Лес

       Блэк была удивлена. Великанша была уверена, что дальше процесс не пойдёт, ведь столь малой дозы не хватит для образования кристалла в простом человеке, однако, если… — У тебя… Есть камень? — Что? — Вот… У Альберта тоже был…        Старшая закатывает рукав, чтобы показать плечо и матово-чёрный камень, окружённый бледными шрамами, появившимися ещё во время роста.       Ева щурит глаза, долго думает, а потом оттягивает горло рубахи, показывая словно бы кусочек стекла в районе ключицы. — Теперь ясно. — Что же… Делать? — Боюсь, что ничего. Остаётся надеяться, что это тебя не убьёт. — Ч-чего?! — Не удивляйся так. Камень во время роста может сломать твои кости и уже их обломки проткнут легкие. Так же, он может разростись в стороны и самостоятельно пробить сердце.        Блондинка покрывается мурашками и сглатывает слюну, представляя как эта, казалось бы, безобидная стекляшка пускает в ней корни подобно дереву. — У… Успокоила. — Я не планировала. Это лишь озвучивание фактов, Ева. Ты можешь умереть от этого, зачем мне лгать и говорить, что всё пройдёт гладко?       Девчонка садится на землю и хватается за волосы, сдерживая рвотные позывы. Блэк молча смотрит на неё, оценивая прогресс по внешним признакам. Сорок процентов и это за месяц. Весь август камешек медленно адаптировал под себя молодой организм, пользуясь тем, что он получил через воду с примесями. — Дальше не пойдёт. — Ты и в прошлый раз так говорила! — Младшая почти рычит на учителя, и та даже отступает на шаг. — Ты и в прошлый… Ты говорила, что всё будет… Почему ты мне соврала? — Я не знала, что у тебя есть камень. — Каков шанс, что я умру?..       Великанша пожимает плечами и отводит взгляд. Кауц медленно поднимается и закидывает голову, рассматривая мутно-синеватое сумрачное небо, в котором уже бледнело пятнышко луны. Осень кралась холодными дуновениями ветра, пожухлой травой и мутным небом. Скоро даже луну будет не увидеть за серыми тучами. — Дальше не пойдёт. — Уверенно повторил хриплый голос. — Нужно куда больше, к тому же твоя кровь обладает хорошей сопротивляемостью. — Что это значит? — Ева опускает голову к учителю и с надеждой смотрит своими кошачьими глазами в серебро чужих. — Что ещё за сопротивляемость? — Понимаешь, кровь каждого живого существа способна содержать энергию. Её у вас принято называть магией или чем-то подобным. Чем меньше эта способность, тем лучше сопротивляемость. Это мешает проводить ритуалы, но в нашем случае это хорошая защита. Энергия мало того в тебе плохо циркулирует, так она ещё и не приживается. Я права?       Девчонка задумывается и вспоминает об всех событиях августа, которые показались ей странными. — Ну… Неделю назад меня лихорадило.       Вместе с неприятным воспоминанием лихорадки приходит и фантомный вкус горячего молока с мёдом, которым мама напоила её тогда. Это заставляет слабо улыбнуться и на секунду справиться с нервными подёргиваниями мышц. — Вот именно. Не приживается. У Альберта почти не было сопротивляемости. Должно быть, это от Жанны. Так что не волнуйся. Вполне возможно, что камень и не активируется.       Брюнетка выпускает пар изо рта и удивляется этому. — Как рано похолодало… Снег пойдет раньше… Эх, жаль, стену никак не ускорить. — А что такое?        Младшая поморщила нос, предвкушая ещё одну плохую новость и потопталась на месте, чувствуя, как леденеют пальцы босых ног. — Грэй вернётся раньше. — Так вроде… К зиме должна? — Это лишь предположение. Первые же снега свернут её работу и она вернётся.       Подросток хотел уточнить, но вспомнил про запрет в правилах и лишь вздохнул, пытаясь смирить любопытство. Однако, неожиданно, Блэк делает пояснение, видимо уже приняв Еву в «свои»: — Шпиль Солнца у Бремена. Она изучает его, но с первыми же снегами жрецы запечатывают его, чтобы холод не уничтожил его силу. — А расскажи мне про этот шпиль. — Это такая башня рядом с Бременом, хранящая энергию. Там везде символика солнца и сама хранимая энергия приобретает оранжевые оттенки. Больше я и сама не знаю, а Грэй как раз пытается узнать больше. — А… Почему ты не можешь срубать больше деревьев?       Старшая отвечает не сразу. Молчит, перебирает пальцами, следит за сонными светлячками, выбравшимися на стебли цветов. — Уайт успевает восстанавливать лес только если я работаю в таком темпе. — А разве тебе не выгоднее вырубить лес полностью? Это… Лишит Уайт и Грэй их крепости. — Это нарушит устоявшийся баланс энергии. К тому же и экосистему испортит. — А? — Этому лесу уже около ста лет. Животные сделали его своим домом, а растения в полях вошли в симбиоз с деревьями. — Симби… Чего? — Взаимопомощь нескольких организмов. — Ты столько знаешь про лес… Расскажи мне ещё.       Брюнетка усмехается и треплет позолотившиеся локоны. — Может быть завтра. Сегодня уже поздно и слишком холодно. Тебе лучше идти домой.       Ева обиженно фыркает, оглядывается на притихшие дома, а потом вздыхает и нехотя идёт к ним быстрым шагом. — Тогда до завтра, Шварц! — Спокойной ночи, Кауц.       Но ночь не была спокойной. Во влажном мраке вновь завыли волки, пробуждая и без того беспокойную девчонку. Она садится на полу и осматривается. Что ни говори, а новые глаза видят в темноте гораздо лучше.       Берингар снова спит почти во весь пол, дедушка храпит на печи, а мамино мирное сопение доносится из другой комнаты.        Вой повторяется ближе и блондинка поднимается к окну, перед этим достав из-за печи ларец с пистолетом.       Ловкие пальцы заряжают оружие и младшая Кауц садится на лавку у подоконника, слегка приоткрыв ставни.       Стена не занимала и одной десятой периметра деревни, и потому проблем у стаи не оказалось. Четыре изогнутых спины рыскали у самых крайних домов. Слишком далеко — пули просто не долетят.        Ева вешает кортик на пояс вместе с порохом и пулями, сжимает рукоять крепче и просто ждёт, наблюдая за каждым движением гостей.        Ганс вылез из конуры, но не залаял. Он притаился под окном и только редкое хрипение выдавало его.        Долго хищники искали что-то во дворах, но безуспешно. Наконец они двинулись ближе к дому семьи Кауц. В сарае заволновались коровы, царапая рогами балки под потолком.        Под воротами протискивается стройная фигура, в холодной темноте встречаются две пары золотых огней, Ганс озлобленно хрипит, провоцируя вора на приближение.        Вот уже Ева может различить движение звериных ноздрей. Внезапный щелчок кремня, облако пороха, отдачей уносимое в комнату, тихий предсмертный скулёж и волк упал, заливая землю кровью. Пуля пришлась прямо в переносицу, расколола лоб и взрывом почти оторвала верхнюю челюсть.       Оставшееся трио поджало хвосты и боком поспешило к мосту, боясь, что стрелок успеет перезарядиться и выстрелить снова.       Ева хмуро провожает их взглядом, пока последний из стаи не скрывается в кустах.       Отвлекает её шорох сзади и тихий голос. — Альберт?..       Девчонка вздрагивает и поворачивается, пугая мать горящими в темноте глазами. Дочь старается говорить так тихо, как только можно: — Мама?       Жанна вздыхает, явно не ожидая встречи с почти кошачьими зрачками. — Извини… Я разбудила тебя? — Ева… Не извиняйся. Что случилось? — Волки, мама.        Женщина было идёт к окну, но замечает издалека кровь на земле и останавливается, не желая видеть труп. — Не беспокойся. Это произошло быстро.       Жанна смотрит на слишком спокойную дочь. Ева сидит перед ней с подготовленным к бою поясом и дымящимся пистолетом. В комнате ещё оседает порох, а её дитя улыбается так, словно не совершило только что убийства. — Не волнуйся, мам… Я… Я защищу нас.       Ева убирает чёлку, пальцами вчёсывая её в золотые пряди и оглядывается на двор. — Защитишь?.. — Да. И тебя… И остальных… Весь Бенсхайм. Я буду как отец, мам.       Мать молчит пару минут, подходит ближе и обнимает дочь за шею, тихо отдаваясь плачу. — М-мам?.. Мама? Не плачь, п-пожалуйста… Что не так? Ты не веришь мне? Мамочка, я обещаю тебе. Мам… — Тише… Пожалуйста.        Они сидели так до рассвета. Ева всё это время обнимала Жанну, уткнувшись в её шею носом.       Рыжие лучи солнца заскользили по полу, разбежались по углам и наконец единым строем поползли по стене.       Дедушка ворчливо заворочался на печке и через пару минут свесил ноги.       Девчонка знала, как дед любит громко зевать утром, чтобы уж точно разбудить всех домашних и поэтому сразу же зашипела, приложив палец к губам. — Чего?.. — Варин прислушивается и всё-таки начинает с тихого тона. — Дай моей матери отдохнуть… Она не могла уснуть несколько часов.       Мужчина хмыкнул и почесал щетину, закрыв правый глаз. — Ты сейчас точно отец. Поверить не могу, что шестнадцать лет назад ты плакала из люльки… — Пятнадцать. — Не-а. Шестнадцать. Я может и стар, но на праздники у меня память хороша.       Подросток медленно моргает, улыбается и уходит на улицу, перед этим уложив мать на лавке.       Дедушка не мешает. Он не имеет права командовать взрослым, по тем меркам, человеком.       Блондинка выходит во двор, неспешно идёт по улице, по ведущей из неё дороге, пока та не превращается в тропинку в траве. Тут, далеко от шумов и леса, Кауц закрывает глаза и просто наслаждается утренним бризом.        Потоки воздуха приносят запахи полевых цветов, ещё не умеревших в инее. Тепловатый ветер развевает волосы, обнимает тело и треплет одежду.       Дочь Альберта вдыхает полной грудью и находит новый запах. Такого она ещё не чувствовала. Нежный, словно бы тоже цветочный, но не горит как одуванчик и не першит как ромашка. Нет, что-то сладко-кислое.       От изучения нового аромата отвлекает голос, упавший словно бы с неба подобно молнии: — С шестнадцатилетием, Ева.