cherry lip tint for a teacher, please

Когда Аой услышала про то, что они едут в парк развлечений, она, наверное, ожидала что-то менее масштабное. Безусловно, бюджет поездки оправдывал стоимость всех мероприятий, однако она до сих пор не понимала, как парк вообще оказался в списке посещений Академии клинка? И вот, она смотрит направо — перед нею мельтешат изгибающиеся виражи американских горок, гигантское колесо обозрения и полоса препятствий из разных каруселей и экстремальных аттракционов. Повернув голову, она видит каскад разноуровневых водяных горок, бассейн с натянутой волейбольной сеткой и искусственные волны, которые ловко покоряли серфингисты. Узуи-сенсей, подняв руку и стараясь привлечь к себе внимание (будто бы банданы с блестящей блямбой и роста в два метра недостаточно), кратко рассказал, где что находится, и разъяснил регламент по времени. Вальяжно и лениво он что-то говорит про правила безопасности и важность солнцезащитного крема, а после — уходит с парнями в раздевалку, от предвкушения широко улыбаясь. Иноске, что все это время наблюдал за тем, как извивающейся змеей несутся люди на американских горках, взглянул на Канзаки с сияющими от нетерпения глазами. Девушка смотрит на него, затем на аттракцион (это, извините, падение под углом в почти девяносто градусов и мертвая петля) — и пятится назад, качая головой. — Нет-нет-нет, — зароптала она, отмахиваясь от его ладони, что была готова крепко схватить ее за запястье, — Даже не думай, болван! Я ни за что не пойду туда! — Боишься, Кинзаки? — вопрошает тот, и девушка даже немного пугается оттого, с каким азартом блестят его глаза, — Не трусь! — Нет! — громче, чем следовало бы, восклицает та, и отходит от него подальше. Посетители искоса начали поглядывать на них, и Хашибира, поджав раздраженно губы, сощурился. — Мы пойдем. — Нет. — Пойдем. — Да ты не слышишь меня?! — Будет весело, Танзаки! Юноша подходит к девушке, что от него стремилась отодвинуться, и ловко взваливает ее на плечо. Канзаки возмущенно колотит его кулачками и тщетно пытается слезть, однако Хашибира упрямо несет ее в сторону очереди на аттракцион. Девушка замирает, когда слышит крики людей, с высокой скоростью мчащихся по виражам, и, представляя, что ее ждет, опускает голову и лишь бессильно сжимает ткань его толстовки в области лопаток. — Иноске-кун, я не хочу… Пожалуйста, отпусти меня. Хашибира не доходит до очереди с десяток метров и, заслышав тихий голос девушки, останавливается. Он удивленно косится на свисающие с его плеча бедра, а после ставит девушку на землю. Это был первый раз, когда Аой назвала его по имени. Юноша пригнулся и взглянул на лицо Канзаки, что, опустив голову, прижала ладонь к груди. Он хмурится и пытается понять, что не так, и потому немного агрессивно напирает на нее, пододвигаясь ближе: — Эй, Нанзаки, ты чего? Когда его рука цепляется за ее предплечье, девушка с силой вырывает ее, тут же отходя от Иноске на пару шагов назад. — Я боюсь высоты…и ты ведь знаешь об этом! Зачем ты меня заставляешь? — Аой чувствует, что ее трясет, и она безудержно краснеет: ей не хотелось устраивать сцену прямо здесь, когда на них косятся зеваки. Ей не хотелось смущенно и стыдливо смотреть на каменную плитку, на которое кто-то по неаккуратности опрокинул сливочное мороженое. Ей не хотелось злиться от своего бессилия упрямству Хашибиры, что так нагло и бесцеремонно — совсем игнорируя все ее сопротивления — вел ее туда, где она могла бы задохнуться от страха. И меньше всего ей хотелось, чтобы кто-то увидел, как заблестели ее глаза от слез. Особенно он. Однако, вопреки ее воле, именно это и происходит — большие глаза Аой наполнились влагой, заставляя ее шмыгнуть носом. Острое чувство негодования оттого, что ее не слышат, с нею не считаются — заставляет ее наплевать на общественное мнение и позволить выплеснуть нахлынувшие эмоции. — Т-ты чего это? — испуганно бормочет Иноске, сделавший шаг вперед и выставив руки вперед, будто стремясь прихватить ее за плечи, однако сделать второй шаг и прикоснуться к девушке он так и не осмелился. Аой осознает то, что она абсолютно точно в первый раз видит на лице Хашибиры испуг — тут же отбрасывает эту мысль, отодвигаясь от него еще на один шаг и позволяя скомканному ощущению несправедливости внутри нее застелить пеленой все другие чувства. — Да почему ты думаешь только о себе, Иноске! Почему все должно быть по-твоему?! — она даже не думает понижать тон голоса и, боковым зрением замечая косые взгляды, возможно, осуждающих ее за такое публичное проявление эмоций, фокусирует взгляд только на ярко-зеленых глазах напротив нее, что смотрели на нее необычно серьезно и даже (конечно же, ей так кажется) стыдливо. Хашибира сглатывает, отчего его кадык медленно поднялся вверх и опустился. Канзаки этого не замечает и, ведомая внутренним негодованием, гневливо топает ногой, вновь шумно шмыгнув носом. — За кого ты меня держишь?! За игрушку к-какую или ч-что? К-кто я для тебя вообще? Ты, т-тупой кабан… Ее слезы все же скатываются по щекам, окончательно оставляя юношу в оцепенении. Иноске не знал, что делать и как следует поступить: плачущая девчонка встречается у него на практике впервые. — Т-ты эгоист! Придурок! И з-знаешь, что..? — Аой всхлипывает и разворачивается на пятках в сторону выхода из парка, — Я н-не хочу с тобой больше… общаться. Понял? Канзаки делает шаг вперед и немного тормозит: юноша наблюдает за тем, как маленькая фигура едва трясется, а затем, будто набираясь уверенности, ускоряет шаг, быстро сливаясь среди идущей группы учеников. Он долго наблюдает за мелькающими голубыми заколками-бабочками, что время от времени мелькали в толпе, а после со всей серьезностью во взгляде опускает голову. Он бы сейчас закричал, наплевав на косые взгляды окружающих, пробасил на всю округу о том, что Нанзаки не права, однако внутренний голос Иноске неприятно вторит ему где-то на задворках сознания о том, что       Нанзаки, черт возьми, очень даже права. «Я ее до слез довел. Дурак», — лаконично вертится у него в голове, и где-то в области живота неприятно засосало. Он понимал, что это не голод — ощущение отличное от того, что он обычно испытывает. Матушка, кажется, называла это стыдом. Иноске выпячивает нижнюю губу и засовывает руки в карманы толстовки. Нервно поднимается вверх-вниз на носках и даже чуть-чуть подпрыгивает, чтобы отряхнуться от этого чувства. «Эта Танзаки! А что не так-то?! Я ж просто ее развеселить хотел, чтоб она бояться перестала. Ничего она не понимает. Я ж как лучше хотел», — проносится у него в мыслях, и он, обиженно насупившись, встает в очередь на какие-то экстремальные качели. «Глупая девка». Хашибира призадумывается над ее словами — невольно, на самом деле, ведь вспоминать ее гневливую и совершенно несправедливую тираду ему не сильно хотелось. Но ее слова въелись ему в голову, а вопрос «Кто я для тебя?» кажется выжженным на подкорке. Он смотрит на одиноко прилегающее к нему кресло до тех пор, пока туда не садят какого-то мужика. Юноша по-детски дует щеки: это место было, вообще-то, для Кинзаки. Они должны были вместе обследовать самые крутые горки этого парка и, наконец, победить ее совершенно дурацкий страх высоты. Иноске, когда его пристегивают к креслу, задумывается: и что, черт возьми, ей могло так сильно не понравиться? Ведь он хотел как лучше. Хашибира просто хотел проводить с ней больше времени и пробовать разные штуки вместе, просто потому что Нанзаки — классная. Свистящий ветер в ушах не пугает Иноске: он с полным восторгом поднимается вверх, после чего кресла отцепляются и выбрасываются крутиться по орбите на высоте в тридцать метров. Несколько секунд свободного падения знаменуются для Хашибиры громкими визгами и криками других людей — сам же юноша с восторгом хохочет, воинственно заявляя, что «вовсе ему не страшно!». На пару минут, когда он зависает в воздухе, все мысли, что посещали его на земле, внезапно становятся совсем невесомыми. Он смотрит вниз, на всех этих копошащихся людей и киоски с мороженым, а затем поворачивает голову, чтобы посмотреть на возвышающиеся каменные джунгли. В голове у Иноске так ясно, что он задумывается о Канзаки вновь, и среди потоков парящих мыслей он выхватывает одну: а что он чувствует по отношению к Аой? Почему он так себя ведет по отношению к ней? Ответа на вопрос Хашибира дать не может, да и не хочет: закончивший кружиться аттракцион довольно резко начал спускать их вниз, отчего у юноши перехватывает дыхание и щекочет в области живота. Он встает с кресла на ватных ногах, неустойчиво ступая на твердую поверхность. Хашибира чувствует, что к горлу подкатывает тошнота, и потому тихо матерится под нос, отчего люди стали на него поглядывать. Иноске запихивает руки обратно в карманы, оглядываясь по сторонам. К нему приходит понимание, что за последние пару месяцев он впервые остался в неуютном одиночестве, отчего его глаза машинально бегают туда-сюда, в поисках двух голубых заколок. «Глупая девка», — хмурится он, и в голове сразу возникает ее огромные, наполненные слезами синие глаза: оттого у него в груди что-то заныло, и он помотал головой, прогоняя образ Канзаки из головы. «Не буду перед нею извиняться», — мелькает следующая мысль, и он подкусывает нижнюю губу, в глубине души осознавая, что это очень-очень неправильно, — «Я вообще как лучше хотел!..». Природное упрямство заставляет Иноске раздраженно фыркнуть и пойти искать Зенитсу — его-то он затолкает на американские горки. И никакие слезы Агатсуме уж точно не помогут. И если упрямство вторит ему вести лучшего друга туда, где у него с вероятностью в 98% случится остановка сердца, то внутренний голос, который он по обыкновению куда-то далеко на задворки сознания задвигает, вполне очевидные ответы на все волнующие его вопросы дает, на самом деле. Ведь Иноске — маленький, глупый мальчишка, и ведет он себя так просто потому, что ему нравится Нанзаки Иой слушать — ее гневливые тирады, забавные истории из жизни, заливистый смех. Мальчишке Иноске нравится то, что она могла отчитать его, а могла — просто посмеиваться и говорить, какой же он болван. И домашку она почти всегда давала списать — а если и нет, то непременно объясняла, как сделать (и делала это куда понятнее зануды Танджиро). Иноске нравится ее стряпня и тот факт, что она всегда ею делилась: порой специально для него приносила креветки в кляре и приучила есть их с кисло-сладким соусом — так, оказывается, намного вкуснее. Мальчишке Иноске нравится даже ее раздраженное, нахмуренное лицо; да и в принципе — когда она обращает свое внимание на него (и ни в коем случае — на Гонпачиро и Монитсу). Иноске нравится, когда Аой улыбается.. И где-то в глубине своей души Хашибира, что с громким фырканьем тащит на горки испуганно верещащего Зенитсу, совершенно точно знает, что он чувствует по отношению к глупой девке. Но пока — просто не набирается смелости (оказывается, существуют вещи, способные испугать могучего кабана) себе в этом признаться.