Мы сотканы из ткани наших снов
— Добрый вечер, мистер Ван Арт. В приветственном жесте Мия протянула слегка подрагивающую от нервного напряжения руку, но вместо рукопожатия в ответ получила нежное, едва ощутимое прикосновение губ к тыльной стороне ладони. — Добрый вечер, мисс Питерс. Эмили описывала мне вас. Предупреждала, что вы блистательно красивы, но мне и в голову не могло прийти, что я встречу божественную Астарту собственной персоной. Мия вздрогнула. Голос мужчины не был ни холоден, ни горяч. Все сказанные им комплименты, с первого взгляда походящие на неприкрытую лесть профессионального обольстителя, казались простой констатацией факта. С равным успехом можно было назвать железо металлом, а кипяток обжигающей водой. И если эти приятные слуху слова были ничем большим, чем просто озвученными фактами, почему тогда Мия краснела, как застенчивая школьница? Приближаясь на предельно близкое расстояние, Виктор обошёл всё ещё не слишком подвижную девушку, и, приглашая её присесть, отодвинул стул, обтянутый кобальтово-синим бархатом. Он стоял так близко, что Мия могла разобрать каждую ноту его глубокого парфюма. Сандал, амбра, тмин и опасность. Неминуемая опасность. Будто что-то тяжелое садануло по голове Питерс, призывая выпутаться из шлейфа его физической привлекательности. Это было крайне глупо и неосмотрительно — терять настороженное самообладание после пары выменянных друг у друга фраз. Непростительно глупо. Он недурён собой, конечно же, но разве от этого можно позволять себе дрожать под заинтересованным взглядом его тёмных глаз? Соберись сейчас же, изголодавшаяся. Присаживаясь на стул, Мия рвано вздохнула, и это не укрылось от внимания лукаво усмехнувшегося Виктора. Можно поспорить, он знает о том, насколько ошеломляющее впечатление производит на большинство девушек. И это почему-то в момент разозлило Питерс. Ощутить себя в глазах какого-то самодовольного сердцееда глупой трепещущей фанаткой — это ужасно унизительно. Стать одной из многих, очередной памятной засечкой на его кожаном ремне — просто неприемлемо. — Я польщена, благодарю, — холодно, но деликатно произнесла Мия, — А вот вы, мистер Ван Арт, для меня были абсолютной загадкой. Сухие тезисы, которые были известны Питерс, казались поверхностными и совершенно недостаточными для того, чтобы вести себя чуть более расковано. И литая маска заносчивой снисходительности вкупе с вальяжной позой Виктора ничуть не способствовали её раскрепощению. Они молчали минуты две, смотря друг другу в глаза. И это не чувствовалось даже намёком на флирт. Ван Арт с нарочитой лёгкой ленцой, со странным оценивающим прищуром внимательно рассматривал Мию, в то время как она смотрела на него опасливо, исподлобья. Ей нужно защититься. Защититься от его пугающей красоты, от немигающего взгляда его почти чёрных глаз и от его пальцев, что будто бы были небрежно сцеплены у самых губ в молитвенном жесте, но на самом деле хватали Мию за грудки, душили, сдавливали сонную артерию. Топили в ледяной воде дьявольского очарования. И на этом моменте Питерс снова сдалась. Перевела взгляд со смоляных глаз на те самые аристократически длинные пальцы; на его надменные, изогнутые в улыбке губы… и чуть ниже. На контрастирующий с чопорным костюмом небрежно расстёгнутый ворот рубашки, открывавший вид на переплетение синеватых вен. Страшно красив… — Прошу прощения, — Мия слегка дёрнулась, едва услышав голос Виктора, что стал заметно ниже, чем звучал десятью минутами ранее, — Это я попросил Эмили не выдавать обо мне лишнюю информацию, — хитро улыбнулся Виктор, как только поймал рассеянный взгляд девушки, — Я бы хотел раскрыться вам лично. Мия чувствовала, что каждое слово, произнесённое Виктором, имело двойное дно. Иной смысл. Такой очевидный и такой заурядный, как шаблонная шутка на первое апреля. Но она не могла собрать остатки своего растерянного жизнью разума и сосредоточиться на их истинном значении. Все её естество в данный момент было о физическом, о телесном. О том, чтобы оставаться на грани, балансируя где-то между его хриплым низким голосом и остро режущим взором. Лавируя где-то между слепым обожанием и желанием бежать от него. Как можно дальше — забиться в самый дальний угол, сжавшись комом до состояния твёрдого абразива. Она ощущала себя отнюдь не желанной дамой и даже не спутницей. Мия — главное блюдо на ужине дикого хищника. Об твердили и об этом же молчали её инстинкты. Подобное уже бывало и не раз, чуть более пяти лет тому назад. Когда отчаянная Питерс день ото дня с распростёртыми объятиями встречала всё новых и новых хладнокровных визитёров. Своих потенциальных убийц. Господи, он вампир. Как ты, чёрт возьми, не почувствовала этого раньше? — З-зачем я вам? Ч-что вам от меня нужно? — еле слышно, со скачущей интонацией. И уже не было никакой хрупкой девичей бравады — остался только страх. Она пришла к своей смерти самостоятельно. В красивом алом платье длиной чуть выше колена, бордовых лодочках и с нездоровым блеском в глазах. Он боролся за неё неотступно, не страшась ничего. И зачем? Чтобы она так глупо сдохла. Да ты победитель, Мия. — Излишний официоз, — Виктор подался вперёд, чтобы взять Мию за руку, но она отпрянула от него, как от палящего огня, — Может, перейдём на «ты»? Ни один мускул не дрогнул на лице Ван Арта. Он всё еще сдержанно улыбался, будто всё это время терпеливо ожидал, что осознание ситуации с минуты на минуту застанет Питерс врасплох. — Разве это имеет значение? — она натянула на лицо притворно-очаровательную улыбку, но в глазах стояли слёзы обиды. Поражения. — Ответь мне на один примитивный вопрос, — опершись локтями о стол, Виктор сократил дистанцию. Его прежняя лёгкая ухмылка исчезла с лица, как по щелчку, превращаясь в нечто между выражением серьёзности и раздражения, — Если бы я хотел убить тебя, мы бы сидели здесь, в ресторане? Так было гораздо лучше. Привычнее. Номинально романтическое свидание неумолимо быстро превращалось в деловую встречу, грозящуюся перейти в гордый статус последней в жизни Питерс. Мия с открытым вызовом посмотрела в мрачные глаза Виктора. Если путь на Голгофу был единственным, значит нужно пройти его с гордо поднятой головой. Девушка полностью скопировала позу Ван Арта, оставив между их лицами не более полуметра. Смотри в лицо страху, когда страх угрожающе скалит острые клыки, Мия. — Значит я повторю свой вопрос снова, — размеренно, по слогам произносила она, — Зачем я тебе? Что тебе от меня нужно? По удивленному выражению лица Виктора, сокрытому под тоннами векового грима излюбленного равнодушия, было заметно, что резкая смена модели поведения Питерс стала для него новостью, и вероятнее всего, приятной. — Ничего, — также по слогам произнёс Ван Арт, довольно ухмыляясь, — Меня привёл мой интерес и твоя дурная слава. Знаешь, не так уж и часто мне становится интересно, — интонационно он выделил последние слова, — Тебе не нужно опасаться за свою жизнь, я не причиню вреда. Мия хотела что-то выпалить про выраженное дружелюбие и добросердечный альтруизм Виктора, но ей необходимо было держать тон этой странной светской беседы. Она и так уже совершила добрую сотню ошибок за первый десяток минут, так что теперь каждый её шаг считался подотчётным. Нельзя более показывать замешательства и испуга. Никаких эмоций, пробивающих солидные бреши в её тонком броневом щите. — Я уже вечность не опасаюсь за свою жизнь, — фривольно фыркнула Питерс, — Разве можно бояться за то, что не имеет никакого смысла? И это была правда. Всё, до последнего слова. Её интуитивное ощущение паники состояло из ядерной смеси чистейших инстинктов. Сохранить то, за что когда-то боролось множество верных людей, волков. И имело ли это теперь смысл? Нет. Это всё равно, что пытаться воскресить ошибочно гильотинированного. Глупо. Бесполезно. Не нужно. Вот и жизнь ей не нужна. В непроглядных глазах Виктора промелькнула тень понимания. Ван Арт наверняка даже не имел точного представления, что на самом деле происходило с Мией пять лет назад. Но он отдавал отчёт в том, что девушка не дрогнет, даже если ему взбредёт в голову четвертовать её прямо здесь, в этом ресторане. Она поблагодарит и улыбнётся. Ей просто больше не за что бороться. — Значит в тебе гораздо меньше человеческого, чем мне казалось, — тон голоса Виктора был холоден, но слова звучали с неким уважением, — Повторю ещё раз, я не причиню тебе вреда. Попытайся расслабиться, мне не нужен этот деструктив. Одна беседа, только одна, и, если никто из нас не захочет большего, она станет последней. Даю слово. Мия склонила голову вправо, пытаясь проанализировать сказанные мужчиной слова. Прядь её светлых волос, намеренно выпушенная из причёски, касалась пунцовой щеки девушки, и Ван Арт не отводя глаз, наблюдал за ней. Как она покачивалась, изнеженная дыханием Мии; как старалась продлить невесомый контакт с тёплой кожей. Она дразнила его. Она манила его дотронуться. И Виктор не удержался, не смог. Слегка проведя пальцем по девичьей щеке, он аккуратно заправил за ушко непослушный локон золотистых волос Мии. Девушка осторожно перевела на него свой взгляд, и он удовлетворённо усмехнулся. Даже не дрогнула. — Одна беседа, один вечер, — голос Мии подрагивал, но намерения были тверды, — И, если ты заставишь меня пожалеть о моём решении, я заставлю тебя пожалеть о твоём бессмертии, — с невинной улыбкой девушка протянула руку, чтобы скрепить уговор рукопожатием. Но взамен она второй раз за этот вечер получила нежное, едва ощутимое прикосновение губ к тыльной стороне ладони.***
Это форменное безумие, другого объяснения у Мии не было. Иррациональное притяжение и паталогическая тяга, вмешиваемые в противоестественный коктейль из отторжения и ужаса, заставляли Мию поверить, что к ней применили гипноз. Лучше уж думать, что ты не имеешь никакого права выбора, чем думать, что твой выбор — затаив трепетное дыхание, сидеть за столиком в фешенебельным ресторане и ожидать следующего слова от того, кто в следующую секунду может лишить тебя жизни. Ты не доверяешь ему, помни об этом. Но слабое самовнушение не приносило желаемого результата, потому что Мия больше не ощущала от Виктора угрозы. Ни тогда, когда он якобы случайно прикасался к её руке. Ни тогда, когда его жалящий взгляд чувствовался на её коже тёплым покалыванием электричества. Они сумели наладить хрупкий контакт. Лёгкий разговор о живописи, пара интересных фраз о музыке, громкое слово о бизнесе и политике — им не приходилось искать темы для дискуссий, ведь темы сами находили их. Когда все кулинарные изыски были поданы и уже успешно съедены, а от драгоценной бутылки красного полусладкого осталось чуть больше чем ничего, общение, что всё это время эквилибрировало на алмазной грани допустимого и резонного, приняло вполне закономерный оборот… — Мия, пожалуйста, расскажи о себе. За более, чем четыре века моей жизни, не думаю, что когда-либо встречал хоть кого-то отдалённого похожего. — Виктор говорил вкрадчиво медленно и тихо, что, разумеется, позволило ему услышать рваный вдох Мии. Вероятно, он счёл её реакцию за смущение, решив уточнить: — И притягательного. Во всех аспектах. Она только-только выбралась из западни, в которую её загнало собственное сознание. Только почувствовала себя не связанной тугими канатами беспочвенных опасений и условностей. Только подумала приспустить одну из тысячи привычных масок, как Виктор, одним вопросом содрав маскарадную личину Мии, решил, что отныне регламент их диалога больше не предусматривает хитрой многоликости. — Что именно тебя интересует? — девушка покручивала в пальцах тонкую ножку фужера, смотря на бурое вино, переливающееся в томном свете свечей всеми оттенками красного. — Меня интересуешь ты и то, кем ты являешься. Чем живёшь и чем дышишь, — Мия не смотрела на Виктора, но буквально чувствовала его хищный взгляд, обращённый к её ключицам. И чуть выше, где кожа тоньше, а ткани нежнее, — Я многое слышал о тебе, но скорее дам голову на отсечение, чем поверю, что всё это правда. После его слов Питерс набралась смелости и перевела взгляд на мужчину. Впервые за весь вечер она увидела его истинные, нефильтрованные умом эмоции. Виктор горел в холодной злости, и об этом рьяно свидетельствовали его обжигающие глаза и руки, что сжимали тихо трескавшийся край деревянного стола. Мия не понимала, что именно из перечня слухов о её личности ввело Ван Арта в настоящий гнев, но нечто подсказывало ей, что Виктор не станет говорить об этом. А значит и спрос не имел никакого смысла. — Что касается моей сверхъестественной сущности: я что-то вроде полувампира, — Питерс решила начать издалека, — Ошибка природы, которую поэтично наименовали Рожденной Луной. Если опустить все эти утомительные детали, то теперь я просто обычная девушка. С некими осложнениями, конечно, — усмехнулась она, сжимая в руке фужер и видя, как терпкое вино наполняло собой ажурную сеть микротрещин, — Но я больше не хочу иметь ничего общего с паранормальным миром. Слишком высока цена за место под солнцем. — Рождённая Луной… Красиво, не правда ли? — задумчиво протянул Виктор, — Несколько лет назад ты произвела настоящий фурор на высшее общество бессмертных. Даже до меня доходили слухи, хоть я уже давно не появляюсь среди вампирского бомонда. — Да, мои репутация и известность идут впереди меня, — закатила глаза Мия, раздражаясь. Она отставила прочь ни в чём неповинный фужер, чтобы не добить его в порыве бурных чувств, — Мои поклонники много раз являлись ко мне на порог. И нет бы автограф взять, им всем непременно хотелось приобрести мою голову в качестве памятного сувенира. — Мне жаль, — Виктор взял руку девушки в свою холодную ладонь, слегка сжимая в знак поддержки, — Подобные «почитатели» нередко становятся жертвами своей маниакальной одержимости. — мужчина чуть помедлил, но всё же продолжил говорить. Видимо, его интерес был намного сильнее приглушённого на время чувства такта, — Как ты смогла спастись от их внимания? — А я и не спаслась, — с намёком посмотрела Мия на Виктора. Она не хотела выдавать подлинного ответа на заданный вопрос, но выжидающе серьёзные глаза Ван Арта не оставляли шанса на сокрытие тайн, — Просто я была под н-надежной з-защитой… До тех пор, пока мой щит сам не стал излюбленной мишенью, — опустив глаза на их переплетённые пальцы, Мия пыталась сморгнуть появившиеся слёзы. Она молилась на то, чтобы на этом испытание искренностью, начавшееся не так давно, но уже изрядно измотавшее её, было окончено. Этот день и так, не щадя, выжимал из Питерс последние жизненные соки. Больше нечем питать себя. Больше нечем делиться с другими. — Может не будем об этом? — боль была эхом каждого произнесённого ею слова, — Сейчас всё затихло. После переезда в Филадельфию меня никто не тревожит. Не знаю, в чём причина отсутствия интереса к моей персоне, но меня полностью это устраивает. Без излишних признаний и раскаяний — изнанка была вывернута напоказ вместе со всеми своими кривыми швами и длинными белыми нитками. И это было совершенно нечестным. Почему она нещадно выпотрошена и пропущена через мелкое сито анализа Виктора? Почему, чёрт бы его побрал, это невзаимно?! — Теперь ты имеешь отдалённое представление о нелёгкой жизни вампирских выродков, — нерадостно усмехнулась Мия, покачав головой, — Может быть пришло время приоткрыть дверь в свою историю? Если ровно до этой секунды Питерс ещё могла видеть эмоциональные реакции Виктора — гнев, интерес, поддержку — сейчас же наступил мертвенный штиль. Ни одного движения, даже случайного спазма мышц лица. Ничего. Полый манекен. — Если не брать в расчёт бронтозавров и ледниковые эры… Большую часть своей жизни, а это порядка трёх веков, я провёл в Западной Европе. Около полвека назад решил посетить уже далеко не новый Новый Свет. — усмешка. Усмешка или Мие показалось? — В Америке подобному мне крайне легко оказаться на вершине. Это ощущалось звонкой пощёчиной. Настоящим плевком в лицо. Ты насильно выворачиваешь себя будучи в заведомо проигрышном положении, смея надеяться, что в ответ получишь что-то хотя бы отдалённо похожее на взаимность. Но нет. Взаимность, Мия, ныне ценнее золота, и её не раздаривают условными символами безусловного доверия. Ты ошиблась, Питерс. В сотый раз ты ошиблась… — Не так уж и приятно рассказывать о себе, верно? — вздёрнув подбородок, девушка резким, дерзким жестом вытянула свою руку из ладони Виктора и посмотрела ему в глаза, — Это скверно чувствуется: когда пытаешься раскопать ржавые скелеты, захороненные в памяти. Неправда ли? Мия видела, как неискренняя смущенная улыбка вырисовалась на лице Виктора, и ей захотелось мстить. Бездонными цистернами вновь и вновь выливать на его расчётливую голову горький яд издёвок и сарказма, чтобы почувствовал. Чтобы понял. Однако Питерс прекрасно осознавала: Ван Арт не был обязан излагать свою честную, не ограниченную минимумом голых фактов биографию. Их роли и позиции были изначально обозначены и предельно ясны: его — доминирующая и главная, её — подчиняющаяся и покорная. Мия не имела ни права требовать, ни права отыгрываться за свои неоправданные ожидания. Она могла лишь дышать и рассчитывать на то, что к ней будут достаточно добры. Это ведь глупо: изображать из себя ядовитого аспида, когда ты его добыча. — Многовековая интровертированность даёт о себе знать, — в ухмылке Виктора показался еле заметный хищный оскал, от которого по спине девушке пробежал противный холодок, — Если хочешь знать обо мне нечто большее, то тебе нужно быть готовой выложить все свои карты на стол. Абсолютно все, Мия. — А раз так, — широко улыбнулась девушка. Так, чтобы нарочитая неискренность чувствовалась в каждом сказанном слове, — значит, они пока останутся при мне. Вечер закончился резко, начавшись резко. Они встали минут через десять со своих мест, предварительно громко помолчав о своём, о личном. Не хватало только поклонов, как по завершении дрянного спектакля с претензией на шедевр. Но поклонов не было. Девушка деловито протянула Виктору руку, готовая соврать что-то о том, как ей приятно было с ним познакомиться, но… Но у Бога, видимо, были свои судьбоносные планы. Она получила поцелуй. Третий. На этот раз ощутимо горячий. На этот раз в щёку. Да. Бог любил троицу, но однозначно ненавидел Мию. Водитель Эдвард, если опьянённая вечером Питерс ничего не путала, доставил её домой ценным грузом, сопроводив под руку прямо до двери подъезда. Теперь она босиком шла по длинному коридору своей квартиры, через плечо перекинув держащиеся на ремешках бордовые лодочки. Они вылетели из её рук мёртвым грузом, едва девушка дошла до дивана и кинула на него своё тело. Мия ощупывала уставшее и совершенно безрадостное лицо, чувствуя, как плотный слой макияжа размазывался по её коже в нечто нечитаемое. Да, она была безмерно благодарна своему нарисованному личику: оно весь вечер верно служило ей хитиновым покровом. Служило, а теперь давило на её эпидермис гидравлическим прессом, напоминая обо всём произошедшем. Напоминая обо всём, что так нестерпимо хотелось с себя смыть. Давайте прощаться, мисс. Была рада нашему знакомству, но увы и ах — нам не по пути. У меня лицо уставшего от смерти инфернала, и я ни за что на свете его не променяю. Полночь — это то самое время, когда прекрасная принцесса была обязана снова превратиться в Золушку. Именно поэтому Мия Джоанна Питерс сидит со спущенным на одно плечо мятым платьем, босая и больше похожая на подружку кровожадной куклы Чаки. Она смыкает глаза. Засыпает. И надеется, искренне надеется больше никогда не проснуться.***
Палящие лучи нагло врываются в охлажденное ночью пространство, мозоля глаза своим ярким присутствием. В мире существует чудесное изобретение человечества — плотные гардины — и да, они у Мии были. Но у неё не было привычки расправлять их с наступлением вечера. Она, наверное, обязательно стала бы пределом мечтаний какого-нибудь озабоченного вуайериста… Ну, разумеется, если бы было, что ему показывать. Питерс отвернулась от надоедливого солнца, утыкаясь лицом в подушку. Сквозь толщу невесомого пуха она слышала приглушенный бархатный смех. Совсем близко. Катастрофически близко. О Боже. Она обожала этот звук. — Детка, — ласковый шёпот окутывал своей нежностью. Мия приоткрыла глаза и увидела, как Макс старается спрятать маленькое зеркальце в своей ладони. Ты что, направлял солнечных зайчиков мне в лицо? — Да-да, именно так я будил тебя последние полчаса, — закатил глаза Макс и усмехнулся, отвечая на невысказанный вопрос девушки. Он так хорошо её знал. Мия довольно улыбнулась и снова зарылась носом в подушку. Сегодня — выходной день, и она имела полное право провести его так, как ей заблагорассудится, пусть даже потратив его на прозябание в сонном царстве. Главное, чтобы сейчас по левую руку находился мужчина её мечты. Да, конечно, его место занимал вальяжно развалившийся Фолл… Но что поделать, и он сойдёт. — Пора вставать, герой, — Мия почувствовала холодок и то, как с неё медленно стаскивали одеяло. Она уже было дёрнулась, чтобы начать убивать, но ощутила прикосновение горячей ладони к оголённому бедру, — Уже полдень, а у меня грандиозные планы на тебя, — руки Макса скользили по атласной коже, медленно пробираясь под шёлковую ткань ночной рубашки. Мия ощутила, как её тело вмиг накалилось, превращаясь в искрящийся оголённый провод. Настоящий электрический ток, яркими и колкими волнами идущий по грубым ладоням Макса, окутывал всё её тело, заставляя плавно выгибаться навстречу его движениям. Она была готова застонать только от этих дразнящих ласк, только от лёгких прикосновений умелых мужских рук, но из последних сил сдерживалась. Сдерживалась-сдерживалась-сдерживалась… Мия перевернулась на спину, игриво ускользая от волнующих касаний к её коже, что в секунду стала слишком чувствительной. Это было что-то сродни неосознанной попытке оттянуть долгожданный момент, когда каждое мгновение пыточного ожидания делает неминуемое удовольствие ещё более сочным. Лакомым. Макс не противился, — он принял негласный вызов и лениво убрал руки с тела девушки будто бы и вовсе не желал до неё дотрагиваться. Словно ему это было просто неинтересно. И Мия возможно бы задумалась над этим, если бы Фолла не сдавал с поличным его взгляд, вспыхивающий тёмно-серебристыми искрами. Он сильно, невероятно сильно её хотел. Но разве кто-то запрещает ему играть с едой?.. — Если в твои планы не входят свежие панкейки и горячий секс, то я отказываюсь в них участвовать, — вычитывая в глазах мужчины игру, тихо произнесла Мия, чтобы не выдать дрожи своего голоса. Прошло не больше пары минут, но пытки уже становились жёстче, повышая температуру пьянящего воздуха на десятки градусов. Макс с грацией крадущегося волка неспешно приближался к Мии, нависая над её телом. Не касаясь его. Сейчас действовало только одно правило — правило выигрыша: смотри, но не смей трогать. И Питерс смотрела. Смотрела, как напряжённые размеренными движениями мышцы перекатывались под бронзовой кожей, привлекали внимание к рельефному торсу. Смотрела, как Макс раздевает её одним только взглядом, стягивая с плеч тонкие лямки, которые, кажется, уже плавились от жара её кожи. И, сгорая, смотрела на то, как всего несколько чёртовых дюймов отделяло её талию от упора его рук. — Не уверен, что у нас есть все ингредиенты для панкейков, — Фолл склонился над губами Мии и прошептал в них: — Кажется, у тебя было второе условие. Не напомнишь? Хриплый, прерывистый тон голоса, ощущаемый на возбужденной коже сладким трепетом, заставил девушку сделать равный вдох. И это снова привлекло внимание Макса к её губам. Едва только Мия почувствовала еле ощутимое касание поцелуя, как Фолл сместился вправо, опаляя дыханием шею девушки. Питерс уже не помнила себя. Она что есть силы сжимала пальцами измятые простыни, приказывая рукам оставаться на безопасном расстоянии от тела мужчины. Чтобы не ощутить, насколько сильно он был возбуждён. Чтобы не ощутить, что эта игра была заведомо проигрышной. Для неё. — Я хотела секса, — тихо произнесла Мия, с вызовом смотря в глаза Фолла и отчаянно проговаривая про себя единственную мольбу. Сдайся. Сдайся, — Это моё второе условие. — Я прошу, умоляю тебя, сдайся, — Выполнишь его? Она чуть приподнялась, чтобы оказаться ещё ближе к лицу Макса, но по своей неосторожности слегка коснулась кончиком носа его щетины. И это сорвало чеку. Фолл сдавленно прорычал, оттолкнул Мию на кровать и, сцепив над головой её тонкие запястья, припечатал своим телом, не давая шанса вырваться. Только это и не было нужным. Питерс слегка дёрнулась, даже не думая, что это сможет помочь освободиться от его жадной хватки, следы которой браслетами отпечатков ещё несколько дней будут неустанно напоминать Мии о позднем субботнем завтраке. Макс не дал ей в долг ни одного движения — только лишь взгляд. Умоляющий, рассредоточенный, зовущий. Взгляд в грозовые серые облака. Жестокие. Воспламенённые. Яркие. Она чувствовала его эрекцию, упирающуюся в её бедро, и мысленно давала себе торжественную клятву никогда, никогда больше не играть в опасные игры. Те, что становились балансиром на бритвенно-острой грани желания и наваждения. На давно размытой грани жизни и смерти. Расстояние между их телами, сведённое к ничтожному минимуму, ощущалось сильнейшим аффектом. Почти агонией. Почти катарсисом. Мия развела ноги, обнимая ими Макса. Притягивая его к себе. Ближе-ближе-ближе… Но ближе было некуда. — Разве я когда-нибудь отказывал тебе в просьбе? — прерывистый шёпот Фолла превращался в хриплый полустон, — Любой твой каприз, Мия… Он прижался напряжённым членом к влажной ткани её шёлковых шорт, и она услышала несмелый треск ночной рубашки. Этого следовало ожидать, — Макс ненавидел и отрицал любую преграду, разделяющую их во время секса. И Мия бы усмехнулась, вспоминая сколько разорванного белья хранил её гардероб, если бы в следующую секунду не почувствовала горячие пальцы Фолла внутри себя. — Боже, — шумный вдох, и она снова откинулась на подушку, двигая бёдрами навстречу плавным движениям его руки. Он никогда не щадил её, нет. Никогда не оставлял в живых, из раза в раз вместе с самим собой сжигая её тело и душу в белёсый пепел. И можно было выпрашивать его милости, можно вымаливать у него пощады, но… лучшем выбором было выстанывать его имя. — Ма-акс… Глаза Мии непроизвольно закатывались, скрывая в тёмных зрачках всю подноготную её мучительной жажды. Она почувствовала спасительное тепло тела Фолла, когда он склонился над её грудью, проводя небритой щекой по чувствительному соску. Скользя по нему языком. — Господи… Речь Мии была практически неразличима, но то, как она нетерпеливо старалась прижаться к его члену, говорило за неё лучше любых возможных слов. — Ещё, — Макс не просил — требовал, истязая её быстрой сменой темпа движений, — Ещё, Мия. Давай же. Зови меня. Но она уже не понимала происходящего. Были только его руки, его властный шёпот и его горячее дыхание чуть ниже впадинки её ключицы. Мия беспорядочно проводила ладонями по мужскому торсу, хватая и царапая. Стараясь зацепиться за реальность. Но зачем нужна была реальность, когда есть он? Питерс извивалась под Фоллом, проявляя себя новым ритмом. Исходя новым стоном. Выражая новую степень своего обожания. Она осознавала, что это ненормально. Ненормально — вот так любить. Но эта любовь ей не подчинялась, как не подчинялось всё животное и безумное, что вспыхивало в её густой, холодной крови каждый раз, когда Макс касался её. Чёрт. Это настоящая мания. Мия провела ладонями по напряжённым мышцам его живота, спускаясь ниже и пытаясь дотянуться до резинки пижамных штанов. Её подрагивающие руки уже подцепили ткань, как только она почувствовала, что Фолл остановился, прерывая желанные движения пальцев. Она жалобно простонала и вильнула бёдрами, чтобы постараться вернуть сладко потягивающие ощущения внизу живота, но Макс пресёк все её попытки, усмехаясь. Это секундная пауза отрезвила; позволила услышать, как он дышал. Громко, неровно, несдержанно. Будто бежал с немыслимой скоростью, но остановился прямо перед самым обрывом, чтобы не сорваться вниз. Вот только он уже сорвался. — Мия, я же сказал, — угрожающе тихо выцедил Макс, второй рукой потягивая её волосы, чтобы она не посмела прервать зрительного контакта, — Зови меня. И только эта хрипотца в его голосе, только это требование чувствовалось почти как экстаз. Почти как секс. Она шумно сглотнула, понимая, как дорого ей может стоить неповиновение. Зови меня. — Макс, — шумно вбирая ртом воздух, — Макс, — выдыхая гласную с горькой болью, как выдыхают жгущий лёгкие сигаретный дым, — Макс, — с тихими, бессильными слезами в уголках глаз. Её ладони ласково очертили грубые контуры его скул, точёную линию челюсти. Утренняя щетина слегка покалывала гладкую кожу, заставляя улыбаться из-за щекочущих ощущений. Чёртова любовь, что же ты сделала с ними?.. Связала их друг с другом крепко-накрепко морским узлом и, как чужеродный тонущему судну якорь — бросила на дно тонуть. И самое страшное было в том, что всплыть на поверхность им не хотелось. Никогда. Мия запустила пальцы в волосы Макса, стараясь приблизить его к своим губам, и почувствовала, как он подался к ней навстречу. Её язык скользнул по его нижней губе, пробуя на вкус их жгучую, азартную любовь. Она чувствовалась как смертельная доза соли, как перец чили. Как кровь, которую они пролили друг за друга. И как слёзы не-прощания, которые совсем скоро будут пролиты. Мия знала: со дня на день ей предстоит проститься с ним. И поэтому, у неё со дня на день не станет сердца — она сама, добровольно вырвет его из своей распоротой груди, а затем отдаст Фоллу. Оно ведь и так давным-давно ей не принадлежало. Мия просто вернёт его истинному владельцу. А в под клетью сломанных рёбер останется кровоточащая пустота размером с чёртово мироздание. Зато Макс будет жить, и, Питерс глупо надеялась, — будет вспоминать её. Ну, хотя бы иногда. Да. Будет вспоминать, возможно, сидя в кресле с кружкой не слишком хорошо приготовленного латте с корицей. Может быть раза два в неделю, месяц или год. Совершенно стихийно, случайно. Где-нибудь между делом. Между биением их сердец. — Пообещай мне, — девушка тихо просила, порывисто прижимаясь к его губам, — Пожалуйста, пообещай мне, что я не потеряю тебя… Что я не потеряю тебя навсегда. Это было так глупо: просить о том, что, как ты знаешь, никогда не сбудется. Но она просила. Думала, мучительно надеясь, что он выскажет сейчас что-то, что сможет заставить её отказаться от всех глупых идей и надуманных планов. То, что позволит ей остаться. Я люблю тебя. — Не потеряешь, — горячо и отрывисто, клятвенно обещая. — Ты никогда меня не потеряешь. И Мия почувствовала его глубоко в себе. Чёрт. А ей ведь искренне казалось, что глубже быть уже не может.***
Дробный, истеричный гул вибрации, что разбивался на части звуком танцующего на журнальном столике мобильного телефона, расколол воскресное утро Мии на пленительное «до» и уничтожительное «после». Уже, кажется, порядка пяти лет девушке не снились сны. Ни разу. Ни одного. И, если изначальная причина этого парадокса заключалась в медикаментозном наборе из нейролептиков и снотворных, то позже, Мия была уверена, в этом была виновна банальная привычка её организма. Банальная привычка её организма не жить. Но сегодня всё изменилось. Ей приснился настоящий кошмар. Его губы, кривившиеся в хитрой, игривой улыбке. Собственнические касания к её коже — Мия готова была поклясться — она чувствовала, как по всему телу горели болью ожоги от его пальцев. Дыхание, жарким потоком ласкающее её шею. И поцелуи-поцелуи-поцелуи… Господи, нет, это не могло быть сном. Потому что это было слишком жестоко — измываться над ней таким зверским способом. Наверное, так её извращённый разум решил сгенерировать для себя новое наказание, в разы превосходящее простые истязания воспоминаниями. К ним у Мии уже выработался иммунитет. Совсем другое дело: наглядно показать ей то, что она потеряла. Предоставить детальную, качественную и до боли реалистичную копию их последней близости. Питерс помнила, как вечером того же дня решила, что если не уйдёт сейчас, то не уйдёт никогда. Помнила, как торопливо собирала вещи, пока Макс находился на суточном рейде вместе со своей семьёй. Она ужасно спешила, думая, что он придёт уже через несколько часов. Но зря. Потому что Фолл вернулся через два дня — избитый и израненный — не одного живого места на теле не было. Стая напала на след и обнаружила крупное вампирское логово охотников за головой Питерс. Максу тогда, кажется, пришлось разодрать в клочья не один десяток кровососов. А Мия взамен разодрала в клочья его самого. Вот только об этом она так и не узнала, потому что при выходе из дома выкинула свою сим-карту в ближайший мусорный контейнер. Без сожалений. Так было нужно. И даже сейчас Питерс не жалела. Совсем не жалела, но от чего-то кричала навзрыд, подтянув свои колени к дрожащему подбородку. Тёмные от растёкшейся туши слёзы маленькими ручейками струились по её ногам, заполняя солёной водой поры. Окрашивая болезненно бледную кожу в траурно-серые тона. Эту ночь можно легко было назвать финишной чертой не слишком стойкой ремиссии Мии. Её болезнь прогрессировала на протяжении долгих лет и вот сегодня наконец нашла своё закономерное завершение. Потому что Мия Джоанна Питерс, проснувшаяся этим утром от надрывного звука вибрации телефона, умирала в страшной, мучительной агонии. Иначе просто невозможно было объяснить её состояние. Телефон уже во второй раз перестал исходить тошнотворными звуками, а девушка всё продолжала и продолжала громко всхлипывать, будто бы пытаясь заглушить заевшую в голове вибрацию. Только спустя час успокоившаяся Мия заметила, что звонил её начальник. Однако перезванивать ему не было никакого смысла — всё было изложено в его длинном смс-сообщении. «Мисс Питерс, доброе утро. Не смог до вас дозвониться. Если вы уже успели составить мой график на предстоящую неделю, пожалуйста, внесите в него изменения. Я совсем забыл о высокоприоритетной послеобеденной встрече в среду. И ещё, будьте добры, сделайте пометку «сделка», иначе моя седая голова вновь о ней забудет. Позже расскажу вам все подробности, а сейчас желаю хорошего дня». Предчувствие. Именно так называлось это ощущение, растекающееся бесцветной вязкой субстанцией по онемевшим рукам Мии. Медленно обволакивающее её с головы до ног склизким коконом из параноидальных подозрений. Что-то не так. И это чувствовалось в каждой напечатанной боссом букве, достигая своего кульминационного пика на слове «сделка». Чёрт побери, что-то не так! И это, скорее всего, с её психическим здоровьем. Простой иррациональный страх, обсессия и навязчивые идеи. Да, Мие уже давно пора подлечиться. Хотя, постойте… Зачем? Уже нет никакой надобности. Потому что Мия Джоанна Питерс, проснувшаяся этим утром от надрывного звука вибрации телефона, умерла. В страшной, мучительной агонии.⋮
А что меня нежит, то меня и изгложет. Что нянчит, то и прикончит; величина Совпала: мы спали в позе влюбленных ложек, Мир был с нами дружен, радужен и несложен. А нынче пристыжен, выстужен; ты низложен А я и вовсе отлучена. А сколько мы звучны, столько мы и увечны. И раны поют в нас голосом человечьим И голосом волчьим; а за тобой братва Донашивает твоих женщин, твои словечки, А у меня на тебя отобраны все кавычки, Все авторские права. А где в тебе чувство, там за него и месть-то. Давай, как кругом рассеется сизый дым, Мы встретимся в центре где-нибудь, посидим. На мне от тебя не будет живого места, А ты, как всегда, окажешься невредим.