cherry lip tint for a teacher, please

— Расскажи мне, что случилось, прошу… Шинобу жмется ближе к стене и опускает голову. Она бы и уши закрыла, лишь бы печальный голос старшей сестры не слышать, но руки висят вдоль туловища, как плети, и Кочо не находит в себе силы ими пошевелить. Время — почти час ночи, и все это время Канаэ ждала ее. Извелась вся, наверное. У Шинобу вместо дисплея белая картинка с черными прожилками и полосами — она не ожидала, что мужчина настолько сильно ударит ее по руке, заставив отшвырнуть телефон в сторону. Наверное, нэ-сан очень сильно волновалась. — Не молчи, Шинобу! Умоляю! — Канаэ трясет младшую сестру за плечи и сильно повышает голос: после такой продолжительной тишины он сильно бил по барабанным перепонкам. У Шинобу что в голове, что в теле — абсолютное опустошение. Может быть, дело в том, что у нее прошла истерика (за которую ей будет стыдно перед Гию-саном, наверное, всю оставшуюся жизнь), а может быть — в том, что учитель физкультуры отпоил ее чаем и успокаивающим. У Шинобу не было сил говорить, она, по правде говоря, и от калитки до дома дошла с трудом от колоссальной усталости. Но ее старшая сестра теряется в самых ужасных догадках, смотря в пустые фиалковые глаза, и девушка меньше всего хочет видеть на лице своей нэ-сан волнение вперемешку с испугом. — На меня напал…тот человек, — тихо произносит она, устало наклоняя голову назад и сталкиваясь затылком со стеной, — И это не в первый раз. Но оба раза пронесло. Лицо Кочо вытягивается, заставляя ее приоткрыть рот — девушка чуть отпрянула назад и бледнеет еще больше. Шинобу прикрывает глаза: именно этого она и боялась. Застывшего выражения тихого ужаса вперемешку со страхом, вновь зародившегося на границах сознания. — Почему ты не сказала раньше?.. — сипло произносит Канаэ дрожащим голосом, и пальцы ее больнее впиваются в плечи младшей сестры, — Почему?.. Шинобу сглатывает вязкую слюну, пытаясь правильно подобрать слова, когда видит, как аметистовые глаза напротив нее наполняются соленой влагой. — Прости, нэ-сан… Я не хотела делать тебе больно. Канаэ всхлипывает и прикрывает глаза, позволяя слезам скатиться по щекам. Домогательства — тема-табу в их семье. Попытка изнасилования, имя Доумы — все это наложило на старшую Кочо неизгладимый след: панические атаки, секреты от своего молодого человека и тайные посещения сеансов психолога. Но Шинобу знала, что для ее сестры хуже, чем попытка изнасилования — новость о том, что этот же человек пытается осуществить задуманное с ее самым близким человеком. Однако больше в тайне это находиться не могло. — Да почему ты не думаешь о себе, Шинобу?.. — Я не знаю, нэ-сан. Канаэ в какой-то момент отрывается от нее и удаляется на кухню, поставив чайник и усевшись за стол. Привыкшая ложиться в 11 вечера, она устало трет глаза и позже утыкается в ладони, тяжело вздыхая. — Скажи мне, когда он напал на тебя в первый раз?.. Шинобу смиренно присаживается рядом. Закипающая вода в свистящем чайнике, скорее всего, так и останется неразлитой, но была призвана просто разрядить напряженное молчание, повисшее между ними. — В начале мая. Я возвращалась с внеклассных занятий. — Еще весной! О боже, еще весной! — Канаэ зарывается в корни волос на висках и качает головой, прикрыв глаза, — Моя сестра держала это все в себе и жила в страхе еще с весны!.. — Прошу, не вини себя. Мы обе знаем, что ничего бы не смогли сделать с этой ситуацией. Поэтому и молчала. Шинобу чувствует, как от домашнего тепла ее руки согреваются слишком медленно, и потому трет ими друг о друга. — Его спугнули… Тогда он не успел сделать ничего особо дурного, — старшая Кочо резко вздыхает, когда слышит последнее предложение, и Шинобу прикусывает язык. — Значит, сегодня… Он сделал нечто особо дурное? — с ужасом вопрошает Канаэ, прикладывая ладонь к губам. Обманывать смысла нет, и Шинобу понимает, что в своем состоянии и не сможет этого сделать — ее вновь передергивает от фантомных прикосновений. Кожу неприятно защекотало от воспоминаний того, как чужие руки скользили по ее телу. — Да. И мне было очень противно, нэ-сан… — девушка сглотнула вязкую слюну, отчего в горле противно запершило. Эти слова ей даются с большим трудом — в груди почему-то болезненно заныло. Но сейчас, даже если бы она захотела заплакать, она бы не смогла. И это пугает ее. Шинобу слышит, как всхлипывает ее сестра, уткнувшись в свои ладони, и оттого у нее так паршиво на душе, что она кривит губы и сжимает до побелевших костяшек в руках ткань отныне ненавистного платья. У Канаэ перед глазами машина, в которую ее затаскивают силой, и чужие пальцы внутри нее — все это стремительно сменяется картинкой, где эти же пальцы проводят по коже ее маленькой, беззащитной сестры, которая безуспешно пытается вырваться и которой зажимают рот влажной ладонью. Канаэ от этого так дурно, что она тянется к девушке, выхватывая ее руки из-под стола и сжимая тонкие запястья. Вот синяки от грубой, цепкой хватки. На шее, за распущенными волосами — кровоподтек. Немного распухла ее нижняя губа — это, на самом деле, был небольшой укус, который Шинобу растерла в душе тыльной стороной ладони. Канаэ трясется беззвучно, в отчаянии поглаживая посиневшую кожу. Ей плохо, плохо, плохо — сейчас Кочо чувствует себя в тысячу раз хуже, чем тогда, в тот день, когда ее с разбитым лицом вытолкнули из машины. Она понимает, что пока этот человек не получит того, что хочет — не остановится. Ему плевать на закон и рамки приличия, он смотрит на всех с высоты своего полета. Просто на этот раз Шинобу — повезло. — Я даже помочь ничем не могу… — невнятно от слез произносит та, в очередной раз всхлипывая. У Шинобу раскалывается голова. От вида захлебывающейся в слезах сестры, от бесконечно закрутившихся мыслей, от вновь создавшегося напряжения. Ей просто хочется поскорее зайти в ванную, заколоть пряди волос наверх, почистить зубы и умыться своей любимой огуречной пенкой. Ей хочется поскорее залезть в чистое постельное белье и заснуть, как только она коснется подушки. Ей хочется развеять все тревоги старшей Кочо. — Прошу, не плачь, нэ-сан… Он больше меня не тронет, — тихо шепчет она, и Канаэ устремляет заплаканные аметистовые глаза на нее, — Как помнишь, он ведь повернут на идее… А меня спас один человек. И тот решил, что я уже… знаешь, не чиста. — Что ты имеешь в виду?.. — Меня спас Томиока-сенсей… Потому что я позвонила ему. И он пришел за мной. И тогда, в первый раз, он тоже меня спас, но по случайности. На задворках сознания промелькнул страх за свои неосторожные слова, но девушка прикрывает веки, прогоняя все посторонние мысли прочь. Канаэ придется узнать. По-другому никак. — Доума решил, что раз он учитель, между нами уже определенно что-то было. И потому…видимо, разочаровался и отпустил. Ну как… они избили друг друга до полусмерти. Старшая Кочо тяжело дышит сквозь заложенный нос, отпускает запястья младшей сестры и отводит взгляд куда-то в сторону, ошеломленно приоткрывая рот. — Ты…встречаешься с Томиокой-саном? — вопрошает она, и по ее интонации Шинобу чувствует, что сделала только хуже, — Это так ты с Митсури-чан погулять ходишь? — Между нами ничего не было…такого, — произносит девушка, не поднимая взгляд и вновь спрятав руки под стол, — А даже если и было бы, то что? Мне не 15. Канаэ хватает воздух ртом, а затем резко встает изо стола. Шинобу нервно сглотнула. Старшая Кочо обогнула стол и подошла к чайнику, снимая его с подставки и заваривая черный чай в фарфоровом заварнике. — …Ничего. Он спас тебя от этого человека, и все обошлось. Это главное. Тем более, раз уж из-за этого тот человек тебя больше не тронет… Девушка разлила чай по маленьким чашечкам и с глухим стуком поставила их на стол. Несколько секунд она безмолвно смотрит на иссиня-фиолетовую макушку, а затем резко кладет руки на стол. — …Но с Гию-саном? Из всех сверстников, из всех молодых людей ты выбрала учителя? — раздраженно произнесла та, громко плюхаясь на стул и пододвигая чашку к себе, — Именно Томиоку Гию?.. Почему он? Шинобу поджимает нервно губы, потянувшись за чаем и согревая все еще озябшие пальцы о горячее тепло. Между ними вновь повисло напряженное, неловкое молчание — Кочо это всегда ненавидела, особенно когда это происходило по ее вине. Ей не хотелось отвечать, но ситуация того требовала, поэтому она долго обдумывает слова, прежде чем открыть рот. — Я тоже не в восторге, нэ-сан. Но не жалею ни капли. Канаэ осторожно отпивает чай, а затем резко выдыхает через рот, отчего у нее изо рта пошел горячий пар. Шинобу поднимает на нее глаза и несмело произносит: — И я не вижу ничего плохого в наших отношениях. Я достаточно зрелая для своего возраста, и ты не можешь этого отрицать. Канаэ хмурится, сделав слишком большой глоток слишком горячей жидкости, и потому в следующую секунду складывает губы в трубочку и всасывает прохладный воздух. — Не могу, ты права. Ты действительно более зрелый человек, чем твои сверстники, — из-за ошпаренного языка девушка стала слегка шепелявить, — Но… Я знаю Томиоку намного дольше, чем ты. Я знакома с ним со старшей школы, Шинобу. Он немало женских сердец разбил, чтоб ты знала. Да, конечно, он ответственный, серьезный, гроза дисциплинарного комитета... А ошивался в компании бабников и сам наверняка такой же! Хочешь стать одной из тех, кого он вот так… осчастливил?! Младшая Кочо непонятно ведет бровью, но возражать не думает, однако Канаэ тут же глубоко вздохнула и замолкла, уткнувшись лицом в ладони. — Прости… Прости. Говорю всякое… Я просто в таком шоке, Шинобу. За один вечер столько событий узнаю… Кажется, завтра утром я найду у себя седые волосы. Девушка издает нервный смешок и шмыгает носом. Шинобу намеревается что-то сказать, но слова застревают в горле, из-за чего она издала какой-то странный сиплый звук, но старшая Кочо не обращает на это внимание. Канаэ встала изо стола, подсаживаясь со стороны девушки, и потянула ее на себя, заключая в кольцо своих объятий и прижимая к себе. — Все это неважно… Я так рада, что с тобой ничего не произошло… — шепчет она над ее ухом, а после утыкается подбородком в слегка влажные волосы, — Так рада… Моя младшая сестра не заслужила ничего подобного… Боже, как же хорошо, что все обошлось. Шинобу устало прижимается щекой к ее груди и тихо угукает, облегченно вздыхая. Канаэ сейчас очень похожа на их маму. Такие же плавные черты лица, такие же теплые и уютные объятия: что было бы с Шинобу в 14 лет, если бы рядом не было ее старшей сестры? — Но я все равно не одобряю ваши с Томиокой-сенсеем отношения. Почему нельзя было подождать до конца учебы?.. Ты слишком быстро взрослеешь, слишком быстро… — Ох, нэ-сан. *** «я: я хочу поблагодарить Вас, Томиока-сенсей» «Томиока Гию: за что?» «я: за то, что спасли мою младшую сестру, разумеется» «Томиока Гию: а. она рассказала тебе?» «я: она пришла домой в час ночи после попытки изнасилования, разумеется, она рассказала мне все, включая о Вас, Гию-сан» «Томиока Гию: вот как» «Томиока Гию: как она?» «я: спит» «Томиока Гию: хорошо» «Томиока Гию: кто такой этот человек?» Кочо вздрогнула, чуть не выронив телефон — от одного сообщения молодого человека весь сон пропал, оставив после себя легкую дрожь. Отбросив гаджет в сторону, девушка долго собирается с мыслями, сильно нахмурив тонкие брови. Когда ее трясло от воспоминаний того дня, обычно она ложилась спать рядом с Шинобу или же обнимала Санеми. Он обнимал в ответ, думая, что ей вновь приснился кошмар — за все это время она так и не смогла рассказать ему. Но сейчас она не могла пойти ни к мирно спящей сестре, ни к Канао — у девушки и так был беспокойный сон. Сейчас Канаэ наедине с собой и с Томиокой по ту сторону диалога в Line, она дрожит и возводит влажные от слез глаза на потолок. «Все хорошо. Ведь все позади. Больше он… Шинобу не тронет, ведь так?». «Я почти замужем… Все хорошо… Все хорошо…». Канаэ почти успокаивается в попытках настроиться на относительно позитивные мысли, но в ее голове тревожно мелькает образ Канао. Девушка мотает головой, прогоняя лицо младшей сестры из головы, с резком выдохом взяв телефон в руки. «я: он сын бывшего начальника нашего папы. У них вторая по масштабам фармацевтическая компания в Японии» «я: Мне было 19, я просто частенько относила обед папе на работу. Там он меня и заметил. Мы тогда совсем недавно потеряли нашу маму, и он сначала всячески пытался нас поддерживать, казался нашей семье вполне адекватным молодым человеком. Потом, спустя время он начал интересоваться, был ли у меня когда-нибудь мужчина» «я: он был повернут на идее чистоты и невинности, говорил, что интимная близость с обычными девушками не вызывают в нем наслаждение. Он схватил меня, когда я возвращалась с университета и, когда я ему сказала, что у меня уже был молодой человек, он избил меня. У нас были все доказательства, Гию-сан. А его отпустили» Канаэ понимает, что она слишком, слишком вдается в подробности, но остановить себя не может — пальцы сами печатают все, что сейчас у нее на душе — то, что она не смела рассказывать никому, кроме Шинобу и отца. И оттого у нее с каждым сообщением в груди приятное облегчение разрастается. «Простите, Гию-сан». «я: Прошло столько времени, и я думала, что все, я никогда не услышу о нем снова, ведь папа уволился с той работы. И теперь, спустя почти четыре года, я узнаю, что он переключился на мою любимую младшую сестру. Ты понимаешь, каково это узнать, Гию-сан?» «я: И я так благодарна тебе, спасибо, спасибо, что защитил ее, я не знаю, как выразить тебе свою благодарность» Девушка поджимает губы и похлопывает себя по щекам, шмыгая носом. Томиока читает сообщения сразу и тактично молчит до тех пор, пока она окончательно не прекратила печатать. «Томиока Гию: Я рад, что все обошлось» «Томиока Гию: Неужели обращение в полицию бесполезно?» Девушка хмыкает, откинувшись на подушку. В ней проснулось что-то ядовитое, пропитанное желчью и ненавистью к Доуме, и она гневливо печатает: «я: Томиока-сан, у него ведь денег до задницы! Таким людям не писан закон.» «Томиока Гию: вот как. понятно» Его сухость в сообщениях и неразговорчивость обычно девушку сильно напрягают, но сейчас краткость молодого человека нужна ей как никогда. Томиока мыслит хладнокровно, лишних вопросов не задает и знает, когда нужно промолчать. Учитель физкультуры хоть и самый социально неловкий и закрытый человек в ее окружении, все же слушатель просто замечательный. «я: Кстати. Если я ничего не буду говорить директору, это не значит, что я одобряю ваши отношения» «Томиока Гию: Ты узнала? Шинобу сказала тебе?» «я: она не могла это скрыть» «Томиока Гию: вот как» «я: ты испытываешь к ней что-то, Гию-кун? Я не позволю тебе играться чувствами моей сестры. Я вижу, как она влюблена в тебя» Кочо нервно поджимает губы, когда вспоминает отстраненное выражение лица учителя физкультуры, когда они еще учились в старшей школе. Всегда такой холодный, красивый: Канаэ почему-то казалось, что серьезные отношения его никогда не устраивали, и на романтические чувства он и вовсе не способен. «я: Не трать ее время, если ты хочешь воспользоваться ей для удовлетворения своих физиологических потребностей. Шинобу достойна лучшего» Учитель физкультуры долго молчит, а после — еще дольше набирает сообщение. Девушка ощущает такую усталость, что, ненадолго прикрыв глаза, почти окунается в легкую дрему. Но спустя пару минут экран телефона вновь загорается, оповещая о новых сообщениях. Кочо утомленно и хмуро открывает диалог, а после удивленно вскидывает брови. «Томиока Гию: Я поступился со школьными правилами и своими принципами не просто так. И постараюсь стать достойным ее в твоих глазах» — Хах… Вот как, Гию-кун. Девушка почему-то приподнимает уголки губ, устремляя взгляд на потолок, и от наступающей сонливости мотает головой, поднося смартфон ближе. Она внутренне убеждает себя, что может вмешаться в эти отношения. Она слишком любит Шинобу, чтобы отдать ее в руки человеку, который может сделать ей больно. Она вправе это сделать, потому что Канаэ — старшая сестра. «я: Не смей ей разбить сердце, как мне. Иначе я возненавижу тебя, Гию-сан».