Лес

      Вольфганги копошились в своём лагере на лугу, находившемся не так далеко от реки. С десяток больших палаток было поставлено кругом, а в центре него готовился большой костёр на ночь. Мужчины пытаются поймать рыбу с помощью деревянных копий, что выходит не слишком хорошо из-за неприспособленности горцев к такому виду охоты. В лучшем случае одно из десяти попадает в цель, однако совсем не ту, которую пытались поймать изначально.       Женщины собирают по округе сухую траву и мелкие ветки, принесённые сюда ветром из леса, чтобы было чем топить костёр. Удается найти несколько поздних кустов ягод, что гарантировало хотя бы какое-то скудное дополнение всё к такому же скудному улову.       Мирчу даже немного бросило в дрожь от всех взглядов, направленных на него из-подлобья с сухим укором, злобой, нетерпением. Словно он был виноват в их положении и словно они все сейчас хотят его убить. Дети и вовсе то ли улыбаются, то ли скалят зубы из своей собственной младшей группки, где уже проявляются дикие традиции семейства, непонятные стороннему человеку. Свои порядки.       Густав встретил его у крайних палаток и протянул руку, чтобы поздароваться с товарищем второй раз за день, разрядить обстановку и показать родственникам, что этот человек им не враг. Румын пожал крупную ладонь и облегченно улыбнулся, замечая как настороженных взглядов становится всё меньше и меньше. Вдвоём они проходят в самый большой «дом» из всех и устраиваются на чём-то вроде ковра, сделанного из овечьей шкуры. — Так… Что тебя привело, мой друг? — Вольфганг скрещивает под собой ноги, усаживаясь словно какой-то султан. — Что-то важное, как я полагаю, верно? — Да, относительно важное. Кхм… — Мирча просто садится на собственные ноги, словно бы стоя на коленях и чуть осматривает окружение. Его не удивляет минимализм, присущий этому знакомому. Циновка для сна, два небольших сундучка с пожитками и ковёр, позволяющий не глотать пыль при каждом вздохе. — Я пришёл обсудить дела, Густав… План на первые дни, если точнее.       Силач понимающе кивает и немо уточняет, что же всё-таки ему принёс Блана. Шотен в очередной раз улыбается и начинает говорить о домах, о том, что придумал Роббер и том, что было бы неплохо узнать, какой дом хочет построить Вольфганг, может быть несколько, не так важно, лишь бы рассчитать ресурсы, которые потребуются. — Мы не будем строить из камня… — Всё равно… Рассчитаем вместе древесину и… — Нет. Мы будем строить на том берегу из лесных деревьев. — Но ведь… Там запрещено строительство, помнишь? — Кто сказал? — Иначе бы там уже что-то было, в деревне словно специально пытаются строить как можно компактнее, лишь бы не выходить за частокол или того хуже, идти на другой берег. Не любит народ этот лес, значит, либо законы какие, либо и правда там жить сложно. — Я говорил уже… Если там и правда трудно, то это всё нам только на руку, а с… С хозяивами я договорюсь. Вот увидишь, в октябре уже всё решим. — С хозяевами? С какими такими ещё хазяевами? Встретил соседей, а мне и не сказал. Ишь, в октябре! А до того что? Вам первый же день не задался, как вы до октября протянете в своих палатках? — Протянем. — Только и был сухой ответ, пока Мирча с непониманием пытался разглядеть в глазах собеседника хоть какую-то эмоцию. — Позволь хоть с едой вам помогать… — С некой грустью попросил румын так, словно это ему самому было нужно больше всего на свете, а не голодным. — Я не могу смотреть на вас. — Так не смотри. Мы сами всё решим. — Я хочу помочь. — Не нежь нас. — А если… Если я вас найму? Как строителей, например, сторожей, работников одним словом. Тогда я обязан буду вам платить или кормить на крайний случай. — Это звучит уже лучше… Я поговорю со своими об этом. — Ты зол? — Я устал. Не обращай внимания на это.       На улице стоит душный день, медленно склоняющийся к вечеру, кочевники наконец наскребают минимум для всей группы и стаскивают всё в одну кучу, готовясь к ужину. Мирча понимает это и спешит уйти, чтобы успеть вернуться домой до того, как упадут сумерки. Всё же где-то внутри у него ворочалось недоверие к странному лесу и неким его «хозяевам», которых упамянул Густав.       Никлос дожидается главу семейства, на время поселившегося у него и просит внимания, с намёком посматривая на младшую дочь зверовода. Родика слегка ёрзает, надеясь, что об дневном происшествии блондин не расскажет и не поставит её в ещё более шаткое положение перед родителями.       Мужчина занимает место во главе стола и начинает односторонний разговор с гостями, совершенно не дожидаясь от них ответов: — Знаете ли вы, что есть в нашем лесу такого, что туда никто не ходит? А я вам скажу… Нечистая сила. Не важно, верите ли вы в магию, монстров, ведьм, предсказания и прочее… Жители тамошние совсем не дружелюбны. У нас их называют шабашем, но стараются поддерживать взаимоуважительные отношения, не нарушать правила, не провацировать, не мешать друг другу. Проблемы каждого живого с жителями того берега это личные проблемы каждого. Если у тебя беда, вряд ли кто-то из местных решит тебе помочь, боясь ввязаться в игру Леса и потерять в ней что-нибудь. О богатстве никто не думает, ведь и шабаш его не требует. Они отбирают другое, более ценное. Здоровье, тело, душу, мысли, воспоминания, чувства, жизнь… Всё в этом плане, всё, что мы не особо ценим, в сравнении с золотом. Да, они предлагают помощь в безвыходных ситуациях, но принять её будет соразмерно самоубийству. Попросишь помощи с повышением в должности? Они забирут часть твоей спины, чтобы сам ты стал ниже. Захочешь денег? Отдашь руки, которые хотят слишком много. Хочешь побед? Заберут сострадание… Такие они «шутницы». Их помощь приходит и желание исполняется точно так, как ты говоришь и без этого трюка джинов, которые исполняют всё буквально. Нет, всё так, как ты истинно хотел, но вот цена… Цена у них всегда до небес. Я сейчас это всё сказал потому что, вы собираетесь стать частью деревни, перейти в общие условия, а значит вам нужно знать местные правила. Первое и самое простое — не входите в лес, только в самом крайнем случае. Второе — не лезьте в ритуалы Медведя и Волка. Они должны разбираться между собой и вы можете сделать только хуже. Если вы понимаете, что самим вам не разобраться с проблемой идите ко мне или к Медведю. Медведь всегда говорит правду, от её помощи плохо не будет. Наконец вот ещё что, не называйте Волку своего имени. Никогда, ни при каких обстоятельствах, лучше придумайте что-нибудь. — Почему же? — Не выдерживает Родика, в глубине души радуясь, что она сама додумалась до этого и во всяком случае может избежать последствий.       Кауц молчит некоторое время, посматривая в окно на полупустой двор, потом наблюдает за оберегами на стене, явно служащими для определения любого вида «проблем». Ни один из них не подавал видимых необычных свойств, что несомненно радовало стража деревни.       Наконец мужчина отвечает с лёгкой улыбкой: — Ей станет тем легче вас обмануть. Имя оно ведь как… Как метка для души. Зная имя, можно наслать какую угодно порчу, заговорить на что угодно и тому подобное. У нас был случай, когда одну девчонку… — Он явно вспомнил недавний инцидент, но завуалировал под смутное воспоминание из старых лет, чтобы не ссорить семью в таком положении. — Волк буквально заболтала. Это, то, пятое, десятое, подняла за воротник и… Кх. — Создав звукоподражание работе ножа, блондин провёл большим пальцем по шее, предостерегая рыжую от повторных попыток что-то узнать у странных женщин помимо их имён. — С незнакомцами, дети надо осторожно… — Прерывает их Мирча, снова хмыкая себе под нос над всеми этими «колдовскими» штучками. — Хороша сказка, нечего сказать, ладно, пора нам уже и ко сну готовиться, давайте, ать-два.       Старшие сёстры молча уходят в комнату, косо смотря на странного, явно сумасшедшего рассказчика. Рыжая вздыхает, желая ещё чуть ответов, но повинуется и следует за остальными, в самой временной спальне не занимая место у стены или в углу, а у самого окна, надеясь хотя бы посмотреть на звёзды сегодня ночью.       Солнце медленно опускается, затягиваясь в болото чёрного горизонта, воздух быстро холодеет, сначала стрекочут кузнечики, потом начинают шуршать мыши в стенах, один из их детёнышей пробегает по комнате, чуть касаясь босой ноги Ролики тоненьким хвостом и заставляя дёрнуться.       Совсем темнеет, последние красные полосы отражаются в карих глазах и тухнут, уступая ночи небо.       Мелкие белые огоньки звёзд быстро и часто высыпаются на чернильный липкий верх, сразу увязая в нём без возможности выбраться.       Всё было бы красиво если бы не комариный писк, сразу же раздавшийся над ухом и пробравшийся в глубь черепушки, полностью вырывая из неё желание спать. Рыжая осторожно приподнимается и осматривает спящий родственников, долго прислушивается, пытаясь за сопением четверых человек разобрать звуки в соседней комнате и понять, спит ли сэр Кауц. В итоге она сдаётся, поднимается, шустро одеваясь и на цыпочках идёт по грязным доскам пола, выглядывает из дверного проёма и замечает блондина, тихо похрапывающего на лавочке у печи. Нога встаёт увереннее и дальше девушка просто идёт, осматривая тёмное помещение, вдруг цепляясь взглядом за стену с странными предметами-оберегами. Медное кольцо на верёвочке чуть покачивалось на сквозняке, три серебряные пластинки на другой нити, висящие вместе с чем-то напоминающим собачьи клыки, не двигались, чёрные вороньи перья на смолу приклеенные к кожанному браслету словно вообще не сдвигались с места нескольно дней, а вот последний… Мраморный колокольчик качался на своём гвоздике из стороны в сторону иногда ударяя язычком об стенки и пораждая не привычный звон, а каменный перестук, больше похожий на то, словно кто-то стучит в каменную дверь костяшками пальцев.       Блана с удивлением наблюдает за явно слишком активным движением предмета, понемногу утопая в мыслях разного рода. Стоит же ей отвести взгляд как колокольчик становился ещё шумнее, наровя самостоятельно расколоться. Нужно смотреть на него, чтобы такого не случилось и ритм был не так болезненен для ушей. Тук-тук. Тук. Тук-тук. Тук. Словно у полого голема начало биться сердце, мерно и спокойно, гипнотически.       Белое тулово колокольчика передавалось в лунном свете, проникшем на него из окна и всё сильнее заставляет Родику хотеть смотреть на него. Внезапно… Начинает казаться, что он замедляется и интервал между ударами всё больше и больше. Удар и тишине, пока язычок плавно, медленно плывёт в тягучем воздухе до другой стороны среза и только потом снова удар, но более глухой и такой же растянутый. Наконец движение становится настолько медленным, что касается, словно его вообще больше нет.       Родика замечает это только в самый последний момент и с непониманием осматривается, желая найти причину. Тишина, нет больше вообще ничего. Дыхание, сопение и тихий храп жильцов прекратился, иногда слышались взмахи и это пугало, пока карие глаза не различили в темноте комара, повисшего на месте и тягомотно двигающего своими крылашками, сделанными как будто из слюды и неумело склеенными по шву раннего раскола. — Ч… Чего? — Рыжая касается такого чуда и наблюдает за тем, как тот с задержкой проминается под пальцем, крайне медленно опускаясь чуть вниз и отстраняясь в право. — Как в смоле всё… Но живой видно.       Тишина в доме слишком напрягает и девушка выходит на улицу. К её сожалению от прошлой ночи остались только низкая температура и звёздное небо. Месяц встал на месте, а ветер исчез вместе с другими звуками, в соседнем дворе «застряла» собака, словно вообще замеревшая как во льду.       Поминутно покрываясь мурашками, Блана нехотя идёт по улице к воротам, чтобы проверить ситуацию за частоколом, словно надежда ещё не совсем растаяла здесь.