Лес

— Ева… Просыпайся, девочка моя.        Альберт нежно улыбается, когда его дочь открывает глаза. Жанна будет в ужасе, если узнает, куда муж водит их младенца, так что выходить надо ещё ночью.       Вдвоём они проскальзывают сначала во двор, потом за ворота, да так чтобы Ганс не разлаялся, а потом напрямик через реку, как можно ближе к соснам и клёнам.       Роса дарит окружению пряный тон запаха, щекотя нос, словно мягкие перья. — Что мы будем делать сегодня, папочка? — Тянуть деревья, волчонок мой. Повторяй за мной.       Мужчина обнимает рядом стоящее дерево, а кроха делает тоже самое, едва дотягиваясь пальчиками до папиных рук. — Слушай. — Выдыхает блондин и прикрывает глаза. — Стучит. — Шепчет дочь. — У дерева стучит сердце. — Это сильное дерево… У него столько мощи, попросим у него поделиться.       Сердцебиение дерева становится громче с каждым вздохом, и скоро его могучий медленный пульс отдаётся в пальцы сильной вибрацией.       Лес не страшный. Это и не лес вовсе, чего его боятся?       Под ногами оказывается мягкая и вместе с тем неприятно сухая земля двора, из будки высовывается Ганс, уже тихо уфая на шум. — Тихо.       Пёс поднимается и выходит, натягивая веревку, прикреплённую к ошейнику, быстро раскачивая маятник хвоста и довольно улыбаясь, высовывая язык. Собачье счастье длится, пока животное не замечает колдунью.       Тут же в охраннике просыпается тревога и гнедая дворняга начинает цепляться зубами за полы рубахи. — Пусти… Ну же. Я быстро, честно. — Ты долго? — Нет… Сейчас. Пёс мешается.       Девочка гладит пушистую голову и показывает куда-то в сторону домов. — Эй, Ганс, что там?        Животное отвлекается, а когда поворачивает голову, человеческий детёныш уже оказывается за калиткой.       Когда Ева достигает улицы, Уайт перемещается к мосту, а за спиной беспомощно скулит собака.       Блондинка срывается с места, не замечая, что по ногам хлещет трава, а пёс уныло воет и скребется у окна, ставшего смотровым пунктом Варина.       Серые глаза уже блестят в тени спящих энтов, доски скрипят под шустрыми пятками, а в доме только просыпаются остальные.       Дедушка ругается и сплёвывает, а после вываливается из дома с ружьём подмышкой, брат просится за ним, но получает отказ.       Хрипло надрываются псы, давясь воздухом.       Руки отодвигают ветви кустов и вот оно. Тихое поле.       Девчонка сжимает в руках блестящий кортик и осторожно движется дальше, иногда задаваясь вопросом… А…       Водятся ли здесь змеи? От одной мысли о скользких и холодных существах, по спине проходит холод.       Ног не видно отсюда… А что если?       Внезапно расправившееся растение, обдало ногу гладким мимолетным прикосновением, вызывая вспышку страха и срыв на тихий писк.       Уайт неожиданно громко смеётся, прикрывая губы рукой. — Ч-что смешного? — Ты боишься цветов? — Я… Я приняла его за гадюку…       Старшая улыбается и протягивает руки, продолжая посмеиваться. — Что тебе? — Ну… Может, мне понести тебя?       Блондинка замолкает, рассматривая фигуру перед собой, доброжелательную улыбку, протянутые вперед руки с ухоженными ногтями, белые нити выпавших из прически прядей.       Рука сжимает рукоять, обмотанную тёмно-красной тканью, сердце бьётся чуть быстрее, пока не начинают дрожать суставы ног и голос не срывается в детском треске и неокрепшем изломе тонов. — В-вот ещё! Т… То есть… Нет. Спасибо.       Девочка решается и продолжает идти. Самым внятным ориентиром в этом море был холм с домами.       Серое большое здание возвышается над сгорбленными иссохшими и чёрными скелетами сгоревших хижин.       Целых три этажа… Надо же. Какой большой должна быть семья для такого дворца?       Ребёнок неловко забирается на возвышенность, испытывая с этим трудности и в итоге почти заползая, цепляясь за высокие стебли.       Тут трава резко становится обычной и едва доходит до середины икр. Ну и хорошо.       Зелёные глаза опускаются к босым ногам и рассматривают жучков, паникующих от вмешательства в их существование огромного колосса.       Потом взгляд возвращается к остаткам цивилизации. — И правда сгорели…       Белая фигура спокойно проходит мимо и направляется к уцелевшему особняку. — Хочешь ко мне в гости? Миленько.       Ева снова теряется и мнётся, оглядываясь на поле, беспокоясь о том, хватит ли им времени. — Дедушка же… Проснулся… Верно? — Только не говори, что вернёшься. У тебя сейчас идеальнейший шанс! — Но я… — Женщина впервые повышает голос и это немного пугает. — Он будет волноваться… Я не хочу чтобы… — Просто признайся, что тебе страшно. — Что? — Стимул запрета пропал. Ничто больше тебя не сдерживает перед достижением цели, и ты начинаешь сомневаться… А правда ли тебе это нужно? Или так казалось лишь в порыве упрямства? Твой разум начинает думать о другом. Не о цели, а о помехах, мелких и не столь значительных. — А… Я… Я не… Просто мама и… — Давай, расплачься. Плачь и зови мамочку. Беспомощный младенец.        Нет, ну вот это уже слишком. Да, Кауц признаёт то, что она лишь подросток, но называть её младенцем это слишком.        Девчонка хмурится и проходит к крыльцу, отталкивая старшую со своего пути.        Внутри дом гораздо более красив, чем его сухое старческое лицо. Тёмные бархатные занавесы присутствуют не только на больших застеклённых окнах, но и на широких двойных дверях из древесины, цветом похожей на каштаны, что приносят лесорубы. Такие же гладкие и блестящие с железными ручками, отполированными словно драгоценности.        Пол устлан мягкими коврами и не скрипит. Вообще.        Босым ногам впервые так уютно. Словно стоишь на тёплом руне. Время от времени подросток не выдерживал и перебирал пальцами ног, чтобы снова и снова проводить ими по узорчатому полу. — Нравится моя обитель? — Я солгу, если скажу, что не нравится. Можно вопрос? — Разумеется. — Что это? — Ева шмыгает носом и указывает на стену. На ней, на позолоченном кожаном холсте, изображена сцена какого-то бала в королевском дворце с яркими герцогами и герцогинями, князьями и княгинями, и каждый достопочтенный человек имеет именную ленту у своих ног. Как жалко, что читать юный зритель не умел. — А ты догадайся. — Ну… Похоже на то, что называют картиной. Только говорят, их рисуют чем-то маслянистым. А это совсем на масло не похоже. — Почти верно. Это обои из позолоченной кожи, милая. — Обои? — Дворянская мода. Ткань или кожа с узором или рисунком. Ею обивают стены и потолок.        После этих слов Кауц окончательно выпала из реальности. Это настоящий дворец, но не холодный и каменный, а тёплый и мягкий.        Приглушённое освещение добавляло залам некой тайны, а высокой женщине с горящими в полумраке глазами, немного жути. Столько же, сколько добавляют ночью кошке её жёлтые или зелёные фонарики.       Ведьма живёт прямо как королева, нет, даже королеве такое не снилось. Это наверняка. Одно только помогало не упасть в омут оканчательно. Уайт одета совсем не так, как подобает царской особе. Мамино платье и то ярче этих серых и невзрачных одеяний. Только узорная накидка и крепкие туфли выдают часть той роскоши, что прячется среди деревьев.        При всей своей сущности, источающей дьявольскую ересь, она остаётся сдержанной и скромной. С другой стороны, этому есть и другое объяснение. Так наверняка удобнее и безопаснее варить зелья. Пятиэтажные подолы ни за что не позволят шнырять вокруг костра. Ева даже немного улыбается, воображая, какими неловкими могут быть все эти напудренные девицы. — Хочешь, я попрошу Грэй, и ты будешь жить с нами?       Старшая внезапно вклинивается в поток мыслей и снова заставляет гостью вздрогнуть. — Грэй? — Моя учительница и воспитательница. — Погоди… Так это не ты Ведьма, а она?        Беловласая слегка удивляется, а потом снова расплывается в улыбке, начав играть одну из приторных ролей. — Ведьма? Я? Я что, по-твоему, настолько уродлива? — Ну… Нет. А что? Твой учитель настолько? — Ха-ха… Не шути так при ней. Я серьёзно. А вообще, мы предпочитаем слова «колдунья», «ворожея» и тому подобное. Ведьма - это сгорбленная старуха с огромным котлом и бородавчатым носом. Согласись. Со мной это точно не сходится.        Блондинка фыркает и на секунду отводит взгляд. — Погодите… Нет котла? А как же вы готовите проклятья и порчу? — Ещё скажи, что я летаю на метле. — А разве нет?        Женщина улавливает весёлые нотки и притворно задумывается, намереваясь задеть эти звонкие струнки. — Хм… Нет. Предпочитаю швабру. Желательно без тряпки.        Это действительно срабатывает, и в комнате раздаётся искренний детский смех. — Что смешного? В последний полёт с ней ткань упала на прохожего и напугала его до белого коления. — Хех… Хватит… У… У… У меня болит живот… Ха-хах…        Старшая молчит, пока гостья восстанавливает дыхание. Ева вытерает выступившие слезы и неловко улыбается. — Хочешь посмотреть что-то ещё? — Нет… Может позже. Мне сейчас нужно узнать кое-что конкретное. — Да? Ох, что же это? — Ну… Я… Я хочу знать… Что случилось с моим отцом?        Минутное молчание, Уайт вопросительно изгибает брови, наблюдая за стараниями девчонки выглядеть серьёзно. — Он умер. Это не очевидно? — Нет, мне нужно знать, как он умер. — Удушье. Если ты хочешь описания процесса, то… — Нет! Почему он повесился?        Снова молчание. Старшая вообще не понимает, почему эти вопросы возникают и не могут быть решены самостоятельно. — Я понятия не имею. — Не ври мне. Ты знаешь и-… — Хотелось бы знать, но я говорю правду. У меня и идеи нет. Мы с Грэй всего лишь предложили ему помощь, а он обложил нас ругательствами и ушёл.        На этот раз в замешательстве младшая. — Что? — Он пришёл с арбалетом, начал угрожать нас уничтожить, ну, Грэй заметила его камень и смогла перевести разговор в более спокойное русло. — Что же вы ему такое сказали? — Ничего враждебного. Его камень был не в лучшем состоянии. Мы просто предложили помощь в восполнении его сил и развитии новых способностей. Нет. Альберт не согласился. Он снова накричал на нас и ушёл.        При этих словах женщина как-то помрачнела и немного отвела взгляд. Похоже, Альберт был для них ценен. — Наверное, восполнение стоило чего-то слишком дорогого для него. — Кауц пожимает плечами и снова осматривает кабинет, в котором они стоят, на этот раз больше внимания уделяя мебели в виде огромного книжного шкафа во всю стену и рабочего стола рядом с ним. У другой стены кушетка и пара кресел. — Может быть. — Согласно кивает старшая и следит за более юным взглядом. — У вас столько книг.        Наконец сменяется тема, и это возвращает беловласой улыбку. — В этом шкафу их пять сотен. Не считая этого у нас ещё три с ровно таким же количеством. — Сколько же это получается? — Посчитай.        Подросток потупил взгляд и начал пытаться считать на пальцах, чем снова смутил старшую. Она вздыхает и даёт ответ. — Две тысячи. В этом доме две тысячи книг. — Тысячи?.. — Ох, всё аж настолько плохо? Ладно. Два десятка сотен.        Снова молчаливое замешательство. — Слушай, ты меня пугаешь. — У нас такими числами не пользуются… — Да… Я заметила. Что ты вообще знаешь? — В каком плане? — В плане наук. Чтение, письмо, счёт… — Ну… Я умею считать до десяти. — И?.. — И… Эм… — Какой ужас. Ты хоть таблицу умножения на два знаешь? — Умножения? — Господь, если ты и правда есть, дай мне сил. Кхм… Ну… Это когда какое-либо число берётся два раза. Это упрощает счёт. — Не понимаю… Зачем это?        Уайт снова молчит, приоткрывает рот, а потом мотает головой. — Слишком большой разрыв. Мне будет неудобно общаться с тобой. Надо это исправить. — Исправить? — Да. Определенно. Нужно хотя бы дать тебе базовые данные. Иначе я с тобой с ума сойду.        Младшая немного обижается и фыркает. — Я не такая уж глупая. — Я не сказала, что ты глупая. Я уверена, что у тебя достаточный интеллект, чтобы усвоить то, что я буду объяснять. Просто, видимо, этим никто не занимался. Ладно. Хочешь научиться читать? Это то, с чего мы начнём. — Читать? Как священник? — Ну, не обещаю сразу его уровень, но со временем ты даже его обгонишь.        Читать. Понимать эти таинственные символы? Будет так здорово, понимать хотя бы часть из этих закорючек! — Разумеется! — Вот этот настрой мне нравится. Так. С помощью чего там обычно учат? Библия?..