cherry lip tint for a teacher, please

Аой любила учиться. Делала она это с большим усердием, к тестам готовилась (даже чересчур) сильно заранее и в принципе радовала родителей своими оценками — учеба с ее природным трудолюбием и привитой дисциплиной давалась ей относительно легко. Но. Только не физкультура. — Канзаки, — слышит она голос учителя по физкультуре, что по обыкновению одаривал всех присутствующих хладнокровным взглядом. Девушка слегка встревожено подняла голову, сбившись с темпа пробежки и тяжело задышав. От резкого движения капля пота упала с носа прямиком на верхнюю губу, быстротечно огибая ее, — Аой тут же смахнула ее указательным пальцем. — Не можешь бежать быстро — не гони, — спокойно произносит учитель, наблюдая, как на запыхавшемся лице пылают щеки, а взгляд больших синих глаз смотрит с мольбой о пощаде, — Я не буду ставить плохую оценку. Только не ходи пешком. — Поняла, Томиока-сенсей, — выпалила та на одном дыхании, тяжелыми движениями переступая с одной ноги на другую и еле отрывая их от земли, однако с титаническими усилиями медленно приближаясь к окончанию дистанции. Учитель физкультуры молча кивнул. Он видел трудолюбие девушки, видел, как мрачнеет ее лицо каждый раз при упоминании бега на длинные дистанции, даже слегка завышал ее общую оценку из милосердия и уважения к чужим стараниям, однако поблажки делать не смел. Канзаки же, на самом деле, была бы вовсе не против поблажек. Бегать в спортзале восемьдесят третий круг было не только утомительно, но и, как ей кажется, совершенно скучным и бессмысленным занятием. Тем более, одной. Остальные ведь уже давно свою дистанцию пробежали. Челка некрасиво прилипла к вискам, кровь приливала в щекам и к кончику носу, неприятно пульсируя — Аой ненавидела бег, ненавидела физкультуру и почти возненавидела Томиоку-сенсея, который с тотальным безразличием смотрит на то, как она в одиночку добегает восемьдесят пятый, последний круг. Под напором взглядов ее одноклассников, отдыхающих на скамейке. С некрасиво прилипшей челкой к вискам, пылающими щеками, краснеющим, вспотевшим носом и едва ли не спотыкающимися друг о друга ногами. О боги, как же неловко. — Эй, Танзаки! — слышит она позади, и краснеет уже не от тяжелого дыхания, — Че так медленно?! Хашибира догоняет ее за пару мгновений, и Аой опускает голову, чтобы не показывать свое лицо юноше. К черту (наверное) одноклассников, кидающих насмешки, она не хочет, чтобы Иноске видел ее такой, как сейчас — задыхающейся, слабой, последней. — Отстань… — на издыхании произносит она, тут же делая громкий вздох всей грудной клеткой — в груди неприятно заныло. Юноша, разумеется, не слушает. Канзаки для него не то что бы в этом плане когда-либо была авторитетом. — Слышь, Нанзаки, ну ты совсем тяжко бегаешь, а я чо-то и не замечал, — задумчиво и без тени насмешки проговаривает тот, безо всякого труда подстраиваясь под темп девушки. — Я…знаю… Болван! — Аой закашлялась и, когда добегает до учителя, остановилась, тяжело задышав и опершись влажными ладошками об острые, бледные коленки. В футболке и спортивных штанах становится неистово жарко — Канзаки как будто швыряют в русскую баню и нещадно избивают ошпаренным веником: кровь с еще большим усилием начала стучать по вискам, а сердце, казалось, выпрыгнет из груди прочь. Юноша предстал перед нею, гордо возвышаясь над согнувшимся телом и совершенно игнорируя недоуменный взгляд учителя физкультуры. Аой с трудом подняла глаза на Хашибиру: уперев руки в бока, тот проникся энтузиазмом и сиял. К счастью или же не к добру, она пока ответить не могла, однако где-то внутри себя очень даже догадывалась (это, черт возьми, Иноске). — Так и быть. Великий Хашибира-сама будет тренировать тебя, Нанзаки! — изрек он неуемно (и неуместно) оптимистично, гордо указывая большим пальцем на себя. Аой почти уверена, что Томиока-сенсей закашлялся совершенно не случайно. — Чего?.. — произносит та, медленно поднимаясь, и, разворачиваясь к скамейкам, пересекается взглядом с Канао, — Не буду я с тобой…тренироваться! — Пф-ф, — юноша энергично зашагал рядом, запрокинув руки за голову, — Еще как будешь, Нанзаки! Мы будем тут самыми сильными! И никакие Монджиро с Танао с нами не сравнятся. — Я не собираюсь удовлетворять твои амбиции, болван, — девушка слегка заплеталась в словах: из-за пересохшего горла звуки выходили какими-то шипящими, но она все равно пыталась говорить четко и (попытка не пытка) безаппеляционно, — Да и на улице декабрь, какие тренировки?.. — Отговорки, — пренебрежительно бросил тот, закатив глаза, а после плюхнулся на свободное место у конца скамейки. Аой послушно села рядом, — Вот сегодня и начнем! — Ни за что, — тихо проговаривает она, наблюдая, как учитель дует в желтый свисток и громко командует о перерыве в пять минут, — Это дурацкая идея… Я ненавижу физкультуру. — Ха. Слабачка, — доносится от Хашибиры, но Канзаки отмахивается, откидываясь назад и касаясь затылком стены. — Ну и ладно, — произносит она одними губами, и в дальнейшие тирады юноши не вслушивается. Каждый урок физкультуры для нее — персональный ад. Гремучая смесь страданий, литра пота и неистового ощущения стыда. Каждый раз приходится терпеть сочувствующий взгляд друзей, неудовлетворенный — от Томиоки-сенсея и изредка — слышать недобрые насмешки. Как сейчас, например. — Я же говорил, они мутят, — доносится до нее сквозь (безусловно) убедительные аргументы Хашибиры, и она невольно прислушивается. Злой язык Танаки Хаято не раз заставлял Канзаки молча проглатывать обиду. Ей бы переключить внимание на рьяно что-то басящего Иноске, вот только почему-то слух все равно автоматически напрягается, выхватывая среди тихих голосов негромкий говор. — Да ну, — отмахивается небрежно одноклассник, — Она, конечно, замухрышка и все такое, но неужели думаешь, что она от безысходности с этим кабаном будет встречаться? — А что, они стоят друг друга. Аой повернула голову в сторону одноклассников: вот Танджиро, в самом начале шеренги тихо ругающий Агатсуму и моментом погодя переключивший внимание на Тсуюри; вот девочки, смахивающих пот со лба легкими движениями и поправляющих прически. Вот юноши, что смотрят на девочек, смахивающих пот со лба легкими движениями и поправляющих прически. Канзаки была застенчивым, нерешительным ребенком. Всегда молча проглатывала обиды вместе со слезами, долгое время смакуя и переваривая каждое злое слово. Парни и девушки в их классе были порой жестоки в своих изречениях — эту истину Канзаки усвоила уже давно, но почему-то никогда не могла увернуться, смахнуть с себя чужие насмешки. Возможно, в этом есть что-то мазохистское. — Даже у такого, как он, появилась подружка. Завидно. — Да не могут они вместе быть. Ты взгляни на Канзаки-то. Ну не будут такие мышки встречаться с… Иноске. — Разве что больные на голову мышки. Аой-то однозначно больная. Мазохистка. Иначе как объяснить то, что она все это слушает? — Да не стремно ли с ним встречаться? У него же лицо бабское. — Зато Канзаки-то на мужика похожа, угловатая такая. Так что все вполне традиционно. Аой выдыхает, отворачиваясь от Иноске и утыкаясь взглядом в побледневшие и даже посиневшие от искусственного освещения коленки. В груди неприятно засосало. Девушка так и не заметила, как стих голос Хашибиры рядом с ней: юноша смолк, увидев, как внезапно осунулось ее лицо. — Руку дай свою, — слышит она почти сиплое и тихое возле уха, и вскидывает голову, посмотрев на Хашибиру. Он решительно протягивал свою ладонь. — А? — произносит она, округлив и без того большие синие глаза. Одноклассницы, сидящие рядом с ней, недоуменно повернули головы в их сторону, — Э-это еще зачем?.. — Ну надо, — пробурчал он, дернув щекой, будто пытаясь смахнуть легкий румянец с щек. — Почему тебе надо это прямо сейчас вообще?.. И в таком месте?! — тихо шипит она ему, ощущая, как румянец еще больше шпарит щеки. Иноске недовольно рыкнул, схватив тонкую, девичью ладонь и крепко сжав ее в своей, не давая возможности девушке испуганно одернуть ее. — Да просто дай мне свою глупую девчачью руку, глупая женщина! — громко произнес тот, заставив девушку смущенно пискнуть, когда он потянул ее за собой наверх. В этот раз все внимание присутствующих было устремлено на них обоих — даже Томиока-сенсей заинтересованно выглянул из тренерской. Канзаки растерянно замолчала, предприняв еще одну попытку вырвать руку из крепкой хватки. Безуспешную, разумеется. — Слышь, Данака, — низко прохрипел Хашибира, угрожающе двинувшись через двух сидящих от них одноклассниц и посмотрев на юношу сверху вниз, — Это ты сказал, что Танзаки не может встречаться со мной? Аой обреченно приложила руку ко лбу. — Эм… Тебе какое дело? — изгибает бровь тот, взглянув на рядом сидящего одноклассника, — Чего подслушиваешь вообще? Девушка посмотрела на Хашибиру. Как всегда пышущего силой, недружелюбно настроенного. Его уголки губ поползли вверх в самоуверенной улыбке. — Ты еще громче бы это сказал, завистливого дерьма кусок. — Иноске! — прошипела девушка почти испуганно, краем глаза заметив, как медленно поднимаются Танджиро и Зеницу со скамейки, — Успокойся… Давай сядем, прошу. — Тише, Нанзаки, — дернулся тот, притягивая ее за ладонь ближе к себе, — Не боись! Я тут разбираюсь по-мужски. — Именно этого я и боюсь, болван! — чуть громче произнесла та, процедив фразу сквозь стиснутые зубы. Они впервые взялись за руки. О боги, Канзаки не так себе это представляла. — Я, по-твоему, завидую? — изрек одноклассник, однако, заметно стушевавшись. Иноске заулыбался еще шире. — Еще бы. Потому что вы долбанные куски говна, которые могут только обсуждать за спиной. А у меня есть Танзаки. Аой прячет лицо в свободной ладони в попытках спрятаться. — Я Канзаки, болван, — на автомате выдает она. — Я так и сказал, Нанзаки, — на автомате выдает он. Ситуация достигла всех возможных пределов неловкости: очевидно, это явственно прочувствовали все, кроме Хашибиры. Очевидно, этого ему было мало. — Мы с Нанзаки мутим! — изрек он с неиссякаемым энтузиазмом, подтягивая Аой ближе и победно поднимая вверх их переплетенные ладони. Аой в этот момент хочет ударить его чем потяжелее. — И если имеете что-то против моей Нанзаки, — юноша пару раз ощутимо стукнул большим пальцем по груди, — Будете иметь дело со мной, ясно вам?! Девушка зарделась окончательно, когда в классе поднялся гул — удивленный, даже одобрительный. Канзаки не слышит, что в ответ бормочут их одноклассники, видит лишь то, что с лица Иноске не сходит его самодовольная усмешка, а рука его — сухая и теплая — все также крепко сжимает ее влажную, липкую ладонь. Они обязательно еще переговорят на эту тему. И она обязательно выскажет ему все, что она о нем думает. — Ты болван, — выдыхает она обреченно, когда они подсаживаются обратно. По ощущениям — это все, что она о нем думает. — Если судачить будут — говори. Буду всем жопы драть, — задорно ухмыляется Хашибира, и как ей кажется — вообще в ус не дует от щекотливости текущего момента. На то он и Иноске, наверное. — Болван, — все, что может сказать Канзаки. — Романтик хренов! — доносится откуда-то голос возмущенного Агатсумы. Учитель физкультуры, к слову, тактично отмалчивается в своей каморке. Иноске, к слову, ладонь Аой не отпускает.

***

— Знаешь, это было…смело, — произносит девушка, шагая по тротуару и уткнувшись взглядом себе под ноги. — Ты о чем? — слышится ей в ответ хриплый бас: Аой поднимает голову и тянет уголки губ в стороны раздраженно. Юноша вновь развязал шарф. Чем объясняется его нелюбовь к теплу и комфорту — Канзаки понять не может, и все, что может сделать — лишь возмущенно пыхтеть и туже завязывать на крепкой, сильной шее вязаный ворс (и да даруют ей боги терпения не затянуть его слишком сильно). — Стой, — командует она, схватившись за кончик вязаного шарфа, а после плотно обворачивает его вокруг шеи Хашибиры, — Вот так… — Эй, так ты вообще о чем? — недовольно бурчит тот, но вязаную вещь не снимает, как бы колюче и жарко ему не было. Цепкий взор Канзаки это замечает и оценивает все по достоинству. — О физкультуре, — бросает смущенно девушка, помявшись рядом. Иноске задорно усмехается, по привычке заламывая руки за голову, — Ты, конечно, поступил как тот еще болван, и я вообще не уверена, что когда-нибудь смогу пережить это несмываемое чувство стыда, но… Спасибо тебе. Юноша хмыкнул, посмотрев сверху вниз: синие глаза девушки наполняются благодарностью и смущением. — Ты о всякой херне загоняешься, Танзаки, — бросает он небрежно, а после останавливается и абсолютно серьезно настроено смотрит в глаза девушки, — Тебя не только по физкультуре надо шпынять. — Что за слова, — вздыхает та, а после тихо хихикает. Хашибира вопросительно изгибает бровь, — Хотела бы я быть такой же уверенной, как и ты. — Так будь, не вижу проблемы вообще, — пожимает плечами тот, а девушка качает головой. — Мне еще нужно многому у тебя поучиться, — произносит она тихо, ободряюще улыбнувшись. Юноша слегка поалел, а после гордо выпрямился, схватив девушку за руку и бодро стукнув себя по груди. — Ну еще бы! Иноске-сама — лучший учитель! — громко изрекает он, а после, не умаляя децибелов, напыщенно провозглашает, устремив большой палец на себя, — Слава мне! — О-о да. Слава тебе, болван, — посмеивается девушка, сжимая ладонь юноши в ответ. Это было так…странно. И уютно. И очень-очень, чрезвычайно мило. Теперь, когда его рука не сжимала до боли ее кисть, а ее пальцы не скользили о чужую грубоватую кожу, Канзаки наконец позволила себе смущенно улыбнуться, поддаваясь моменту. Руки у Иноске — почти горячие, в студеный декабрь согревают по обыкновению продрогшую Аой очень даже неплохо. От осознания того, что они стали на шаг ближе друг к другу, у нее защекотало в животе. Это было волнительно, непривычно, но девушка все же подводит себя к мысли, что это ей очень даже по душе. Они, конечно, пара (теперь-то она может так их вдвоем называть?) не самая стандартная. И зерно истины в словах Танаки с Ямадой, в общем-то, очень даже есть. Вообще-то да, она угловата, похожа на парня — и даже в мыслях не подумает назвать себя вполне симпатичной. У Иноске же — слишком аккуратные даже для девушки черты лица. Аой застенчива, нерешительна и полна комплексов насчет своей внешности. Иноске — полон уверенности в себе, дурацких ребяческих повадок в голове и пылкости в характере. Они оба настолько поразительно разные, что по всем законам логики (и здравого смысла) они не должны быть вместе. Но вот они, идут домой вместе, взявшись под ручки — как самая настоящая парочка! — и это так, оказывается, тепло и здорово, что у Канзаки проносятся, как ей кажется, самые мудрые за всю ее недолгую жизнь мысли о том, что этого — всего этого — она достойна. Ну и что, что закомплексованная. И угловатая. Не очень-то, как ей кажется, симпатичная. Аой достойна влюбляться в этого самоуверенного кабана, энергично шагающего рядом с ней, достойна сжимать чужую ладонь чуть крепче, смущенно сталкиваться с ярко-зелеными горящими глазами. И совершенно, абсолютно точно — достойна, чтобы энергично шагающий рядом кабан испытывал то же самое по отношению к ней.