчугом, а над и под ним два слова, выполненные красными ленточками.        Палец осторожно переходит от буквы к букве. — Ха, о, эл, ипсилон… Бэ, и, бэ, эл, э… — Святая Библия. — Все эти книги… Да каждая из них стоит целое состояние, а у вас их столько, что я даже число такое не знаю. Откуда у вас столько денег? — От сделок с дьяволом. Как порядочный христианин, ты должна знать, что богатство не приходит от того, что человек умён или талантлив. Только от тёмных сил. А святые идиоты всегда бедны. — Хватит издеваться над церковью, пожалуйста… — По крайней мере, ты умеешь видеть сарказм. Похвально.       Уайт улыбается и ставит рядом с книгой странный артефакт. Гладкий, насквозь прозрачный шар, похожий на огромную каплю росы или лёд. Сфера находится на серебряной подставке, больше похожей на крону дерева или сеть лозы. — Что это?.. — Простые люди и шарлатаны называют это хрустальным шаром. У них он, как правило, фальшивый и в лучшем случае состоит из стекла. Это же настоящий магический артефакт из чистейшего горного хрусталя. Смотри.       Женщина берёт щепотку непонятной пыли из мешочка на своём поясе и посыпает ею шар, тот на секунду светится, и в нём возникает движущееся изображение, чуть объятое туманом.        Удивлённый юный взгляд находит в этой магической дымке знакомую череду кустов и Варина, отчаянно пытающегося пролезть через них. Мешает ему не только флора, но и Медведь. Она кладёт руку на старческое плечо, что-то говорит и с лёгкостью оттаскивает мужчину на добрый метр, словно передвигая не человека, а соломенную фигурку. Что она ему говорит? Ева хотела бы знать, но звука нет, всё выглядит так, словно обе личности немы.       Дедушка, конечно, порой строг, и внучка часто на него обижается, но видеть его напуганным, грустным и отчаявшимся больно. Девчонка готова поспорить, что её дед, её бесстрашный и почти всегда спокойный дедуля, сейчас расплачется, как соседский младенец. — Он так волнуется… Мне… Мне пора идти. — Сейчас? Мы ещё не закончили с твоим чтением. К тому же… Тебе и другие знания нужны и...  — Она не заканчивает фразу, так как гостья соскальзывает со стула и направляется к двери. — Ева, тебе это необходимо. — Но… Дедушка… — Он совершенно не важен. Не стоит тратить время на что-то, что в любом случае исчезнет. Рано или поздно. — Да? Я так не думаю. — Ева. — Что? Я правда не думаю, что чтение так уж важно, когда книги всё равно тебе недоступны. И зачем мне твои сотни и тысячи, когда мало что в моей жизни привышает по количеству два десятка? — Ева, это очень важно, маленькая ты… — Кто? Дура? Тупица? Грязная жалкая смертная? — Ты дашь мне сказать или нет, чёртов детёныш дракона?! — Старшая выходит из себя и впервые показывает себя такой раздражённой. — Я могу дать тебе то, что не снилось и королям, но нет! Ты хочешь потратить свою жизнь на женитьбу, неблагодарного мужа и стирку пелёнок! Ты этого хочешь, да? Потратить свой потенциал на смертных? — А чем плохи смертные? Я не задумывалась, но всё время, что я здесь, я только и слышу от тебя про тупых смертных и гадкую церковь. Ты окунаешь в грязь всё, что мне дорого, и что я должна делать? Ноги тебе за это целовать? Тогда вот что. Я не собираюсь. Ведьма. Ты самая настоящая мерзкая ведьма!       Уайт хмурит брови и щурит глаза, рассматривая такое же недовольное лицо Евы перед собой. — Я была о тебе лучшего мнения, Кауц. Я надеялась, что от отца тебе передался камень, а не суеверная тупость.       Блондинка показывает ей язык и, сжав в руке кортик, спешит к выходу, оглядываясь, чтобы предупредить погоню, но той не случается. Колдунья стоит на месте и уже даже не смотрит на подростка, всё своё внимание уделяя столу и предметам на нём.       Оказавшись снаружи, ребёнок ускоряется до бега, почти кувырком сваливаясь с холма в поле.        Никакие змеи её больше не волнуют совершенно, а мысли путуются в узловатый клубок, тут же разрезаясь лезвиями вопросов и сомнений.        Из кустов младшая буквально вылетает, со стороны верно напоминая подстреленного зайца.        Дедушка в сердцах снова ругается, заносит руку, но затрещину не отписывает, так как оказывается в крепких объятиях. — Прости, прости, прости…       Медведь слабо улыбается и касается плеча девчонки. — Ева… Нам нужно поговорить.       Сначала они пришли домой. Мама опять плакала. Ева терпеть не может наблюдать за тем, как небесно-синие глаза заполняются слезами. Меньше всего ей хотелось видеть маму такой. Подросток обнимает её и достаточно долго сидит рядом, пока женщина наконец не успокаивается. Медведь это тоже одобрила. Обычно каменное лицо снова ожило и потеплело благодаря неброской улыбке.       Потом был святой отец. Брюнетка убедила его обучить блондинку грамоте. Мол так, да так… Сам покойный гер Альберт Кауц при жизни просил, если вдруг что, дать дочери образование. На вопрос о том, почему он не пожелал того же для сына, ответа она не дала.        Ближе к вечеру, когда дела по дому были сделаны, эти двое пошли из деревни, но совсем в другую сторону от леса. Ева больше не хотела даже смотреть в ту сторону. — Ты поступила правильно. — Наконец начинает несвойственным для женщин грубым голосом Медведь. — Твой отец был бы горд. — Ты так думаешь? — Да. Меньше всего на свете он хотел, чтобы ты перешла на ту сторону навсегда. Поэтому и водил тебя ближе к лесу. Так должно было заранее пропасть чувство запрета и искушения. — Ты много общалась с отцом, да? — Да. Мы были замешаны в одном общем деле. Защите Бенсхайма. — От Ведьмы? — Не только. Мы вместе изгнали одного баргеста с кладбища и чертили защитные руны в домах… Всякое такое. Вот и… Сдружились. — А ты-то хоть знаешь, почему он мог… Ну… — Грэй и Уайт пытались убедить Альберта помочь им создать новый философский камень. Долго объяснять, что это… Если коротко, то это очень мощный магический артефакт, создающийся с помощью алхимии. Для таких как мы с тобой, Альберт и они… Это важная штука. Она может пробудить новые способности, делать сильнее и просто укреплять. Твой отец отказался. Потому что… Потому что для создания нужны… Живые люди. По сути это было бы одно большое жертвоприношение.       Младшая слушает с приоткрытым ртом и слегка подрагивает, осознавая, что даже для такой личности, как Медведь… Философский камень это что-то жуткое и мерзкое. — Это… Это случилось с моей семьей и… Остальными на том берегу реки. Пожар был… Иллюзией, чтобы никто не вмешивался, поэтому… Его никто так и не смог потушить… А дома истлели от силы преобразования. Альберт… Не выдержал. Он был хоть и бывалым охотником, но… Но всё ещё простым мужчиной. Он просто не вынес, когда представил, что случилось около ста лет назад… — Это… Просто ужасно… — Да... Но ты поступила правильно, Ева. Ты не дала себя отвлечь. — А… Как тебя зовут? Вряд ли же… Медведь. — Я не помню своего имени. Грэй стёрла его из моей памяти. Медведем меня зовут за рост, силу и рычащий голос. А Грэй и Уайт по цвету… Блэк. — Но… Разве тогда не Шварц? — Ха-ха… Нет. Блэк - это не на нашем. Это на языке родины Грэй. На английском. Но… Хах… Шварц мне нравится больше. Звучит забавнее. — Хех… Да… Медведь Шварц. Хорошее сочетание, а?       Великанша посмеивается и вдруг останавливается в своей прогулке. Её тёмная фигура со смоляными и кудрявыми, как у ягнят, волосами, а так же вытянутым серым лицом возвышалась над маленькой и хрупкой фигуркой тощего подростка. — Ева… Мне жаль… Но ты вряд ли теперь сможешь жить, как раньше, и вряд ли будешь похожа на сверстников хоть каплю.       Её серебряные глаза напоминали такие же у Уайт, но блестели совсем по-другому. Иначе. Грустно как-то. Тонкие губы едва-едва заметно подрагивали, а прямой нос слабо морщился в районе между бровями. — Чего в этом плохого? — Кауц слегка улыбается, покачиваясь то вперёд, то назад. — Я и раньше не была на них особо похожа. — Оптимистично… Слушай внимательно, нам надо кое-что сделать.