Семейные узы

Спустя несколько месяцев

Просыпаюсь и вижу перед собой обычный потрескавшийся потолок, а не гребаные тюремные решетки. Блин, чертовски приятно ощущать себя наконец-то свободным. Поворачиваюсь на правый бок и о, бинго, Шон все еще спит. Это правда редкость, так как обычно он просыпается раньше меня и даже не будит («Отдохни немного, ты заслужил нормальный сон после пяти лет тюремной койки»), а идет один плавать или качаться, так как все еще парится насчет того, что слабее своего младшего брата. Эх, мой милый Шон, ты и без этого самый сильный из всех, кого я знаю. Разве смог бы кто другой выдержать эту безумную гонку по всей Америке с мелким братом на руках?.. Черт, какой же он красивый. Нечасто мне удается им полюбоваться. Изучить все эти изгибы, шрамы, татуировки… У меня их больше, но они беспорядочные, порой даже бессмысленные, сделанные, под влиянием момента. Видно, что Шон подходил к делу с умом, наверное, даже, по своим эскизам. Надо бы спросить, кто ему их набил. Одна из них, на левой руке, сердце, реалистичное до ужаса, пульсирующее, с кучей вен и артерий, но истекающее кровью. Другая, на правом бицепсе, извивающаяся змея с разинутой пастью и высунутым языком, готовая уничтожить каждого, кто приблизится хоть на миллиметр. И волки, куда же без них, два огромных волка на всю спину. Я слышал, как Шон обсуждал с Дэниелем, что он хочет туда что-то добавить. Неужели, меня? С каким животным он меня ассоциирует, интересно? Вообще, кто бы мог подумать, что сладкий мальчик с рождественской ярмарки, который шугался заигрываний Кэссэди, станет таким? – Чувак, ты меня испугал, блин. Кто в здравом уме будет так пялиться на спящего человека? Я заигрывающе провел пальцем по его торсу. – Никогда не отрицал того, что я немного с прибабахом. Ты же всегда любил во мне это? Шон крепко потянулся и сел на кровать, кидая взгляд на часы. – Черт, я выбился из графика. Проспал тренировку, а у меня еще на сегодня три заказа. Короче, я пошел. Я хмыкнул и потянул за одеяло, на котором он сидел. – Шоон, я тут тебя кадрить пытаюсь, а ты меня игнорируешь! Он повернулся ко мне и, поправив мои дреды, растрепавшиеся за ночь, с хитрой улыбкой добавил: – Мне кажется, если мы сейчас разбудим Дэниеля, который этой ночью запустил в нашу стену контроллер от Плэйбокса, потому что своими стонами мы мешали ему пройти финального босса, то ты можешь заработать еще несколько синяков. Помимо тех, что уже красуются на твоих запястьях. – Не надо было так сильно прижимать меня к кровати, вот и все! – я пожал плечами, не признаваясь ему, что мне это чертовски нравится. Шон все же встал с постели и подошел к шкафу, беря в руки свою неизменную черную футболку с силуэтом волка. Я решил сменить тему и напомнить о том, что меня немного волновало последнее время: – Слушай, давай я сегодня хотя бы помогу тебе с белым джипом, а? Ну там же легкотня, просто стартер износился, я вполне могу его заменить! На лице Шона застыло задумчивое выражение. Дэниеля он не подпускал к ремонту абсолютно, из-за чего мелкий дико злился и иногда даже кидался пустыми пивными банками. Я несколько раз пытался помочь Шону, на что получал его любимую отмазу «я сам, иди лучше поплавай», «потуси с Дэниелем» или что-нибудь еще. Блин, неужели он мне в этом совсем не доверяет?.. – Чувак, я правда справлюсь! Клянусь, Андреас даже не заметит, что за ремонт отвечал не главный красавчик мастерской Диазов, а всего лишь его мега харизматичный помощник! Шон почесал рукой затылок, смотря куда-то вбок. – Хорошо, я не против. Откровенно говоря, я никогда не был против, просто… Не надо себя заставлять, я ведь привык делать все сам. Понимаю, что хочешь помочь, но… разве это не вызывает у тебя плохих воспоминаний? Типа, о детстве, когда тебе приходилось потрошить тачки, где-то что-то чинить, чтобы твой отец мог их спокойно перепродать? Оу, мой сладкий заботливый Шон! Так вот почему он не пускал меня на порог мастерской! Столько лет прошло, я уже и думать забыл обо всем этом. Прошлого уже не воротишь, надо двигаться вперед. А вот если я не буду помогать Шону с работой, и наши ночи будут все такими же активными, мой любимый мексиканец долго не продержится. – Совсем нет, все это уже давно в прошлом и совсем меня не волнует. Так что, по рукам, и теперь Финнегана Макнамару официально разрешено пускать в святая святых этого дома! Шон засмеялся и кинул мне, уходя в душ: – Приготовь пока, пожалуйста, что-нибудь на завтрак. Если я еще и на кухне зависну, то точно ничего не успею. Я поднялся с постели и подошел к окну. Теплое море билось о песчаный берег, оставляя на песке причудливые узоры. Кокосовых коктейлей тут, правда, нет, но Шон пару раз делал нам отменную «текилу санрайз», которая в местных барах была одним из самых популярных напитков. Черт, мог ли представить ли я себе тогда, сидя у костра в Гумбольдте и вглядываясь в бездонные глаза вечно смущающегося темноволосого парня напротив, что именно он сможет подарить мне мою мечту? И дело ведь совсем не в чертовых коктейлях. Хоть я и старался всегда быть неоспоримым лидером, беззаботным рубаха-парнем, готовым на любой движ, в душе я все еще оставался тем растерянным мальчиком, только-только вышедшим из тюрьмы после своего первого срока, так отчаянно нуждавшемся в доме, братьях, своей семье. Диллон остался далеко позади, отец меня предал, братья тоже пошли своими путями. Люди приходили и уходили из моей жизни, со временем я привык к этому, хотя все еще в глубине души надеялся, что рано или поздно найду человека, который захочет остаться со мной больше, чем на одну ночь. И вот, на своем пути мне встретился Шон Диаз, миленький мальчик в оранжевом свитере, одаривший меня одним лишь только поцелуем, который стоил больше всех ночей, проведенных с другими. Только рядом с ним я всегда чувствовал себя как дома. Будь то на озере или у костра в Гумбольдте, в больнице Северной Калифорнии или здесь, в солнечной Мексике. Дом, это же не место, а человек? Иногда я завидую их отношениям с Дэниелем. Любил ли меня кто-то так же сильно, как Шон любит Дэниеля? Отец, который сдал меня при первой же возможности? Нет, наверное, он все же меня ненавидел, за то, что моя мать, его любимая Шелли, умерла при моих родах. Братья, которые часто зависали со мной и даже баловали, но, скорее всего, только потому, что я был милым и добрым парнишкой, готовым помочь каждому, кто в этом так нуждался. Разве можно не любить мелкого и шустрого мальчика, так легко забирающегося в тачки, чтобы помочь угнать их, и не умеющего сказать нет? С годами я научился отказывать, хотя жизнь от этого легче не стала. Несмотря на все это, правда, я все же стараюсь хранить и помнить все хорошее, что было в моем детстве, и почти забыл все то, из-за чего я все же расстался с моей родной семьей. Мои братья, они все разные, но такие похожие на Кэсс или Ханну, легкие на подъем, перемену места жительства и своего партнера. Я тоже раньше был таким, будучи уверенным, что это норма, что так и должно быть. Хотя, что-то во мне отчаянно просило чего-то постоянного. Кого-то, кто не бросит меня. Когда еще в больнице я узнал от агента Флорес, что мне полагается условное наказание, ведь это не я спланировал ограбление, то был в полнейшем шоке. Как Шон, знавший меня от силы всего пару месяцев, потерявший из-за меня глаз и своего брата, мог взять на себя вину преступления, на которое я его сподвиг? Что это, если не чертова любовь, которая не знает слова почему? В тюрьме было дерьмово. Легче, конечно, чем в первый раз, но все также хреново. Пару знакомых лиц, остальные – отбитые мудаки, одни и те же занятия каждый день, а также мелкие стычки, порой перерастающие в драки, постоянная борьба за место под солнцем и за свое достоинство, за то, что ты все еще остаешься человеком. Хотя, конечно, не это являлось самой сложной частью моего заключения. За все время у меня не было ни одного посетителя. Что братья, жившие в разных частях Америки, так и не нашли минутки, чтобы черкануть хоть пару строчек воодушевления. Что моя вторая названная семья, состоявшая из Кэсс, Ханны и Пенни, которая, правда, без меня совсем развалилась. Единственное, что нас связывало, как оказалось, так это неумолимая тоска по свободе. Только у всех нас это понятие было слишком разным. Все разбежались кто куда, позабыв своего незабвенного лидера. Хотя, может быть, это только я себя им видел? Кэссэди считала меня законченным эгоистом, Ханна – просто неплохим любовником, Пенни – забавным и вечно накуренным другом. Вглядывался ли кто из них в мою душу? Мое сердце отчаянно болело из-за того, что я не знал, что случилось с Шоном и Дэниелем. Удалось ли им добраться до города их мечты, Пуэрто-Лобоса? До сих пор ли они вместе? Все ли с ними хорошо?.. Непередаваемое спокойствие накрыло меня, когда я, уже освободившись из тюрьмы, после двухчасового лазанья по даркнету нашел крохотную заметку об автомастерской братьев Диазов, готовых не только починить вашу тачку задешево, а и разобраться с каждым, кто решит показать им, кто здесь главный. По крайней мере, им удалось достичь своей цели, они живы, здоровы и, скорее всего, счастливы. Приехав в Пуэрто-Лобос, я увидел, что их семейные узы остались такими же крепкими. Прошло уже много лет, они оба повзрослели, но все еще остаются друг другу ближе всех на свете. То, как Шон заботится о том, чтобы Дэниель не простыл, купаясь по ночам в океане, готовит по утрам на всех завтрак, покупает его любимые Шок-о-Хрусты, подшучивая, что такому серьезному пацану не пристало точить шоколадки за просмотром тупой комедии. Шон всегда таким был – чутким, заботливым, понимающим. Меня удивляет, как ему удалось сохранить все эти светлые качества после того, что он пережил? Хотя, с заказчиками он совсем не такой. Не похожий на себя настоящего, даже пугающий, в какой-то степени. В конце концов, только дома, в кругу семьи, мы можем оставаться самим собой. Пару раз я видел, как он общался с клиентами, не желающими платить. Холодный оценивающий взгляд, уверенные резкие движения, обрывочные фразы на испанском, смысл которых понятен и без перевода. А где-то в другой комнате – Дэниель, сосредоточенно вслушивающийся в диалог и готовый в любой момент поднять все в воздух. Он тоже очень волнуется о своем брате. Почти все свое время старается проводить с ним, помогает с ведением дел в автомастерской, часто зависает в гараже и слушает Шона, который иногда пытается обучить Дэнни ремонту, но без применения своих сил. Порой Дэниель буквально не отходит от Шона ни на шаг, и со стороны гиперопека младшего над старшим выглядит странновато. Хотя Дэниеля, привыкшего терять дорогих ему людей, тоже можно понять. В конце концов, в Мексике, столь сильно отличающейся от благочестивой Америки, опасно держаться поодиночке, легко распрощаешься с жизнью. За все три месяца, что я пробыл в Пуэрто-Лобосе, все было достаточно спокойно, размеренные дни, наполненные лязгом разводных ключей и шумом моря. Однако я прекрасно понимал, что не одним авторемонтом Шон с Дэниелем зарабатывают себе на безбедную жизнь. Почти сразу же Дэниель в своей откровенно-насмешливой манере рассказал об их сделке с местным главарем Кастором. Помню, он еще спросил меня тогда: – Ты как, в деле? Или ничего не слышу, ничего не вижу, ничего о вашем криминале знать не знаю? Я поежился от его взгляда. Обычно Дэнни все еще ведет себя как нормальный подросток, за исключением того, что не ходит в школу, правда. Я тоже был там не частым гостем, что ж, так карта легла, нужно было помогать своим. Он все так же лениво переругивается с братом, играет в игры, читает комиксы, порнуху смотрит, в конце концов. Однако, когда речь заходит о безопасности, его брата, его семьи, он становится настоящим монстром, готовым гнать своего обидчика до самого края, чтобы потом с наслаждением уничтожить его. Так и сейчас, Дэниель испытывающее смотрел на меня, будто говоря тем самым: «Одно неверное слово – и тебе конец». Я нарочито равнодушно пожал плечами. – Это ты у главного специалиста по обкрадыванию наркоторговцев спрашиваешь? Конечно, в деле! Вместе и до конца, как я когда-то пообещал твоему брату! Дэниель успокоился и задумчиво покосился на гараж, в котором возился на тот момент Шон. – Эх, это что ж значит, теперь придется следить за вами обоими, чтобы вы не схлопотали по пуле в голову?.. Ладно, деваться некуда. Если ты пострадаешь, брат мне этого не простит. Вообще, у меня с Дэниелем были достаточно сложные отношения. Мы вроде как часто зависали вместе, расслабленно сидели на пляже, играли в игры, обсуждали всякую ерунду. Вот только я все равно знал, что он не до конца доверяет мне, иногда ощущал на себе пристальный изучающий взгляд. Я привык видеть его девятилетним непоседливым мальчишкой, так похожим на меня мелкого. Тогда Дэннни использовал свои силы, чтобы попасть ножом в цель или поиграть с шишками. Именно с ним мне удалось когда-то подружиться. В Мексике же меня встретил самоуверенный шестнадцатилетний пацан, бросающий неугодных ему и его брату людей об стену и останавливающий пули на лету, а так же ненавидящий меня. Я все никак не мог совместить в своей голове два этих образа. Братья Диазы действительно поменялись ролями, в какой-то степени. Шон сосредоточился на любимом деле (пусть рисование и превратилось в хобби), проводил все время в автомастерской, а Дэниель денно и нощно оберегал его покой. Во многом, мне было понятно, почему Дэнни поначалу был так негативно настроен по отношению ко мне. В его системе координат не укладывалось, почему он должен принимать в его семью человека, покинувшего их столько лет назад, а значит, предавшего его любимого брата. Помню, когда мы на следующий день после моего приезда нежились вместе вечером на пляже, и я чмокнул в плечо Шона, пока тот зарисовывал закат, на лице Дэниеля отчетливо читалось полнейшее смятение. Позже, в тот же день, я спросил у него, в чем дело. Может, ему все же сложно принять, что мы оба парни?.. Дэниель, к моему удивлению, ответил очень честно. – За столько лет здесь я привык, что братишка никого не подпускает к себе близко. Не то, что он кого-то боится, нет, просто никому кроме меня не доверяет. А тут, ты сидишь совсем рядом, прикасаешься к нему, а он даже ухом не ведет, лишь улыбается и продолжает свои почеркушки. Я, конечно, всегда понимал, чего или кого ему здесь не хватает, но не осознавал насколько, – его взгляд вновь похолодел: – не смей подвести его. Мне начинает казаться, что ты нужен ему больше, чем я. Это больно. С Шоном мне было безумно легко. Словно те шесть лет, которые мы провели порознь, пролетели незаметно. Со мной он вновь становится тем шестнадцатилетним подростком, только более уверенным в себе и моих чувствах к нему. Наш первый поцелуй был кратким и нерешительным, в то время как сейчас Шон обычно первый тянется ко мне и не хочет отпускать, будто бы боясь, что я исчезну. Он научился реагировать спокойно на мои шутливые прозвища и внезапные комплименты, даже стал отвечать мне в той же игривой манере. По вечерам, когда Шон не был занят в гараже, и Дэниель не включал ревнивого братца, мы часто молча сидели бок о бок на пляже с банками пива. Как тогда, в наш последний вечер в Гумбольдте. Правда, сейчас уже не было пустых сомнений, глупых уговоров и невыполненных обещаний. Только бескрайнее море и волнительное завтра. Помню, в день моего приезда, уже ближе к вечеру, мы действительно сидели за праздничным столом (Боже, Шон восхитительно готовит, впрочем, он во всем всегда был идеален), и братья вспоминали забавные истории о своих рабочих буднях. Я буквально начал клевать носом, так как последние сутки гнал в Мексику без сна, держась на кофе и энергетиках. Шон, конечно же, заметил это, и осторожно спросил: – Финн, ты, наверное, безумно устал и хочешь спать? Я могу эээ… постелить тебе здесь внизу или, – он запнулся, получив очередной косой взгляд от Дэниеля, но продолжил: – у себя в комнате. Кровать, конечно, узкая, но я могу лечь с Дэниелем, или тут… Я прервал его, игриво подмигивая: – Малыш, то есть ты действительно думаешь, что я рывком преодолел столько километров, чтобы в одиночестве спать на старом диване? Дэниель закатил глаза и постучал пальцами по столу. – Камон, не будьте такими стереотипными влюбленными идиотами. Аж тошно. Хорошо, что в Гумбольдте вы себя так не вели, – мелкий кинул на меня насмешливый взгляд, – если бы ты так внаглую подкатывал к Шону на ферме, фиг бы я стал с тобой дружить. Я успешно парировал выпад Дэниеля. – Видимо я делал это настолько топорно, что даже Шону понадобилось больше месяца, чтобы это заметить, – я зевнул, и понял, что правда пора идти, пока не шлепнулся носом в тарелку: – Так что, я сплю в твоей комнате, Шонни-бой? Шон задумчиво посмотрел на меня. В его глазах мелькала какая-то едва читаемая эмоция. Желание? – Хорошо, раз ты так настаиваешь. Я встал из-за стола и уже подойдя к лестнице, услышал за спиной крик Дэниеля: – НЕ СМЕЙ лезть в комнату справа! Сунешься туда – тебе точно крышка, несмотря на все твои сегодняшние увещевания! Комната Шона встретила меня уютным полумраком, сквозь который я все же смог различить небольшой шкаф для одежды, стеллаж с книгами, корешки которых пестрели нечитаемыми для меня названиями и кровать, действительно маленькую для нас обоих. Что ж, неважно. Может Шон правда решит провести эту ночь в одиночестве внизу, в конце концов, сейчас я невыносимо мечтал просто уснуть. Уткнувшись в подушки, я ощутил едва уловимый запах машинного масла, смешанный с мускусом и какими-то специями. Так вот как ты пахнешь теперь, Шон Диаз? Не чертовой коноплей вперемешку со сладостью детской жвачки, которую так любил Дэниель. Хотя, мне и это когда-то казалось безумно манящим. Сквозь сон я поначалу вроде бы слышал какие-то непонятные обрывки фраз на испанском, а потом отключился окончательно. Буквально на мгновение меня разбудило крепкое объятие, в котором я внезапно оказался, и едва слышимые слова Шона: – Господи, как же сильно я по тебе скучал, Финн… На утро эти прикосновения и шепот показались мне глупой ночной фантазией, и только второе одеяло, откинутое на правый край кровати, говорило обратное. Когда я успел стать таким романтиком? Когда невинные обнимашки и мимолетные поцелуи стали значить для меня больше чем секс? Хотя, конечно, в постели Диаз был просто бесподобен. Даже тогда, в наш первый раз, Шон хоть и вел себя до безумия неловко, но так настойчиво и нетерпеливо.Именно Шон первый проявил инициативу, пока я терпеливо ждал, когда он будет готов. Оно того стоило. Наверное, в тот день, когда я впервые увидел в Бивер-Крике того застенчивого парня, увлеченно рисующего что-то в своем скетчбуке, моя жизнь изменилась навсегда.Уже на пути в Гумбольдт, когда мы случайно столкнулись с Шоном и Дэниелем, я понял, что не должен проебаться, не в этот раз. Иногда, правда, в самые депрессивные моменты своей жизни я думал, что, может, заслужил все то дерьмо, которое постоянно валилось на меня. Я виноват в том, что умерла моя мать, в том, что отца и братьев схватили, в том, что никому не нужен. Я – просто отброс общества, и когда я сдохну, никто и не вспомнит обо мне?.. А потом я подружился с Дэниелем, который, как он сам мне когда-то признался, правда считал себя виноватым в том, что мать ушла от него. В том, что их отца застрелил коп. Я видел в нем себя мелкого, и мне отчаянно захотелось доказать, и ему, и самому себе, что жизнь – штука, конечно, дерьмовая, но стоит того, чтобы проживать ее с наслаждением каждый день, забывая про все плохое. И что мы все заслужили быть счастливыми, несмотря ни на что. Пусть Дэнни и не до конца простил меня сейчас, но уверен, со временем он оттает. Нельзя же бесконечно дуться на второго себя, правда же,хах? Тогда, в наш последний вечер на ферме, я ведь не сказал Шону всего. Я так аккуратно выбирал слова, всегда менял тему, когда называл его милым прозвищем, потому что боялся услышать «нет». Раньше я абсолютно спокойно воспринимал отказы, в конце концов, интересных людей на планете бесконечно много. Но таких, как Шон Диаз, просто, блин, не существует. Я понимал, что если не признаюсь ему, то буду корить себя до конца этой чертовой жизни. Идея с ограблением, конечно, была чудовищной ошибкой, но…кто знает, может, если бы я не заговорил о ней с Шоном, наши пути бы разошлись навсегда. Я долго думал тогда, сидя в одиночестве, пока все веселились на вечеринке. Когда Шон все-таки подошел ко мне, улыбаясь, я понял, сейчас или никогда. Я правда хотел, чтобы они оба, и Шон, и Дэниель, остались со мной. К сожалению, другого выхода, кроме как ограбить Меррила, я не видел. В больнице, конечно, я безмерно сожалел о случившемся, понимая, что вновь все просрал. Я и мечтать не мог, что Шон появится за окном моей палаты, будет все также мило мне улыбаться, простит меня и даже будет надеяться на следующую встречу. Я был безмерно благодарен ему за все это, за то, что он дал мне второй шанс. В тот момент мне уже не было страшно говорить ему о своих чувствах. Я должен был убедить его, что тот поцелуй не был для меня просто очередным развлечением. И он поверил мне, черт возьми! И верил до сих пор, все эти шесть лет! Я уже не раз извинялся перед ним за то, что не мог выйти на связь. Шон обычно просто шутливо отмахивался от меня, говоря, что это просто были, своего рода, отношения на расстоянии, но как-то раз, тепло заметил: – Знаешь, в детстве я привык воспринимать все хорошее как должное. Дом, отец, друзья… Путь сюда показал мне, что это надо ценить и оберегать. А зачастую, нужно уметь ждать. Это ведь как с бурей в море, ведь за ней обязательно придет штиль. Так что… я наконец дождался. Любимое дело, которым я могу заниматься, когда хочу и сколько хочу, дом, который всегда будет только нашим, и семья. Ты, я, да Дэниель. Больше мне ничего не нужно. Эх, мой милый Шон… Кто знает, хватает ли Дэниелю только нас двоих рядом, в конце концов, он уже большой мальчик. Да, он все еще нуждается в своем старшем брате, все еще безмерно любит его и оберегает, но… Как оказалось, в его жизни есть одна вещь, о которой он никому не рассказывает, и я бы не узнал, если бы, как-то раз, после шести банок пива за один вечер, таки не перепутал комнаты. И не увидел на кровати Дэниеля, прямо возле подушки,письмо. Из Бивер-Крика, от некоего Криса Эриксена. Насколько мне известно, Диазы не поддерживают связи с теми, кто остался по ту сторону границы. Шон крайне принципиален насчет всего этого, Дэниель вроде бы солидарен с ним, но иногда, когда я начинаю вспоминать Гумбольдт, или нашу первую встречу, подтрунивая над Шоном и над тем, каким милым стесняшкой он был, я вижу в глазах Дэниеля грусть. Все, что нужно Шону – здесь, в Пуэрто-Лобосе. Видимо, у младшего Диаза все еще осталось что-то важное по ту сторону, пусть он и не хочет никому в этом признаваться, возможно, даже себе. Насколько близкие у него отношения с этим Крисом? Захочет ли тот, в случае чего, бросить свою мирную жизнь в Америке, как это сделал я, и приехать сюда, ведь Дэниелю путь на родину заказан? Я не знаю. Но надеюсь, что мелкий, рано или поздно, сможет простить меня окончательно и поговорить со мной об этом. В конце концов, мы ведь семья.