Лес

      Еллоу улыбнулась, когда Уайт и Дитя Льда вернулись на берег. Младшая воодушевленно и активно рассказывала о морских девах, как красиво они поют и как это здорово- плавать так глубоко в море. Белая же умиляла Волка своей довольной и спокойной улыбкой, присутствующей даже во взгляде, который следил за подростком с мокрыми волосами и прилипшей к телу одеждой. — Луночка, присядь к огню, согрейся. — Адепт усадила Дитя на песок перед горящей грудой хлама и опустилась рядом, начав руками выбирать из волос лишнее, расчесывать потом гребнем и аккуратно раскладывать светлые пряди по продрогшим плечам. — Понравилось купаться? — Очень! — Смеётся и жмётся к ней, загребая женщину в объятия. — Спасибо… Спасибо большое. — Ну-ну… Не шуми так…       Через час она уже была убаюкана шепотом на ухо и мирно спала, уложившись головой на бледных ногах, руками сжимая их хозяйку за талию и улыбаясь во сне с кошачьим и немного наглым удовольствием. Уайт же гладит её по волосам, перебирая те не столько пальцами, сколько ногтями, при это не переставая довольно щуриться. — С младшими всегда морока, да? — Еллоу хмыкает, передавая им свой пиджак, заменивший собой одеяло для юной девушки. — Устала сама-то? — Удивительно, но… Нет. — Она укрывает плечи подопечной и разглаживает ткань ладонями с какой-то особенной мягкостью, наклоняет голову и целует светлый висок. — Лёд выматывает меня гораздо меньше, чем ты или Рэд… Наверное, потому что она относительно вас тихоня… Такая… Очаровательная… — Уайт… — Волк падает на песок рядом и с ухмылкой смотрит в её глаза снизу вверх, зарывая пальцы в ещё тёплую пыль. — Мне ревновать? — Какие детские глупости, Еллоу. Не стыдно?       Белая смеётся, когда слышит со стороны собеседницы тихий скулёж и треплет её волосы, сама переходя на шёпот, едва слышимый во время прибоя: — Не шуми… Разбудишь —неделю спать будешь на коврике. — Ближайшую неделю мы все на нём будем спать. — Хихикает в ответ и дразнит, высовывая язык и покачивая ногами. — Но тут тепло… Мне нравится.       Старшая согласно кивает и поднимает взгляд к небу, рассматривая созвездия, которые можно увидеть на этом тёплом небе, но не на прохладном германском. Еллоу следует её примеру, уложившись головой на собственные руки, довольно щурится, когда видит что-то знакомое, трется щекой о пляж и закрывает веки. — Уайт… А что дальше? — О чём ты? — Мы… Хотели в Италию… Мы здесь… Что теперь? Неужели, никаких идей или мечт? Всё?.. Смысл жизни… Кончился? — Вот тяфкалка!.. Дай подумать. — Снова затихает, слушая морскую волну чуть поодаль от них, рассматривая глянцевый блеск тёмной воды и как где-то на горизонте дымит корабль своими двумя относительно тонкими трубами. Мечта? И правда… Долгое время её единственной мечтой было возвращение в Италию хоть на денёк. Тогда она была маленькой девочкой, голова которой не была забита сложными планами и долгоиграющими стратегиями. Всё было проще: солнце, море и она с Грэй, которая тогда была словно бы мягче. Уайт замечает за собой подражание этому образу из детских воспоминаний, но он, увы, получается преувеличенным и искаженным. Кто бы мог подумать, что бессмертное существо будет тосковать по своему детству? Это тёплое и нежное чувство в груди, когда ты рядом с тем, кого любишь бесконечно. Еллоу… Неужели она не любит Еллоу? Конечно любит и её образ тоже пораждает согревающую бархатную кромку на сердце. Да и Рэд, и Блэк, даже Грэй в её нынешнем образе вызывают это чувство в разной степени, особенно Дитя Льда. Тут уже какой-то особенно нежный трепет при встрече взглядами и в объятиях, но даже это не совсем то, что нужно. Может, дело в том, что она — лишь инструмент в создании этой семьи, а не сам создатель, как Грэй? Получается… — Я хочу… Создать свою семью… — Она улыбается и смотрит на удивленного Волка из-под полуопущенных ресниц. — А наша… Чем-то плоха? — Вовсе нет. Но… Она скорее принадлежит Грэй… Это её… А я… Свою хочу… Крохотную. — Отдельную? — Нет… Не обязательно… Она будет частью нашей большой… Это без вариантов, но она будет моя… — Снова смотрит на собеседницу и посмеивается. — Наша, я надеюсь. — Наша… — Еллоу тянет это слово как-то мечтательно и водит глазами вокруг, продолжая качать ногами в воздухе. — А ты уверена, что я готова? Я… Грубая и резкая, терпения у меня гораздо меньше, чем у тебя… И магии, если что, я не научу. — Зато я знаю, что ты будешь добра и ласкова с ребёнком, если такой будет… Я знаю, что ты будешь защитой и поддержкой, а это очень важно, особенно для меня… Я-то физически не удалась.       Волк краснеет и прячет лицо ладонями, глупо хихикает и жмурится, ворочая голову из стороны в сторону, двигая ногами теперь только активнее. Малыш… Уайт хочет завести общего ребёнка. Это же очень важно, ведь это — целая новая жизнь. Новая личность. Кропотливее процесса создания и воспитания ребёнка может быть только отсев мусора из песка по малейшим частичкам и она… Хочет в этом сложном деле довериться именно ей? Только ей и никому другому! — Вот как… Значит, малыш… Но разве можно? — Грэй запрещает только со смертными кровь смешивать… А насчёт совместного дитя ничего нет.       И снова они замерли, смотря друг на друга в неясной надежде, смешанной со страхом, испугом перед неизвестным, мелкой дрожью там, на дне души, похожей на то как в большое холодное озеро, в самый центр падает первая одинокая капля дождя. Вот она звонко сливается со всем остальным и только круги ряби бегут к берегам, но никогда не достигнут их, слишком слабые и маленькие. Так и неясное волнение ощущается в тебе. Оно определённо есть в самом твоём центре, но не может достичь берегов внешнего мира и остаётся внутри, докучая тебе одному и, может быть тому, кто с тобой достаточно близок, чтобы заметить тонкую «рябь» в глазах, потому что он смотрит в них постоянно и помнит отлично каждое состояние, свойственное этим озёрам.       Крови одной капля, капля другой, философский камень размером с маленькое сердце, порошок из мандрагоры, вода напитанная в солнечном шпиле, такая же из лунного, круг, начерченный пчелиным воском, смешанным с сушеной травой. Клевер, одуванчики, листья розы. Наконец тару со всем положить в центр круга и начать читать не сбиваясь три листа древнего текста и вот долгожданный хлопок в озарении света. Уайт с замиранием сердца открывает глаза, но и третья попытка не порождает новой жизни. До того была мягкая хлябь без формы и каких-то процессов, лишь смесь всего, а в первый раз только горстка грязного порошка. Сейчас же… Камень. Аккуратный, маленький, но ровный и крепкий, однако, мёртвый. Нет, даже не так, он не был живым. Обычный драгоценный камень странного цвета, словно отполированный и чуть прозрачный гранит. Адепт берёт эту мелочь на ладонь и рассматривает, внимательно, сосредоточенно, но осторожно касается пальцем, чуть двигая, пропускает маленький импульс, но свет проходит насквозь и не задерживается, не порождает живого огонька внутри. От чего-то становится грустно и женщина рвано вздыхает, откладывая крохотный кристалл в сторону. — Ну, мы уже ближе в этот раз… — Еллоу приближается к ней сзади и сначала оглаживает по волосам, только после обнимая. — Может-… — Нет. — Белая жмурится и обнимает себя за плечи. — Это предел. — С чего ты это взяла? — Я высчитывала всё по песчинкам, я придала философскому камню нужную форму, я воск заставила застыть четко по линейке… Я каждый листик выбирала, капли и те соразмерны… Я не дышала и не прерывалась в заклинании… — С каждым словом она всхлипывает и опускает голову, словно надеясь спрятаться и там, внутри себя найти ответ, почему у неё, одной из сильнейших чародеек, при совершенном ритуале ничего не выходит. Обидно — ещё ладно, но неудача в таком деле ощущается особенно болезненно и как-то неправильно. Колет виной во всем теле и от этого начинает трясти. — Идеальнее не сделать.       Волк обнимает её крепче, ставя свой подбородок на макушку белой и прикрывает глаза, ладонями согревая плечи, одалеваемые неясной лихорадкой. — Ну-ну, это ничего… — Ничего?.. — Она жмурится и глотает воздух, спиной вжимаясь в теплые объятия. — Я… Я тебя подвела… Обещала и теперь… — Какие глупости… Не бойся… Мы придумаем что-то другое… — Ты так думаешь? — Обязательно. — И целует её в щёку, чуть разворачивая в сторону двери. — А сейчас тебе нужно отдохнуть… Что-то ты переволновалась…       Старшая с лёгкой растерянностью смотрит на неё, а потом плавно кивает и они вдвоём покидают подвальный зал, чтобы дойти до кухни в доме и обеспечить себя зелёным чаем с мёдом на этот вечер. Беспокоиться не о чем, когда есть несколько запасных планов. Благо, Еллоу понадобился всего один собственный. Сюрприз-это всегда приятно.       Сашенька слабенькая. Всегда была слабенькая и глупенькая. С самого своего рождения, потому как Анна прожила недолго, а Фэрис, убитый горем прикладывался к бутылке спертного чаще, чем вспоминал про бутылку молока для ребёнка, который так и не научился плакать. Младенцы обычно кричат так, словно их убивают, а Сашенька в люльке была тихая, словно неживая. Подойдёшь и только тогда увидишь румяное от слез лицо и заплаканные глазки. Фыркает как ежонок. Есть хочет. Уайт она очень понравилась: «Светлый одуванчик, как ты в детстве». Конечно, как Еллоу. Родня же. Однако сейчас брать нельзя, она слишком неразумна, чтобы дать осознанное согласие даже случайно. Тут нужно ждать лет до пяти, а сейчас остаётся баюкать и приносить попить, пока родитель спит в пропахшем кресле.       Она была так удивлена своему имени, что даже растерялась и забыла правила безопасности, в любопытстве пошла вперёд и хоть её приходу следует радоваться, так же не будет лишним показать как беззаботность бывает опасна. Мальчишка отвратителен, в угоду «крутости» уже начал курить и воровать отцовское пиво. А вот Саша… Нежная и мягкая, а ещё очень сладкая. Волк слишком увлекается и практически дотаскивает её домой по земле, от чего получает достаточно болезненный удар веером по ребру, когда Уайт видит общее состояние ребёнка. Старшая выгоняет её подальше и привычно занимается уходом за раненным человеческим детенышем. Который это уже раз? Пятый? — Больно… — Кауц хрипло хнычет и пытается сквозь дискомфорт спрятаться в комочек, но прохладная рука останавливает её. — Тише, Сашенька… Лучше выпей лекарство и будет легче… — Адепт даёт ей выпить весь пузырёк, пока перевязывает остаток ноги и пальцы со сломанными ногтями, пластырями закрывает среднее между раной и царапиной, перекисью промакивает ссадины, уже омытые тёплой водой от грязи. — Как вы с Евой похожи… Вечно в синяках, непоседы… Ну-ну, не плачь, Сашенька…       Женщина улыбается, наклоняясь к ней и целует в лоб, укрывая дрожащее тело одеялом. — Не… Уходи… Мне страшно… — Кауц шмыгает носом и цепляется рукой за ткань рукава, пока Белая достаёт из рюкзачка игрушку и отдаёт льва в объятия девочки. — Не уйду, спи… Дитя моё…