Сыграем с огнем?

А какая разница? Таня осторожно, немного неумело подмазала лицо косметикой, некогда даренной Гробыней. Тональный крем… Тушь… Помада… Странно, даже вышло неплохо. Какая разница?!.. Молва — не без их непосредственного старания — и так уложила их в постель, и намного раньше этой злополучной заметки, о которой будут судачить еще не один месяц. Все решено и общеизвестно, так зачем отказывать себе? Может, проще дать реальный повод? Девушка зачесала и уложила волосы так, как ей это делала все та же Склепова. Зачем и дальше обманывать себя? Они оба этого хотят; и она, Таня, ничуть не меньше… Пусть будет проигрыш. То, что случилось в день свадьбы Ваньки и Пупсиковой… Девушку бросило в дрожь. Бейбарсов не взял ее девственности — но взял ее душу. Ее мысли. Отказался от ее тела, чтобы потом получить всю, без остатка. Он использовал для манипулирования голод женского тела — и преуспел. Таня вытащила одно из подаренных Гробыней платьев — серое, облегающее, с открытыми плечами. Бейбарсов показал ей, каким может быть удовольствие — и с тех пор воцарился в ее голове без остатка. Она постоянно о нем думала — и пугалась своих мыслей, и желаний. Какая разница?! Все вокруг- кроме, пожалуй, Гробыни, считали, что они спали. Что Таня предпочла таежному ветеринару могущественного некромага — потому Ванька и женился на другой. Что играла с сердцем Урга… Все уже все решили, почему она должна себе отказывать?! Выбирать больше не надо; Ург может воображать, что хочет, но время давно прошло. Гроттер посмотрела на себя в зеркало. Неплохо, сказала бы Склепова. Она постучалась перед тем, как войти. Для нее дверь некромага всегда была открыта; никто другой, она знала, не смог бы перешагнуть этот порог без разрешения. Бейбарсов сидел за столом в полутемной комнате и разбирал какие-то бумаги — он кивнул вошедшей и указал ей глазами на диван. — Подожди минуту, я закончу, — попросил он. Глеб не удивился ее визиту — наверное, понял ее взгляд еще за ужином. Едва Таня, поджав ноги, присела, в камине рядом тут же вспыхнуло пламя, освещающее комнату мягким светом — но не теплом; погода и так была жарковата. Девушка не знала, что нужно делать, и от этого нервничала. Смущение отступило совершенно внезапно, и на нее снизошло предельное спокойствие. Все, как должно быть. Помедлив, она сняла нагревающееся кольцо, отложила: Феофил ожидаемо не одобрял ее присутствия здесь. Закончив раскладывать бумаги, Бейбарсов достал из шкафа бутыль вина и два бокала; протянув один Тане, устроился рядом. Глеб не торопился — заговорил он, только когда они наполнили емкости во второй раз. — Тебе будет сложно объяснить все Ургу, — наконец, сообщил он. Его пальцы касались ее щеки, скользили вниз по шее. Расстояния между ними практически не было… — Разве? — Ты любишь страдать муками выбора, — усмехнулся Глеб. Драконболистка покачала головой. — Никакого выбора нет. Я объяснилась с ним. — Рад это слышать, Таня. Зачем оттягивать? Допив вино одним глотком, Глеб отставил кусок дутого стекла в сторону. Таня поспешила повторить за ним — и, подняв глаза, утонула в черных, ничего не отражающих, очах. Склонившись, он целовал ее — так долго, что девушка почти забыла, как дышать… Поцелуи некромага никогда не забываются. — Ты безумно красивая, Гроттер, — шепнул он ей на ухо — перед тем, как вновь коснуться губами ее шеи и голых плеч. Молния на платье, проходившая по спине, вскоре оказалась расстегнутой; ткань послушно скользнула вниз, к поясу, обнажая небольшую грудь. Бейбарсов отстранился — казалось, он смотрел и не мог наесться зрелищем. Кому она врала все это время, отрицая чувства к некромагу? И почему не пришла раньше? Гроттер сама расстегнула его рубашку. Глеб внимательно следил за ее действиями — а затем скинул одеяние на пол. Теперь Таня сидела у него на коленях, а он, не торопясь, ласкал стройный тонкий стан. Спешить было некуда. Рыжеволосая драконболистка выгнулась, подставляя себя под лобзания-полуукусы, дразнящие и страстные, вызывающие дрожь во всем теле. В какой-то момент — когда именно, Таня упустила — они переместились на кровать. Спущенное к талии платье, деталь нижнего белья, его брюки — все это было лишним. — Я… — Не стоит, Гроттер. Ничего не говори. Повторяю: я всегда любил только тебя — и буду любить вечно… Еще вчера Гроттер покраснела бы от мысли о том, что сейчас делал с ней этот мужчина, стыдилась своих эмоций, собственного вожделения — но теперь все было… естественным. Поцелуи, эти бесконечные, сводящие с ума поцелуи! Страсть. Нежность. Любовь. Нетерпение. Торжество обладания… Она таяла в его руках. Каким же преступлением по отношению к ним обоим было отказывать себе в Этом… — Ты проиграла, — тихо сказал ей некромаг. Скорее, сдалась на милость победителя. Но это желанный проигрыш. Резкое движение бедрами, еле слышный вскрик, испачканные простыни — и чувство долгожданного блаженного единства. Кажется, ей было больно — но именно эта боль делала происходящее настоящим, реальным. Именно она показывала истинную ценность происходящего, подводила итог этой длинной игры. — Я тебя… люблю. Слова Тани заставили Глеба ускориться; его объятия становились все менее нежными — с каждым толчком сильнее пробуждались животная страсть и ненасытная жадность. И, глядя в мутные глаза, некромаг прекратил сдерживаться. Позволил себе любить так, как любит некромаг. Он что-то ответил ей — проникая так глубоко, как только мог… Он ждал слишком долго, чтобы церемониться и дальше. В воздухе звучала их общая фраза. …Вечно.