Энни + Томми 07.15.2015
Закончив вырезать складным ножиком эту нехитрую надпись на «Дереве всех влюблённых» в городском парке города Атенса, Том ловко спрыгнул с толстой ветки и угодил прямо в объятия своей возлюбленной, Энн. — Томми… это так мило, — улыбнулась она. — Я специально так написал. Ведь только ты можешь называть меня этим слащавым прозвищем. — Не слащавым, а сладким. Сладеньким! — заливисто рассмеялась Энн, беря Тома за руки и кружась с ним. Раскрутившись так, что у обоих перед глазами всё поплыло, они, продолжая смеяться, упали на расстеленный прямо под деревом плед. Томас оказался сверху и чмокнул Энн в кончик носа: — Люблю тебя, — шепнул он. — Я тоже, — кивнула она, убирая с его лба прядку волос.***
Энн Фолчак и Томас Фэрис были знакомы с самого детства, учились в одной школе. С самого же детства они друг друга безумно … ненавидели. Энн, скромная, тихая и прилежная девочка из зажиточной еврейской семьи при одном только взгляде на матершинника и драчуна Тома, мать которого работала в строительном магазине и еле сводила концы с концами, старалась побыстрее свернуть за угол или спрятаться за чем-нибудь, хоть за мусорным баком. Однако она не понимала, что таким поведением вызывает у него неподдельный интерес и желание «докопаться». Годам к десяти они из неприятелей превратились в настоящих врагов — Том обзывал Энни обидными словами, подставлял ей подножки, прокалывал шины ее велосипеда и «нечаянно» обливал её молоком в столовой. Энн же действовала более изящно и хитро — могла своровать мобильник у учителя и подложить его Тому в рюкзак или написать агрессивную записку от имени какого-нибудь подобного хулигана и спровоцировать настоящую драку с разбитыми носами. Подлянки продолжались несколько лет, Энни жаловалась своим родителям и учителям, но на забияку Томаса ничего не действовало. Неожиданный перелом произошел, когда врагам было по шестнадцать. К этому возрасту Том уже активно пытался встречаться с девушками, но все свидания обычно заканчивались ничем — неотёсанный, хамоватый, а часто и вовсе вульгарный Томас мог предложить девчонкам только свою яркую внешность да подогреваемое пубертатом либидо. Клевали на него лишь подобные девушки — симпатичные, но обычно не обремененные интеллектом и достатком. Однажды подобная подружка Тома (сейчас ему казалось, что её звали Эшли, хотя, на самом деле, это было не так) привела его на вечеринку, на которой случайно оказалась и Энн. Завидев недруга, она тут же засобиралась домой, но уговоры лучшей подруги и выпитая бутылка сидра вынудили её остаться. К полуночи группа полупьяных подростков решила сыграть в классическую для подобных вечеринок игру — «Бутылочку». Энни села наискось от Тома, надеясь, что так бутылка точно не «сведёт» их. Но не тут-то было. Изрядно подвыпивший Томас вызвался первым раскручивать бутылку, и, ровно по закону Мёрфи, «попал» на Энн. Она испугалась настолько, что за секунду отрезвела и попыталась убежать, однако улюлюканье компании и то, что все посваливали куртки, сумки и обувь в огромную кучу, в которой невозможно было что-то найти, остановили Энни. Она первый раз в жизни открыто посмотрела Тому в лицо. Можно сказать, заглянула в глаза своему страху. Томас же не так растерялся. Окинув Энн с ног до головы быстрым взглядом, он впервые за много лет отметил, что она вполне приятна, чем-то даже похожа на Гермиону из фильмов о Гарри Поттере. Не его тип, конечно, но девушка не была ни толстой, ни кривозубой, ни прыщавой. Густые тёмные кудри, аккуратно очерченные пухлые губы, большие каре-зелёные глаза, подтянутая фигура — следствие многолетних занятий бальными танцами, одной из главных причин его насмешек над ней. Неожиданно для самого себя Томас ощутил укол совести — за внешность Энн точно дразнить не следовало. Оценила его и Энн. Нет, она давно знала, что Томас ладно сложен и, в общем и целом, симпатичен, однако она впервые рассмотрела его глаза. Крупные, голубые, обрамлённые длинными ресницами, которым могла позавидовать любая девушка. Но не это было главное. В них было столько злости, высокомерия, но, вместе с тем, и обиды, что Энн невольно нервно сглотнула. Она, как и любая умная, но чуть закрытая и погружённая в себя девочка-подросток, любила почитать что-то, связанное с психологией, поэтому быстро сложила «два плюс два» и вывела для себя, что поведение Тома, возможно, связано с не самым счастливым детством. Ей стало жаль его. А одновременно с этим она перестала его бояться. Том же, видя, что дело затягивается, а друзья жаждут «хлеба и зрелищ», подошел к Энни вплотную и шепнул: — Не бойся. Это не противнее, чем съесть ложку майонеза. Энн, ненавидящая майонез всей душой, не оценила сравнения, но всё равно кивнула: — Я знаю. Тогда Томас, пожав плечами, наклонился к ней и легонько коснулся её губ своими. Энн, не ожидав, что всё разрешится так скоро, вздрогнула, но не отпрянула. Она не хотела в этом признаваться ни себе, ни другим, но это был первый поцелуй в её жизни. Мысленно поблагодарив Тома за то, что он проявил не свойственное ему благородство, и не стал распускать руки или лезть к ней с языком, она вздохнула и, пытаясь изобразить спокойствие, кивнула: — И правда. Я бы даже сказала, что майонез куда более мерзкий. Томас, видя, как она раскраснелась, но не подает виду и даже шутит, вполне искренне ей улыбнулся. Энни же, решив, что они и так сильно затянули всю «процедуру», обошла Тома со спины и села на своё место в круге. Весь остаток вечера она тайком поглядывала на Тома, отмечая всё больше и больше деталей его внешности. А Том, наоборот, старался не смотреть на неё, чтобы, не дай бог, не выдать, что во время этого странного поцелуя у него что-то «ёкнуло» и он взглянул на свой многолетний объект доставаний с другой стороны. В гляделки они играли еще несколько недель, пока Томас, наконец, не пригласил Энн на прогулку в парк. Она в тайне ожидала этого, поэтому, несмотря на его переливающийся всеми цветами радуги синяк под глазом, результат очередной стычки с одноклассником, согласилась пойти на свидание. Общаясь, они к своему удивлению поняли, что имеют намного больше общего, чем думали. У них были схожие вкусы не только в музыке и фильмах, но и в блюдах и цветах. На почве разных характеров, но общих предпочтений они и сблизились. Правда, иногда, обрабатывая его очередную ссадину или останавливая кровь из носа, Энни казалось, что она больше жалеет его, чем любит. Однако чувства Тома к ней, к его собственному удивлению, были чисты, искренни и страстны. Настолько, что он даже разрешил ей называть его «Томми», формой имени, которая, по его мнению, совсем не подходила «настоящему мужчине». Эти отношения давали обоим очень много. Томас в её присутствии становился мягче и спокойнее, Энн — более открытой и смелой. Она помогала ему с уроками, он учил её простейшим приёмам самообороны. Окончив школу, они решили не расставаться и не разъезжаться. Энни пошла учиться в Университет Джорджии, удачно расположенный прямо в их родном городе. Пока она получала степень бакалавра в сфере Изящных искусств и танца и брала частные уроки вокала, Том всеми способами зарабатывал деньги. Днём он работал официантом в кафе, ночью, сменно — кассиром в магазине на заправке, а в редкие выходные… участвовал в подпольных боях без правил. Хотя Том и был довольно хорошо развит физически, организаторы (с которыми он частенько конфликтовал) нередко ставили его в пары с намного его превосходящими по силе и массе бойцами. Синяки, царапины, разбитые губы и нос Томас уже давно перестал считать, однако несколько раз ему доставалось по-настоящему — он дважды перенес сотрясение мозга, а однажды получил открытый перелом руки. Сказать, что Энни не нравилось его «увлечение» — не сказать ничего. Она плохо умела закатывать скандалы и истерики, поэтому просто тихо плакала, а Том уверял её, что это точно последний-препоследний бой. После десятка «последних» поединков Энн перестала с ним бороться, как и перестала ему верить, Том же, видя это, расслабился, и стал драться еще больше, получая за ночь около двухсот долларов. Когда она окончила университет, в их копилке хранилось уже тридцать семь тысяч. Пересчитывая мятые, а иногда и окровавленные бумажки, Энн всхлипывала, а Том страшно собой гордился. Теперь у них было всё, чтобы начать новую, лучшую жизнь, и осуществить все свои мечты.***
Пятнадцатое июля было последним днём перед их вылетом в Лос-Анджелес. Калифорния манила Энн с самого детства. Смотря фильмы типа «Красотки» и слушая песни Белинды Карлайл, она столько себе нафантазировала и напланировала, что не отказалась от мечтаний даже в свои двадцать два года. Не зря она почти всю жизнь занималась танцами и пением. Энн хотела пройти кастинг в танцевальную группу какой-нибудь звезды, привлечь внимание продюсеров и самой стать известной певицей и танцовщицей. Или пойти на шоу типа «Голоса» или «Икс Фактора» и покорить жюри. Природная скромность не мешала ей на сцене — выступая перед публикой, она будто открывала новые грани себя самой, сияла ярче всех бриллиантов. Том же хотел поехать в Лос-Анджелес не только в виде «группы поддержки» будущей звезды, но и для того, чтобы реализоваться в столь им любимых боях без правил. Он не особо представлял себе, что нужно сделать, чтобы начать профессиональную карьеру, поэтому решил хотя бы первое время продолжить играть в боях подпольных. Он ничего не сказал об этом Энн, но она и сама понимала, чем он желает заниматься. Билеты были куплены, чемоданы собраны, а мотель заказан. Энн и Томас предвкушали новую страницу в жизни, которую они напишут бок о бок. Оба жутко волновались, поэтому решили немного расслабиться: провести последний день в Атенсе на природе и вырезать свои имена на знаменитом дереве, словно некую клятву. Пара и не заметила, что солнце давно опустилось за горизонт, парк окутал чуть зловещий туман, а на поляне остались только они одни. По виду Энн Том понял, что она хочет предложить собираться домой, поэтому решил, что пришло время для красивого финального аккорда такого замечательного дня. Приподняв потайное дно в корзине для пикника, он выудил оттуда римскую свечу. С интересом наблюдавшая за ним Энни ахнула: — Том! Разве можно самим запускать фейерверки? [1] — Если честно, — он помолчал пару секунд, — я не знаю. Но какая к чёрту разница? Энн, привыкшая к подобному поведению, лишь хмыкнула: — Смотри, чтобы вместо аэропорта мы не поехали в полицейский участок. — Ты же быстро бегаешь, — устанавливая в землю свечу, протянул Том, — я тоже. Нечего бояться, Энни. Небо нам граница. Она на это, скрестив руки на груди, пожала плечами и отошла на пару шагов, готовясь к залпам. Том поджёг фитиль и, схватив Энн за локоть, понёсся подальше от фейерверка. Через несколько секунд римская свеча сработала, и поляну осветило яркое свечение красных, зеленых и фиолетовых искр. Энни, словно маленькая девочка, захлопала в ладоши и крепко прижалась к Тому. Он обнял её, молча глядя на вспышки. Отчего-то ему стало так грустно, что захотелось плакать, хотя он вообще не был склонен к слезам. Лишь когда отгремел последний залп, Томас очнулся и, взяв Энн за обе руки, заглянул ей в глаза и сказал максимально серьезно: — Слышишь копов? Бежим! [1] во многих штатах запрещено самостоятельно запускать фейерверки.