Переплетено

Все вокруг — красное. Иллюзия это или мир действительно превратился в кровавое марево? Хэнни не знает. По его лицу струйками стекает кровь, которая, кажется, везде: во рту, на лбу, на шее, даже в глазах, открыть которые не хватает сил. Луке очень больно, но его мучительнице плевать. Невена расстегивает верхние пуговицы его рубашки, проводит рукой по ключицам и берет в руки ножик. В следующие секунды на теле Луки появляются два новых шрама. — Хорошее имеет свойство забываться, а вот плохое — никогда, — говорит Невена Божович. — Ты запомнишь меня на всю жизнь, Лука Хэнни. И я тебя — тоже. Лука ничего не отвечает. Кровавый туман сменяется темнотой.

***

— И ТЫ ЕЩЕ СМЕЕШЬ ОПРАВДЫВАТЬ ЭТУ ТВАРЬ?! Лука слышит родной голос, который выводит из забвения, и его губы слегка подрагивают в попытке изобразить улыбку. Дункан. Как же за время своего бесконечного плена он соскучился по этому человеку. И плевать, что бывший, сейчас это значения не имеет. Хочется прильнуть к его губам и больше никогда не отпускать, но Хэнни скорее мертв, чем жив, и даже пальцем пошевелить не может. — Пиздуй отсюдова, уебок, — едва ли не шипит Дункан, и Луке становится интересно: кто же его так разозлил? — Еще раз тебя здесь увижу, и ты, нахуй, покойник! — Дункан, успокойся, мы в больнице, вообще-то, — говорит Гьон. Братишка тоже здесь? Откуда? Они с матерью живут сейчас в коммуне Брок, что он делает в Берне? Де Мура хрен заткнешь, если у него подгорает, но слова Мухарремая возвращают ему рассудок. Он произносит что-то еще, но Хэнни его уже не слышит — проваливается во тьму с надеждой на благополучный исход. Десять дней спустя он просыпается вновь и сразу видит Дункана, уснувшего на стуле рядом с больничной койкой. Шевелиться все еще трудно, и Лука из последних сил тянется к его руке.

***

Тридцать лет — не возраст, а ерунда. Ты еще молод, но уже имеешь опыт, с оглядкой на который легче понять, по какому пути идти дальше. Дункан умеет вправлять мозги пациентам с кризисом среднего возраста, но одному человеку помочь не может, и это — он сам. Одиннадцатое апреля — хуевый день с тройным комбо: тридцать один год прошел с тех пор, как Дункан появился на свет, двенадцать лет — с начала его самых больных отношений, десять — с того момента, как он нашел еле живого Луку в подвале Невены Божович. И чем больше времени проходит, тем сильнее ощущаются проебанные годы, ручьем утекающие сквозь пальцы. Порой Дункан пытается представить, как могли бы выглядеть их отношения с Лукой, не будь они такими нездоровыми. Женщину с бородой представить легче, чем это. Зато у Хайата получается. — Мир Евровидения, значит? Расскажешь о нем? — со всеми пациентами Дункан строго на «вы», но Андрей — особый случай. С ним сложно и легко одновременно, а после выданных им откровений выкать уже не получается. Он так красиво говорит, что кажется, будто все это действительно есть: Евровидение, Голос, песни, поклонники… — Ты в том мире, — произносит Андрей, — женился на Луке Хэнни. И жизнь посвятил музыке, а не психотерапии. Дункан, в свои слегка за тридцать сгоревший до тла, но так и не восставший из пепла, искренне жалеет, что это всего лишь выдумка. У Хайата целый букет из комплексов, одиночества и безответной любви к албанцу с выразительным взглядом (который по ироничному стечению обстоятельств брат Луки-мать-его-Хэнни), а «миры», которые он якобы видит — попытка сбежать из хреновой реальности. Когда Андрея нет, скептицизм одерживает верх. Но стоит ему появиться на горизонте — и в памяти всплывает день, когда он ловко вскрыл все тайники и вытащил наружу секреты. Де Мур не может логически объяснить, откуда Хайат так много знает о них с Лукой. Свои отношения они никогда не афишировали, да даже если бы о них кричали все СМИ — откуда Андрею знать то, что Дункан всю жизнь держит в голове? Варианта два: либо перед ним реально существующий экстрасенс, либо миры, в которые он верит, действительно есть. Дункан хочет верить, что есть, потому что в них они с Лукой счастливы — Был период, когда вы разошлись, а через шесть лет встретились вновь, — там тоже не все гладко, но не так тупиково, как здесь. — И ведь он хранил тебе верность, представляешь? Хранил, хотя не должен был, молодой мужчина все-таки, тело требует свое… А потом исчез Гьон, и лишь благодаря Мишель его нашли. — Мишель? — удивляется Дункан. — Бывшая жена Луки? — Там она была не женой, а только девушкой. Да и любви особой не было, лишь взаимная симпатия, поэтому долго эти отношения не продлились. А через год с ним снова случился ты. Забавно, что в той реальности Лука не причинил ему ни грамма боли, зато он своим решением расстаться едва его не уничтожил. Как хорошо, что та история закончилась хэппи-эндом, и как жаль, что в этой о нем даже мечтать не стоит. — Хочешь прикол? — спрашивает Андрей и, не дождавшись ответа, говорит: — После того, как вы снова сошлись с Лукой, Мишель замутила с твоей лучшей подругой. Так. Вдох-выдох, Дункан, не нервничай, просто задай вопрос, в этом нет ничего сложного или страшного… — Моя лучшая подруга — Карлота Лопез? — Она самая. Вы в этой реальности тоже дружите? — Да если бы, — грустно усмехается Дункан. — Карлота — моя бывшая жена, и три года назад она ушла к Мишель. Андрея сложно удивить, но сейчас у него такое лицо, будто к нему на порог заявилась английская королева и заявила: «Андрюша, я твоя бабушка!». Дункан не злится на Карлоту. Никогда не злился, потому что женился на ней от безысходности и не смог дать то, что ей было нужно, поэтому ее уход был вопросом времени. То, что она ушла именно к Мишель, его не удивляет: две несчастные замужние женщины, мужья которых слишком увлечены взаимной ненавистью, чтобы дарить женам столько любви и ласки, сколько необходимо. Целый год два долбоеба трепали друг другу нервы, потому что пытались, но не могли друг друга отпустить. Мишель с Карлотой этот цирк изрядно заебал, поэтому они потребовали развода. Лопез Дункана поняла и простила, даже общается с ним до сих пор, а вот Мишель триггерит малейшее упоминание ее бывшего мужа. Хэнни прошелся по полотну ее жизни грязными армейскими сапогами, и, будь это возможно, она бы стерла все воспоминания о нем. «Когда дело касается его брата, в Луке просыпается капля человечности, — говорила она. — Но с остальными он ведет себя, как уебок. Бежал бы ты от него, Дункан, пока он тебе душу не искалечил». Он пытается сделать это тысячу и один раз, но все время возвращается. А когда реально получается уйти, судьба сваливает им на головы Андрея Хайата. Дункан сам не замечает, как привязывается к этому парню. Он чувствует себя не психотерапевтом, а старшим товарищем, и их встречи больше похожи на дружеские посиделки, чем на полноценный сеанс. Андрею нужно выговориться — просто выговориться, без всяких копаний в глубинах своей души, и знать, что человек, которому он выговаривается, не осудит. Он расцветает прямо на глазах, улыбается и, кажется, что-то скрывает, а Дункан не спешит выпытывать его секреты. Захочет — расскажет. Так продолжается до тех пор, пока Андрей не заявляется к нему весь на нервах, чтобы после двойной дозы успокоительного рассказать про Гьона. Теперь понятно, почему он три недели ходил такой окрыленный: общение с Мухарремаем влияет на Хайата положительно, но одна ошибка — и счастье рушится, как карточный домик. — Я признался ему в любви, — дрожащим голосом произносит Андрей. — Не хотел делать это сейчас, но там такие обстоятельства были, что случайно сорвалось. А он мне не поверил, еще и на связь перестал выходить. Я дозвонился до Луки, он сказал, что Гьон не хочет меня видеть, но все же передал ему трубку, и… — Что «и»? Не молчи, пожалуйста, — Дункан начинает нервничать. — Я спросил у Гьона, действительно ли он не хочет меня видеть. А он просто сбросил вызов. Андрей раздавлен, убит, размазан по стенке — ему так хуево, как не было никогда. Дункан хочет предложить ему коньяк, чтобы нервишки успокоить, но вспоминает, что Хайат — убежденный трезвенник, и отказывается от этой затеи. — Сейчас я отвезу тебя к себе домой, — говорит он, — и дам одно снотворное. Оно очень сильное, вырубает сразу же, поэтому ты останешься у меня, а завтра мы что-нибудь придумаем. Дункан лукавит — он уже придумал. Гьон не просто так перестал общаться с Андреем. Если бы действительно не хотел его видеть, сказал бы об этом по телефону, но он просто бросил трубку. Дункан уверен — здесь не обошлось без Луки, поэтому собирается серьезно с ним поговорить.

***

Луке исполняется четырнадцать, когда он начинает ненавидеть весь мир. Дом, в котором он прожил всю жизнь, больше не хочется называть домом, а отца — отцом. Предатель, и никак иначе. «Ненавижу, — Лука еле сдерживается, чтобы не сорваться, когда видит брата и мачеху. — Если бы не вы, все было бы иначе». Мачеха не скрывает своей неприязни, а вот Гьон, наивная душа, ничего не понимает. Думает, что, раз у него есть брат, то его любовь будет безусловной, а Лука, скотина такая, обламывает его. Не обнимает, не разговаривает, даже в одной комнате с ним надолго не задерживается, и получает от этого какое-то садистское удовольствие. Ребенок не виноват в том, что отец десять лет крутил шашни с его матерью за спиной законной жены, но понимание этого к Луке придет позже. А сейчас он ненавидит людей, с которыми вынужден жить, и верит, что иначе не может быть. В восемнадцать лет Хэнни поступает в институт и сразу же становится главным заводилой-красавчиком-любимцем всего курса. Каждый вечер — тусовки, каждую ночь — новая девушка в постели, и такая жизнь его вполне устраивает. А потом ему в лицо из-за забора прилетает ботинок. Лука от такой наглости в шоке. Как кто-то посмел запустить в него, наследника крупной компании и самого богатого парня университета, грязным ботинком! Он думает, что это сделано специально, но убеждается в обратном, когда слышит: — Сраная обувь, все ноги натер! Второй ботинок прилетает прямо в руки, и любопытный Хэнни забирается на забор, чтобы увидеть его обладателя. — Твои ботинки? — спрашивает он. — Не мои, — отвечает долговязый и очень злой парень. — Но я же слышал… — Я СКАЗАЛ НЕ МОИ! СЕБЕ ОСТАВЬ! — рявкает парень, грозно сверкая глазами, и Лука от неожиданности срывается с забора прямо в лужу. Хэнни в бешенстве. Его любимый белый костюм испорчен, а незнакомцу хоть бы хны — сбагрил ему ботинки и топает куда-то босиком. «Надеюсь, мы с этим придурком больше не пересечемся» — думает Лука, потирая ушибленную задницу. На следующий день они случайно сталкиваются в университете. Лука не может объяснить, зачем вообще начал общаться с этим замкнутым придурком, которого даже на тусу не вытащишь. Сидит целый день в съемной квартире, читает свои заумные мозгоправные книжки, еще и заявил, что у Хэнни СДВГ! — Совсем уже крыша поехала? — Лука крутит пальцем у виска. Он должен быть на вечеринке у Мамуда, а вместо этого зачем-то торчит у Занудункана дома. — Тебе нужна женщина, отвечаю. — Не нужна мне никакая женщина, — огрызается Дункан. — Женщина не нужна? Окей, найдем тебе мужчину, — веселится Лука. — Дауэ с третьего курса знаешь? Ходят слухи, что он спит и видит задницу Сереги Лазарева, но, если ты к нему подкатишь, он будет не прочь… Дункан захлопывает книгу и небрежно бросает ее на стол. Поднимается, угрожающе глядя на Луку, неторопливо подходит к нему и наклоняется так, чтобы их лица оказались на одном уровне. — Ты чего это о потрахульках заговорил? — спрашивает он. — Эээ, — Лука слегка в ауте, и не сразу находит слова. — Да потому, что ты от недотраха скоро вздернешься! То обувь тебе жмет, то еще что! — Считаешь, что обувь мне жмет потому, что я ни с кем не трахаюсь? — приподнимает бровь Дункан. — Думаешь, если я тебя трахну, все мои проблемы будут решены? Лука впадает в ахуевоз. В тот вечер между ними ничего не происходит, зато через неделю он соблазняет Дункана чисто из интереса. Тогда это кажется мимолетной студенческой интрижкой, но неведомо как растягивается на двенадцать лет. После подвала Невены Хэнни делает выводы: первый — берегись сталкеров, от них одни беды, второй — он очень сильно любит Дункана, третий — нужно помириться с братом. Не хватает сил простить отца и принять мачеху, но брата, благодаря которому он сейчас жив, игнорировать больше не может. Дункан наивно надеется, что теперь будет легче, но Луку, кажется, ничто не изменит. Старинная мудрость швейцарской элиты: никогда и ни при каких обстоятельствах не переходи дорогу Луке Хэнни. А если все-таки перешел — берегись. Он умеет быть обаятельным, когда нужно, льстить и завоевывать сердца, но, если его взбесить, способен уничтожить морально. Хэнни ведет себя так, будто вокруг него одни враги, и порой не щадит даже самых близких. Дункан любит, терпит, взрывается; они ругаются, дерутся, расходятся по углам с расшатанными психиками, возвращаются друг к другу и все начинают сначала. Одна из ссор приводит к тому, что они женятся друг другу назло, но даже это не может их разлучить. Чаша терпения де Мура кажется бездонной, но в тридцать лет она наполняется до краев. Он уходит — на этот раз по-настоящему, — и обалдевает от того, как легко этот уход ему дается. Экзамен по «жизни без Луки» Дункан сдает на уверенную пять. Зато Лука «жизнь без Дункана» проваливает с треском. Первое время он не верит, что это всерьез. Очередное расставание, после которого — бурное примирение. Но проходит месяц, два — и он начинает паниковать. Дункан игнорирует его звонки, не пускает к себе домой, засиживается допоздна на работе и всем своим видом показывает, что с него хватит. Лука из кожи вон лезет, чтобы вернуть Дункана, но тот непрошибаем. Финита ля комедия, тебя заебались терпеть, и в отчаянии Хэнни хватается за бутылку. Он напивается в нищем захолустье, которое в здравом уме обходил бы двумя дорогами, и перестает адекватно воспринимать реальность. Идет вперед, еле держась на ногах, а перед глазами — Дункан. Дункан, который столько лет был его, но теперь он ничей, и Лука тоже ничей… «Вернись, — шепчет Хэнни. Перед глазами маячит спина, которую пьяный разум принимает за спину Дункана. — Я без тебя жить не могу». Когда к нему прижимается охреневшая пьянь, Андрей от неожиданности роняет минералку. Он разворачивается, чтобы сказать незнакомцу пару ласковых, но, увидев, кто перед ним, теряет дар речи.

***

«Привет. Опять пишу эти письма, которые ты никогда не прочтешь, и ничего не могу с собой поделать. Ты удалился четыре года назад, а я до сих пор жду твоего возвращения Поздравляю с прошедшим днем рождения. Двадцать один — замечательный возраст, и я надеюсь, что ты счастлив. Если в мире есть хоть капля справедливости, то по-другому просто не может быть. Хотел бы я сказать, что все хорошо, только у меня все отвратительно, Гьон. Пару месяцев назад умерла моя мать, и я до сих пор не могу от этого оправиться. Одно дело, когда человек уходит: ты знаешь, что он не с тобой, но хотя бы жив, а когда его не стало — это конец. Пока человек живет, он еще может что-то изменить. Когда человек умирает, после него остается лишь память. Порой я появляюсь в сети, и в голову приходит мысль, что лет через семьдесят большинство аккаунтов, которые нам попадаются, будут заброшены навсегда. Их владельцы умрут, оставив после себя переписки, посты, фотографии и прочие следы своего пребывания в этом мире, но самих их уже НЕ БУДЕТ. Они не ответят, если им напишешь «привет», не лайкнут фото и не оставят отзыв к фанфику. А еще они никогда не узнают, что несколько лет назад на просторах онлайн-дневников был такой человек, как ты. Помнит ли тебя хоть кто-то из старых читателей? Сомневаюсь. Я — влюбленный долбоеб, который каждый пост из твоего дневника заскринил и распечатал, а остальные? Тоскуют ли они по тебе или даже не заметили, что пользователь Gjon's Tears отовсюду удалился?» Кто бы мог подумать, что письма, которые писал Хайат, однажды дойдут до адресата. Лука хочет их сжечь, как и скрины дневника, самодельную куклу и прочее добро, лежащее в коробке Андрея, но Гьон уговаривает его не делать это. «Пусть лежит в моей комнате как напоминание, что где-то в Берне живет сталкер, которого мне стоит опасаться» — произносит он. Хэнни глядит на него с подозрением, но позволяет забрать коробку. Гьон обещает сам себе, что не будет копаться в ее содержимом, но, чем бы не занимался, мысленно все равно возвращается к ней. Он удаляет сообщения Андрея, игнорирует его звонки и внушает себе, что все нор-маль-но. Мухарремай всего лишь рвет нити, связывающие его с одержимым сталкером а вовсе не вонзает нож в сердце человеку, который готов принять его таким, какой есть. Но Хайат при желании может быть упертым, как баран, и, не дозвонившись до него, начинает названивать Луке. — Он не хочет тебя видеть, — Андрей звонит, когда Лука находится в офисе. Дверь в кабинет приоткрыта, и Гьон замирает у нее с документами, которые принес на подпись. Нужно постучать, войти, положить их на стол и вернуться к своей работе, но вместо этого Мухарремай подслушивает разговор, затаив дыхание. — Нет, я не устрою вам встречу. И к телефону его не позову. Нет. Послушай, Андрей, я понимаю, что тебе хуево, но не надо давить на жалость. Он не хочет больше с тобой общаться, а если ты продолжишь меня заебывать, я обращусь в поли… — Лука, дай мне с ним поговорить, — Гьон так внезапно появляется в кабинете, что Хэнни чуть телефон не роняет. Он смотрит на брата с сомнением, но все же передает ему трубку. — Привет, Андрей. И тишина. Гьон ждет, пока Хайат скажет хоть что-нибудь, и пока царит это молчание, у него начинает кружиться голова. Что говорить? Что делать? Зачем он вообще попросил передать ему трубку, если решил, что общаться с Хайатом больше не будет? — Здравствуй, Гьон, — произносит Андрей. — Лука сказал, что ты в курсе. — В курсе, — отвечает Мухарремай. — Что тебе нужно? — Поговорить. Глупый вопрос, верно? С самого начала ясно, что Андрей хочет поговорить, только Гьон к разговору оказывается не готов. — Я тебя слушаю. — Когда я признался, ты просто свалил. А потом стал меня игнорировать, будто наше общение не значило для тебя ничего, — голос Андрея насквозь пропитан обидой, и Гьону становится стыдно. Надо было объясниться еще тогда, когда Хайат позвонил впервые, но то, что Мухарремай узнал о нем, испугало так, что лучшим выходом показался игнор. «Сталкеры, — звучит в голове голос Луки, — опасные люди. Не связывайся с ними, братишка». — Дай угадаю: ты считаешь, что я такой же псих, как Невена Божович? Что, раз я сталкер, значит, запру тебя в подвале и буду пытать? — грустно усмехается Андрей. Гьон в шоке от того, как правильно он все понял. — Скажи мне, разве я хоть раз тебя обидел? Унизил? Ударил? С чего ты вообще решил, что я желаю тебе зла? — А что еще нам о тебе думать?! — у Гьона сдают нервы. — Что нам с Лукой думать после того, как мы увидели твою коробку?! Он представлял этот разговор по-другому: Андрей умоляет его вернуться, требует, угрожает — поступает как ебанутый сталкер, которого можно послать с чистой совестью. Но он ведет себя едва ли не адекватнее самого Гьона. — А ты не пробовал задуматься об этой ситуации, не приплетая сюда Луку и его опыт? — спрашивает Хайат. — Ты всегда поступаешь так, как говорит поступать тебе он. Работаешь в его компании, хотя сам говорил, что к бизнесу душа не лежит. Таскаешься с ним на мероприятия, общаешься с людьми, которые тебе неприятны. А теперь еще и меня игнорируешь. Но что хочешь конкретно ты? Как бы ты жил, если бы Луки не было? У Гьона сердце бухается в пятки, потому что Андрей попадает в точку. Мухарремай настолько погряз в проблемах с весом и психикой, что плыть по течению и быть послушным братом кажется (казалось?) нормальным. Где ему работать, с кем ему общаться, сидеть дома или таскаться по мероприятиям — все это решает Лука. Единственное, что Гьон решил сам — он будет встречаться с Дамиром Кеджо. Будет. Сделало ли это самостоятельное решение его жизнь лучше? Нет. — Если ты правда не хочешь со мной общаться, я больше никогда тебя не побеспокою, — произносит Андрей. — Но мне важно услышать это не от Хэнни или кого-то там еще, а от тебя. Гьон мог бы ему ответить. Мог бы поддаться влиянию Луки или честно сказать, что запутался и сам не знает, чего хочет, но телефон вибрирует и выключается. — Зарядка села, — говорит Хэнни, глядя на брата, растерянно рассматривающего мобильник. — Что он тебе сказал? — Ничего. Гьон бледен, как снега Антарктиды, и Луку это беспокоит. Он никогда не забивает на работу, оставаясь в офисе до последнего, но, видя состояние брата, впервые решает послать свои принципы на хер. — Поехали домой, — произносит Лука и берет Гьона за руку. — Все будет хорошо. Поехали. «Ничего хорошо не будет» — думает Гьон. Все его действия происходят на чистом автомате, и лишь оказавшись в своей комнате Мухарремай возвращается в реальность, достает из шкафа коробку Хайата и садится с ней на кровать. Он читает письма, которые никогда не должен был прочитать, и все больше убеждается в том, что поступает неправильно. А потом приезжает Дункан, и начинаются разборки.

***

— Ты скрыл от меня то, что Андрей общается с Гьоном. Лука явно ему не рад, но Дункану сейчас глубоко похуй. Он проходит в гостиную, не разуваясь, чем бесит Хэнни еще больше. — Я узнал об этом пару часов назад. — Врешь, — Лука ему не верит, кто бы сомневался, да? — Ты все знал, но не сказал мне! Дункан де Мур — заебанный воробушек, и больше всего в этой жизни его заебал Лука Хэнни. Он даже оправдываться перед ним не хочет, потому что знает — бесполезно. — Даже если так, то что? — с уст Дункана срывается провокация. — Кому-то стало от этого хуже? — Стало бы, если бы я об этом не узнал! — выпаливает Лука. — А если бы что-то случилось? Если бы этот Андрей внезапно слетел с катушек и навредил Гьону?! «Как же много если бы да кабы…» — Дункан закатывает глаза. Луку можно понять. Невена Божович — уродливый шрам на его нестабильной психике, и когда вокруг единственного брата начинает виться сталкер, его переклинивает. Лука хочет Гьона защитить, только защищает не от того, кого надо. — Я общался с Андреем гораздо больше, чем ты, — говорит Дункан. — Могу с уверенностью сказать, что он не пойдет по пути Невены Божович. Хэнни вздрагивает, когда де Мур произносит это имя. Мир вокруг снова становится красным, и он тяжело дышит, пытаясь избавиться от навязчивых воспоминаний. — Ты говоришь, что он не пойдет по пути Божович… — шепчет Лука, а затем срывается на крик: — Откуда ты можешь это знать?! Невена. Невена Божович. Невена. Подвал, нож и ощущение приближающегося конца. «Хорошее имеет свойство забываться, а вот плохое — никогда. Ты запомнишь меня на всю жизнь, Лука Хэнни. И я тебя — тоже» — Послушай… — Нет, это ты послушай меня, Дункан! ПОСЛУШАЙ МЕНЯ! — кричит Хэнни. — Думаешь, что ты самый умный, да?! Что знаешь, как моему брату будет лучше?! Да что ты вообще понимаешь! Он психует, сжимает кулаки, мечет взглядом гром и молнии, только Дункана таким не проймешь. Он — не случайная богатенькая сучка, чтобы пугаться взбешенного Луку. — Я не знаю, как будет лучше Гьону, но вижу, как сильно без него страдает Андрей, — говорит Дункан. — Дай им встретиться, Лука. Или хотя бы коробку верни. Опять эта долбанутая сталкерская коробка. Лука никогда не напивается до чертиков, потому что под действием алкоголя у него отказывают тормоза. Но Дункан-блядский-де-Мур своим уходом вышибает последние остатки адекватности, и он идет бухать хрен пойми куда, а потом случайно натыкается на Хайата. Хэнни не помнит, как оказался у него дома и чем разозлил его. Зато слишком хорошо запоминает все его слова о реальностях, Гьоне, Дункане и нем самом. — В детстве ты любил три вещи: петь, танцевать и работать руками. В будущем пошел учиться на каменщика, потом выиграл в популярном конкурсе и стал успешным музыкантом. Андрей режет по больному, потому что Лука действительно любил это все, но, когда собрался поступать в строительный колледж, отец поставил ему ультиматум: либо он одумывается и занимается бизнесом, либо они больше не семья. — Там у тебя были прекрасные отношения с матерью. А вот Дункану не повезло — многие свои душевные травмы он заработал из-за религиозных и временами деспотичных родителей. Лука безумно любит мать и уверен, что, если бы она не умерла, его жизнь сложилась бы лучше. Дункан с родителями не общается с тех пор, как свалил из Роттердама в Берн. — Вы с Гьоном не родственники, но одно время были соседями, и много лет спустя он остается для тебя названным братишкой. Даже Гьон в этом бреду сумасшедшего есть, и когда Лука слышит, что они с Андреем там парочка, то трезвеет моментально. Хайат оставляет его отсыпаться, только Хэнни уснуть не может. Кое-как смиряется с тем, что этот странный парень знает о нем слишком много, но то, что он якобы встречается с Гьоном в каких-то реальностях, пугает до чертиков. Лука осматривает каждый уголок комнаты, в которой Андрей его закрыл, и надеется, что не найдет ничего страшного. Но он находит в шкафу коробку, охуевает от того, что в ней лежит, и понимает — дело серьезное. У его брата в поклонниках сталкер, и если Лука не возьмет ситуацию под контроль, может случиться беда. Он отправляет Андрея к Дункану, щедро оплачивает его услуги, а во время одного из сеансов незаметно проникает в квартиру и пиздит коробку. — Я знаю, что она у тебя, — в голосе Дункана слышно укор. — Верни ее ему. — Ага, конечно! Бегу и спотыкаюсь! — язвит Лука. — Ничего я ему не верну, пусть даже не надеется! Я не хочу, чтобы в доме у этого человека было что-то связанное с Гьоном, поэтому передай ему… — Заткнись. Лука от неожиданности затыкается. По спине проходят мурашки, и он медленно оборачивается, уставившись на брата, в руках которого блядская коробка. Никогда в его глазах не было столько холода. — Гьон… — растерянно произносит Лука. Гьон будто его не слышит, и, скользнув по нему равнодушным взглядом, говорит Дункану: — Я сам верну Андрею эту коробку. Хэнни ошалело хлопает глазами, не веря в то, что только что услышал. Он впадает в ступор, из которого выходит лишь тогда, когда брат проходит мимо них с Дунканом в коридор. — А ну стоять! — рявкает Лука, вцепляясь в руку Гьона так сильно, что тот едва не роняет коробку. — Ты никуда не пойдешь! — Это еще почему? Потому что ты так сказал?! — Да! Потому что я так сказал! Гьон смотрит на Луку, который готов в клетке его запереть, лишь бы не пускать к Андрею, и впервые за почти двадцать два года жизни впадает в бешенство. Он толкает брата так, что тот от неожиданности чуть не падает — если бы Дункан не успел его подхватить, точно стукнулся бы пятой точкой об пол. Лука привык, что Гьон во всем ему подчиняется, и искренне изумляется его непокорности. — А мне насрать, — выплевывает Мухарремай. — Я иду к Андрею. — Мы это уже обсуждали… — И что с того?! — взрывается Гьон. — Считаешь, что ты всегда во всем прав?! Думаешь, что лучше тебя меня никто не знает?! А ты в курсе, что я уже год сплю с мужиком на десять лет старше?! Луке кажется, что он сошел с ума. Он не просто в шоке — он в ужасе. Мысли в голове кружатся хаотичными вихрями, а сердце готово выпрыгнуть из груди. Хэнни и подумать не мог, что у брата кто-то есть, еще и его ровесник... — Почему ты об этом молчал? — Потому что не хотел рассказывать. Не хотел, понимаешь?! Это моя личная жизнь, и я имею на нее право! Гьон едва ли не кричит. Все, что накопилось за пять лет, прорывается наружу. Он хочет сказать Луке столько всего, но встречается с ним взглядом и чувствует, как сердце сжимается от тоски. В детстве он смотрел на этого человека с обожанием, почему не получается смотреть так сейчас? — Знаешь, чего мне всегда не хватало? Понимания. Осознания того, что я в этой жизни не одинок. Вокруг всегда были люди, которых подбирал для меня ты, но с ними я чувствовал себя еще более одиноким, чем без них. А когда появился Андрей… Знаешь, я, наверное, впервые почувствовал, что живу не просто так. И сделал это благодаря сталкеру, а не брату, который всю жизнь кому-то что-то доказывает, только счастливее от этого не становится. «А ты не пробовал задуматься об этой ситуации, не приплетая сюда Луку и его опыт?» Гьон пробует. И наконец-то признает, что без Андрея ему хуево. Он уходит, и когда за ним закрывается дверь, Лука чувствует себя так, будто его бросили в тайге умирать. Хочет крикнуть — не уходи. Кроме тебя у меня никого не осталось. Только какой в этом прок, если Гьон уже все решил? «Мальчик вырос, — думает Хэнни, — и тридцатилетняя нянька, похерившая все, кроме работы, его достала». — Лука? — впервые со времен Невены Дункан искренне за него переживает. Они разучились видеть друг в друге любимых людей, но смотреть на страдания человека, который когда-то был для него всем, де Мур не может. Он не знал, что Лука может быть таким: разбитым, опустошенным и до безумия похожим на Гьона. — Иди к нему, — просит Хэнни. Желание остаться в одиночестве борется с желанием разрыдаться на шее у Дункана. — Отвези его к Андрею. — Лука… — Пожалуйста, не говори сейчас ничего. Он поднимается в кабинет, спиной ощущая печальный взгляд своего в очередной раз бывшего, но никак не реагирует на это. Сегодня Хэнни снова будет бухать: выпьет рюмочку за Гьона, рюмочку за Дункана, рюмочку за Андрея и их с Гьоном сомнительное счастье, а потом нажрется до белой горячки и всю ночь прорыдает за закрытой дверью. Дункан хочет пойти за ним, но двенадцать проебанных лет напоминают, что ничего хорошего из этого не выйдет. Остается надеяться, что Гьон с Андреем не повторят их ошибок, и у их истории будет счастливый конец. Дункан Лоуренс де Мур, как же много ты хочешь