sehnsucht

Баки вздрагивает всем телом, когда видит в ленте новостей фото со свадьбы Стива, где он в идеально отглаженном смокинге и кипенно-белой рубашке обнимает девушку, симпатичную брюнетку в пышном платье розоватого оттенка. Выглядит счастливым, а голубые глаза холодны как лед. – Следовало закинуть его в черный список, как советовал Сэм, – бормочет Барнс, и его отбрасывает в тот солнечный летний день, когда Роджерс разрушил все. «Я принял решение, что нам надо расстаться», вот как он сказал. И виновато улыбнулся, конечно же. «Мы не можем быть вместе, ты же сам понимаешь». Ясное дело, Баки понимал. Стив оказался тем еще слабаком, хотя этого от него не ожидал никто. Стив вбил себе в голову, что просто обязан выполнить традиционную программу – заключить брак с женщиной и наплодить выводок румяных карапузов. А то, что клялся Баки быть с ним до конца – это понятие относительное, до конца может быть разное. И его школьная «любовь» вовремя подвернулась. Баки смотрел на Роджерса и не мог поверить, что тот бросает его вот так просто, как по щелчку пальцев. – Ты же не злишься? – для приличия уточняет Стив, и Баки кивает, еле сдерживаясь от того, чтобы свернуть ему шею. Он так зол, что в его ярости сгорел бы целый город. Но Барнс выдавливает из себя улыбку. – Надеюсь, ты будешь счастлив. И уходит. Баки снова возвращается в реальность. Он закрывает Фейсбук и некоторое время смотрит в стену. Прошло полгода, но ничего не изменилось. Роджерс все еще играет в игру под названием порядочный семьянин, а Баки все еще ни с кем не может разговаривать. Ночь ничем не отличается от дня – все серое, блеклое, вязкое. И сам Барнс такой же, только с той лишь разницей, что он чувствует себя рассыпчатым и хрупким, словно состоит из пепла, который никак не развеет ветер. У отражения воспаленные от недосыпа глаза, запавшие щеки, бледная кожа. Иногда получается выйти на улицу, глотнуть воздуха, заглушить неровное биение сердца звуками моторов машин. Не развалиться бы, пока идешь. Прохожие шарахаются как от прокаженного. Неужели так заметно? Впрочем, плевать. Заталкивать все поглубже, пить обжигающий дешевый эспрессо и курить оставшийся с поездки в Россию коллекционный Беломор – все привычно. Потом возвратиться домой, небрежно сбросить у порога ботинки и рухнуть на старую тахту. Тело будто вплавляется в нее, становится очень жарко. Сначала на пол летит толстовка, затем футболка. Стены и потолок давят, ребра как прутья клетки для окровавленного трепещущего куска плоти. Что-то разъяренным зверем вгрызается в мозг, не дает отдалиться от боли, вытягивает память на поверхность. «Ты – сука. О боже, как я скучаю. Мне сегодня снилось, что я выколол тебе глаз». Неотправленное письмо обрывками падает на пол. Имя адресата расплывается кровавой кляксой.