Волшебному

За пару дней до начала занятий Рылеев выбирается в лес. Он вспоминает февраль: теперь хотя бы с друзьями приехал. Ему совсем чуть-чуть хочется обратно в Петербург. В пустующую квартиру, в которой они с Сережей могли провести весь день за всякими бездельностями. Тогда забывались и экзамены, и взросление, и весь бред в голове, который сейчас так нагло лезет. Ноги ступают по мягкой траве. Рылеев поправляет длинную накидку и обходит расколотое надвое большое дерево. Он хочет дойти до реки, которая должна быть где-то впереди, совершенно точно не зная дорогу. Кондратий вздыхает, оправляет ремешок сумки на плече и смотрит на небо, задрав голову. Оно голубое-голубое, даже смотреть больно. Сверху летают птицы, слышно даже немного фей в их маленьких стайках. Рылеев любит фей — они красивые. Только если не беспокоить лишний раз. У него на голове венок из полевых цветов. Это Катя Лаваль сплела им с Сережей сегодня ближе к полудню. Сказала, что они теперь лесные принцы. Трубецкой ответил, что лесной принц у них один — Миша Бестужев-Рюмин. Это был первый раз, когда они вспомнили обряд вслух. Хотя, наверное, Муравьев-Апостол говорил с Michelle об этом. Рылеев не привык гадать на что-то такое обыденное. Внутри снова что-то разгорается — след от костра и благословения. Оно такое сильное, радостное, что заставляет Кондратия бежать дальше по лесу. Ни одна ветка не цепляется за него, ни один корень не попадается под ноги. Он закрывает глаза, широко расставив руки, и бежит с горки куда-то вниз. Вокруг рисуются бесконечные образы духов деревьев, которые иногда приходят, если им человек нравится. Рылеев раньше не видел их в лесу. Он думает, что они редко показываются кому непосвященному. Его выносит на большую поляну. Она вся в белых цветках. Кондратий распахивает глаза, придерживая свою потрепанную сумку, и зачарованно смотрит на зеленое свечение в центре. Он идет туда, представляя себя невероятным исследователем, и смеется. Рылеев чувствует себя невероятно счастливым, магия будто проносится сквозь него. С ним никогда такого не приключалось. Он, ведомый чем-то невероятным, идет быстрее. Под его ногами оказывается зеленый кристалл. Рылеев спотыкается об него, смотрит под ноги и тихо вздыхает. Перед глазами проносятся образы: вся его жизнь, невероятное количество раз, когда он колдовал. Он тянет к ним руки и пытается достать из сумки палочку, чтобы проверить, появится ли его новое чудо здесь тоже. Дерево палочки ощущается в руках до невозможного правильно. Рылеев запрокидывает голову, чувствуя, как в волосах едва держится венок от Кати. Он кусает губу и счастливо улыбается, чувствуя щекотку. Заклинание задерживается на языке, а потом… а потом все заканчивается. Венок падает с головы, и Рылеев, — неожиданно даже для себя, — валится на колени, едва не чертя носом по земле. Внутри становится невыносимо пусто. Заклинание все-таки срывается с губ, но палочка в руке кажется чужой. Кондратий лихорадочно расстегивает сумку, прячет палочку туда и обхватывает себя руками, пытаясь что-то отыскать в груди. Дышать как-то слишком тяжело, он перекатывается на спину и смотрит в небо. Ни одного духа. До этого их было здесь слишком много. Что-то не так. Кристалл все так же светится зеленым, но кажется чуть ярче. У Рылеева сохнет в горле. Он дергается, вскакивает и срывается с места куда-то по направлению к замку. Ветки бьют его по лицу и царапают ладони, цепляются за рубашку, подол накидки и штанины. Ему очень хочется хотя бы не потеряться, запомнить дорогу, чтобы потом разобраться, и расплакаться. Рылеев не может вернуться в их с Трубецким комнату. Что-то отчаянно мешает, и он не может признаться себе в том, что боится бесконечно. Он идет по пустующему коридору, не зная, куда именно приведут его путающиеся друг в друге ноги. Кондратий обнимает себя руками и шепотом повторяет молитву. В детстве он был очень набожным. Это, наверное, ему от бабки передалось: какая-то непреодолимая неприязнь к безверию и безбожию. С возрастом утихло. Только все равно прорезается иногда, когда в шутку, а вроде бы и серьезно, говорит, что совершенно точно попадет в ад. Да они все там окажутся. Амбициозных эгоистов в рай пока не принимали. Рылеев сам не понимает, как оказывается в женском крыле. Здесь все неуловимо по-другому: он еще помнит, как тянуло к Наташе Тевяшевой, которой Гриша уже свадьбу пообещал, и приходилось караулить ее у двери. Ей нравилось, казалось романтичным, но несколько глупым. Ужасно прагматичная девушка. Кондратий успевает подумать об этом, зацепиться за простую повседневную мысль, пока проносится мимо ее двери — шестерка. Ему надо в четвертую. Попросить у Кати новый венок, точно-точно! Перед глазами тут же возникает меловая четверка. — Аня! — кричит Рылеев, едва не дергая нетерпеливо за ручку, — Анечка, пожалуйста! Он едва не валится в глубину комнаты, когда дверь распахивается. Перед Кондратием возникает тревожное лицо Ани Бельской, но он смотрит куда-то позади нее. Трубецкой, Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин сидят на кровати Кати, пока та делает венок для Миши. Рылеев, кажется, бледнеет еще сильнее. Он переводит взгляд испуганных глаз на Аню, и та тянет его за собой, тут же закрывая дверь. Через порог даже слова передавать нельзя. — Что случилось? — тихо спрашивает Бельская, и за ее спиной возникает в момент посерьезневший Трубецкой. Рылеев сам не знает, что делает. Он не понимает, что говорить. Взгляд бегает с лица Ани и Сережи до самого Миши, у которого глаза широко распахиваются. Бестужев-Рюмин прикрывает рот рукой, побледнев, и поднимает брови, чуть склонив голову набок. Рылеев задыхается, не до конца осознавая, что именно значит этот взгляд. Он как-то случайно услышал о том, что Миша теперь умеет чувствовать магию. Сердце колотится быстро-быстро. Кондратий хватает Аню за руку и вцепляется слишком крепко. Она на секунду жмурится от боли. — Посмотри, ты ж умеешь, — горячечно просит Рылеев, — посмотри, что со мной, я не понимаю! Пожалуйста, я ничего не понимаю, что-то очень странное, я был в лесу, и… ты же умеешь пользоваться этой… эмпатией улучшенной!.. Анечка, пожалуйста… Мысли читать, или как там, я не помню, черт… Катя тут же возникает рядом, чуть оттаскивая Бельскую от Рылеева, будто тот и правда ей что-то сделать может. А Трубецкой только смотрит на него, не зная, что именно должен попытаться придумать. Он тянет руки, чтобы успокоить, но Кондратий тут же отскакивает, ударяясь локтем об дверь. Аня берет палочку, и ему становится дурно. Он тоже держал палочку. — Закрой глаза, — просит Бельская. Последнее, что видит Рылеев, — склонившийся к Муравьеву-Апостолу Миша, который шепчет что-то лихорадочно, и у Сережи рот открывается от изумления и непонятного испуга. Кондратий не особо что-то понимает, ему просто очень страшно. Он проваливается в неприятную темноту, а потом снова видит лес. Ощущение духов и магии ненадолго возвращается к нему образами и воспоминаниями, и он кротко, боязливо улыбается. Как во сне, все происходит слишком резко и быстро. Кристалл, совсем не по-настоящему, тут же вспыхивает под ногами зеленым. Рылеев чувствует, как из него что-то отчаянно вытаскивают до последней капли. Он снова распахивает глаза в ужасе, видя перед собой лицо так же сильно испуганной Ани. Она произносит заклинание, которое он хотел произнести на поляне, и ее палочка выдает сноп искр. — Что с ним? — спрашивает побледневший Трубецкой, глядя на руки Кати, сжавшиеся на талии покачивающейся Ани. — Солнце, — обращается она к Рылееву, — мне жаль. Я… я не понимаю тоже. — Ее нет? — тихо спрашивает он, — ее совсем нет? — Нет, — отвечает откуда-то позади Миша, — я не вижу. Прости, черт, я не должен был, ты спрашивал… — Все нормально, — улыбнувшись и выдохнув, говорит Рылеев, — я понимаю. Это… это нормально. Все хорошо. — Что с тобой? — повторяет Трубецкой, хватая его за запястье. — Я больше не волшебник, — с улыбкой отвечает Кондратий, — совсем. Ее нет. Все. Он разводит руками, смеется и делает шаг вперед, замечая отдаленно, как все расступаются. Сережа отпускает его. Это прекрасно. Рылеев поправляет волосы, снимает сумку с плеча и отдает ее Трубецкому. Все стоят в молчании, не зная, что теперь вообще можно говорить. Кондратий смеется еще раз и бледнеет сильнее, до бело-серого. У него закатываются глаза, и он валится на пол искореженной грудой чего-то очень больного. Звуки в голове взрываются криком Кати и затихают за секунду.