Когда они отбыли из Равенны, Лютик погрузился в несвойственное ему затяжное молчание. На лице играла горькая задумчивость, а в каждый из привалов бард сидел, уткнувшись в книжку. Геральт не тревожил, лишь со стороны поглядывал, как тот выводит беглые строки.
По прошествии времени ужас пережитого начал отступать: поэт немного оживился и завёл привычные беседы. Ведьмаку они, впрочем, тоже принесли облегчение — в безотрадном молчании было что-то неестественное и давящее, нечто такое, что отдавалось и в самом беловолосом.
— Знаешь, Геральт, — затянул позади Лютик. — Наши приключения спина к спине, конечно, здорово, но иногда не помешает и расслабиться. С этим бесконечным воздержанием я начинаю ощущать себя аскетом, а аскетизм для барда — вещь губительная.
— И что ты предлагаешь? — приподнял бровь ведьмак.
— Давай завалимся в бордель и снимем пару шлюх! Наверняка в столице Темерии должны быть отличные бордели!
— Мы не за этим едем в Вызиму. Сначала снимем проклятие, а потом уже снимай кого хочешь.
Менестрель досадливо фыркнул, но спорить не стал, утомлённо приваливаясь щекой к чужой спине.
К полудню компаньоны добрались до вызимских окраин — столица постепенно ширилась, однако, ограниченная плотным кольцом стен, оседала за пределами укреплений в виде этаких предместий. Здесь, ближе к городским стенам, были расположены добротные дома из камня с глиняной черепицей, а чуть поодаль, близь лугов, стояли простенькие хижины с соломенными крышами. Однако и в этом месте проскальзывал столичный норов — те же амбиции и чванство, та же заносчивость и та же ненависть к ривянам, а пуще — к ведьмакам.
Геральт нахмурился, как будто один вид королевских земель всполохнул былое: шея невольно заныла, памятуя о когтях принцессы. Он не спешил подъехать к городским воротам, спешился в предместьях и подвёл кобылу к стойлу безымянного постоялого двора.
Лютик, следуя за ним, с редкой для себя тактичностью позволил ведьмаку блуждать по лабиринтам прошлого. Войдя в просторное полупустое помещение, расцвеченное только огоньком каганца, последний встал у стойки и кинул трактирщику пару монет, заказав по чарке для себя и компаньона.
Трактирщик, должно быть, узнав его, подобострастно поклонился и заскрипел полотняной тряпкой, дочиста полируя кружки. Затем доверху наполнил их пенистой ячменной жижей и осторожно поинтересовался:
— Белый Волк, спасший Вызиму от стрыги?
Геральт оторвался от кружки и пристально взглянул на трактирщика, а после коротко кивнул.
— Тогда прошу меня простить, — виновато ответил мужик и скользнул под прилавок, следом поставил перед ними кувшин с содденской медовухой. — Вот. Вместо помойного пойла, которое варят в столице.
— Видишь, Геральт, — наконец-то подал голос бард. — Твоя известность всё же приносит плоды. Хочешь ты того или нет — поэзия, как ничто, способна влиять на людские умы и вершить судьбы мира.
Тот прикрыл глаза и запрокинул чарку — захваченный острым ощущением, что время не стоит на месте. С тех пор как он, привлечённый наградой, заявился в Вызиму никому не известным ведьмаком, многое успело поменяться: самопровозглашённого ривянина узнали как героя из баллад, но вместе с тем ещё прочнее закрепили за ним прозвище Мясника из Блавикена. Он повстречался с бардом и чародейкой, и эти встречи неизбежно предопределили его судьбу и изменили его самого. Да и нынче он приехал в город не один: Геральт перевёл глаза на Лютика, словно убеждаясь, что последний рядом с ним. После вспомнил заносчивое личико темнокудрой волшебницы и сорвался на тихий вздох.
Он с глухим стуком опустил опорожнённую чарку, вложил в руки трактирщику ещё пару оренов на содержание Плотвы, — в столичных стойлах вышло бы куда дороже — и жестом головы указал менестрелю на выход.
Они прокладывали путь через грязь, по которой, квохча, сновали наседки и топтались гуси, да обходили пытливую детвору. Чумазые мальчишки носились вокруг, норовили заглянуть за спину чужака, где из ножен выступал краешек покрытого рядами рун и игравшего зеркальным блеском клинка. Да и фигуры компаньонов вызывали не меньше любопытства: болезненно-отстранённое лицо ведьмака рядом с холёной лучезарной физиономией барда смотрелось так же странно, как сошедшиеся на одной поляне полуденница и полуночница.
Неторопливо миновав предместья, мужчины добрались до протяжённого раскинувшегося над бурными журчащими водами каменного моста. Геральт ещё на подступах заготовил плату за проезд через городские ворота. Однако прямо перед входом их остановили стражники:
— Проход закрыт! Никого пущать не велено — приказ короля!
Геральт нахмурился: ещё на постоялом дворе заметил, что в предместьях, кроме них, нет ни единого путника. Да и местные, вероятно, были поражены их приезду.
— Вы не можете держать его перед воротами, — выглядывая из-за спины друга, в свою очередь, бросил менестрель. — Это же герой Вызимы — Геральт из Ривии!
— Да хоть сам Визимир Второй. Сказано не пущать — я не пущаю!
— Впустите их! — рядом раздался мягкий мерный голос, в коем в то же время прорывалась толика уверенности.
Компаньоны разом обернулись: позади, верхом на вороном жеребце восседала дама в плотном дорожном плаще. Та грациозно спешилась с коня, лёгким движением сбила с головы капюшон, рассыпая по плечам пушистые каштановые с золотыми переливами прядки да открывая румяное конопатое лицо с аккуратным, слегка вздёрнутым носом. На немного пухлых коралловых губах загорелась тёплая улыбка:
— Рада тебя видеть, Геральт.
— Трисс! — удивлённый неожиданной встрече, воскликнул ведьмак, а Лютик оценивающе скользнул по очертаниям накидки, под которой скрывались пышные формы и тонкая, осиная талия. Волк в один прыжок оказался возле старой знакомой, заглядывая в синеву её глаз: — Мы как раз тебя искали. Почему закрыты ворота?
— В городе объявлен карантин. Примерно неделю назад в Старой Вызиме умерло несколько жителей.
— В больших городах регулярно кто-то умирает, — пожал плечами Геральт.
— Дослушай меня, — не меняя интонации, сказала Меригольд. — Это были не обычные смерти — их нашли под утро белыми, как снег, и без капли крови в венах.
— Похоже на работу апьпа или бруксы, — потирая подбородок, протянул мужчина: — Экимма или фледер не стали бы так щепетильничать, просто растащили бы на куски. Но как всё это связано с эпидемией?
— Кроме тех несчастных нашлись выжившие с отметинами клыков на шее, один из них оказался заражён. Сразу после этого по всему кварталу прокатилась вспышка болезней. Люди сутками лежат в бреду, многие умирают, не приходя в себя, — кажется, у них сворачивается кровь от жара.
— Вполне вероятно, что вампир перенёс на своих клыках какую-то заразу, и она разлезлась по Вызиме. Главное изолировать больных и вовремя отловить разносчика. Вы уже убили чудовище?
— Стражники говорят, что по ночам мелькало существо, напоминающее рыжеволосую девушку. Какой-то храбрец даже попытался изловить её, но... — она слегка поморщилась. — Кишки бедняги собирали по всем улицам.
— Немудрено, — усмехнулся ведьмак. — Тут нужен профессионал.
— Король уже отдал приказ развесить объявления с наградой. Фольтеста вся эта ситуация тоже беспокоит — к нему должны прибыть высокопоставленные гости из Редании. Визит был необходим, чтобы связать Темерию и Реданию рядом торговых соглашений, но из-за эпидемии он откладывается.
— Зная государя, могу предположить: сейчас он в ярости, — ведьмак невольно вспомнил, как держался Фольтест в первую их встречу. Настаивать на своём и карать за неповиновение было очень свойственно владыке Темерии: он был горячен и прямолинеен, но вместе с тем — справедлив и рассудителен.
— Весь двор стоит на ушах, — опустив длинные ресницы, Трисс мотнула хорошенькой головкой, подымая волну пушистых локонов. — Даже нам с Велерадом перепало.
— В таком случае я возьму это дело на себя, — не раздумывая бросил Белый Волк.
— Ты ведь зачем-то меня искал?
— Да, я хотел попросить об услуге. Но для начала избавлю тебя от проблем. Так будет честнее.
— Погоди-ка, герой-любовник! Ты ничего не забыл? — ворвался в разговор менестрель. В голосе мелькнула лёгкая обида ребёнка, которого оставили без должного внимания. — А меня избавить от проблем не хочешь?!
Трисс скользнула по поэту внимательным взором, а затем перевела глаза на Геральта. Тот мигом сообразил, что не представил ей друга.
— Ах да. Это Лютик — бабник, виршеплёт и трубадур, перещупавший всех шлюх от Яруги до Бруины. Осторожнее с ним.
— Вот как ты представляешь того, кто возвеличил твоё имя на много столетий вперёд! — задыхаясь от возмущения, протянул менестрель.
— Да шучу я, — со смешком добавил Геральт. — Лютик — мой друг, компаньон и автор баллады о Белом Волке по совместительству.
Бард дёрнулся и обернулся к ведьмаку, насилу удерживаясь от того, чтобы кинуться ему на шею — впервые спутник называл его другом.
— Рад знакомству, — успокоив клокотавшие внутри чувства, Лютик посмотрел на девушку и приложил руку к груди, склоняясь в изящном полупоклоне.
В ответ чародейка одарила его очаровательной улыбкой. Барду же невольно припомнилось знакомство с Йеннифер, и по телу, словно разряд, пробежала колкая, неприятная дрожь.
Меригольд между тем дотронулась до ведьмачьего плеча и заверила мужчину:
— Можете быть спокойны, я договорюсь — вам выпишут пропуск. Да и комендантский час не будет помехой.
— Погоди, — тревожно остановил Геральт. — Ты сказала, что в городе бушует инфекция. Мне болезни не страшны, но вот он, — мужчина обернулся к менестрелю.
Девушка скользнула ладонями за шею, стаскивая с себя посеребрённый кулон с мелким цитриновым камешком.
— Вот, пусть носит при себе.
— А как же ты, Трисс?
— Я ведь чародейка: я могу о себе позаботиться, — улыбнулась Меригольд. — И да, как закончите, обязательно загляните ко мне.
Она отошла к стражникам и обменялась с ними парой слов: те, вытянувшись по струнке, кинулись открывать ворота. Компаньоны беспрепятственно ступили внутрь.
***
За зубчатыми стенами укреплений их окружил шум взволнованной столицы. За прошедшие лета Вызима почти не поменялась в своём облике: город был тесен и переполнен людьми, а за ладными фасадами домов скрывались запакощенные задворки. Около идущей вдоль каналов дамбы, окружённые чёрной ольхой, простирались черепицы цвета киновари, принадлежавшие вызимскому замку. И только на ничейных землях за озёрами теперь лежал в обломках старый королевский дворец.
Из-за бездождья и хвори воздух был тяжёлым от удушливых миазмов и зловонной пыли. Храм Мелитэле нынче переполнился больными, а по трактирам, на рыночной площади и у Канатчиковых ворот торопливо приколачивали свитки из белой козловой кожи — начиналась охота на нетопыря.
Геральт сдёрнул один из них, пробежал глазами по вытравленным на поверхности рунам: здесь содержалось распоряжение изничтожить нечисть, подкреплённое наградой в тысячу двести оренов. Снизу значилась подпись самого владыки Темерии, Понтара и Махакама.
Ведьмак растянул в ухмылке краешки губ: в этот раз награда несколько скромнее, за свою дочь Фольтест готов был отстегнуть намного больше.
Свернув и устроив за пазухой свиток, он прошёлся по быстро пустеющим улицам: начинало вечереть, и жители разбредались по домам. Предупреждённые чародейкой стражники не останавливали спутников, однако косо поглядывали на бряцавшие на ремне мечи. Странным, впрочем, было не наличие мечей, — местные тоже ходили при оружии — скорее впечатлял сам способ их ношения.
Ведьмак остановился перед выцветшей вывеской “У Лиса”. Немного постоял в раздумье, поджав малокровные губы, и толкнул тяжёлую дверь таверны. С порога через поволоку сумрака он отыскал сонливую харю трактирщика — у заведения сменился хозяин. В остальном оно осталось таким же тесным и пустым, а может, даже захирело ещё больше.
До этого дремавший на стуле трактирщик грузно подскочил, взирая на нечастых здесь посетителей: с прищуром поглядел на странную парочку, задерживаясь на ощерившем пасть волчьем медальоне.
— Чего надо, дед? — наконец, обращаясь к седоголовому, просипел мужчина.
— Комнату, — ответил Геральт, забираясь рукой в кошель.
— Одну? — скривившись от чужого выговора, буркнул мужик. — У нас найдётся несколько свободных.
— Одну, — уверенно кивнул мужчина, а после указал на жарившуюся на вертеле пулярку и заказал полынной водки.
Насытившись, они с поэтом взобрались по скрипящей на все лады лестнице. Скупо обставленная комнатушка была далёкой от уюта: обшарпанные стены в углах уже покрылись плесенью, а воздух наполняла затхлая сырость. Лютик неприязненно поморщил нос, Геральт же распахнул ставеньки на узком окне, впуская в комнату предночную свежесть.
Бард устроился на краешке расшатанной не хуже, чем в борделях, койки, глядя на расцвеченный бликами каганца силуэт беловолосого. Тот расслабил ремни перевязи, стащил со спины клинки и прислонил к стене.
— Когда мы въехали в город, — наконец, обронил поэт. — Ты стал ещё задумчивей, чем прежде. Неужели история со стрыгой так повлияла?
— А ты как думаешь?
— Расскажи, — глядя твёрдо и прямо, высек поэт.
— Ты и так знаешь.
— Расскажи во всех подробностях, — упрямо повторил Лютик.
— Ах, чёрт с тобой. До утра времени навалом, — вздохнул Геральт, опускаясь на постель рядом с другом.
Пружины жалобно скрипнули и осели под поджарой ведьмачьей фигурой. Мужчина поглядел на менестреля, думая, с чего начать рассказ. Лютик, в свою очередь, неотрывно следил за посеребрённым светом вышедшего месяца правильным профилем, за ртутными бликами висевшего на шее медальона да за холодным, отдающим не то яшмой, не то янтарём взором. Было нечто чарующее в этих кошачьих глазах — особенно в зрачках, то суженных до вертикальной чёрточки, то заполнявших почти всю радужку.
— Ну, слушай, — по комнате разнёсся хриплый голос, и Лютик обратился в слух.
***
Ночное небо разразилось стучавшим в окна, барабанившим по крышам мелким косохлёстом. Дождь, осадив на тротуарах пыль, принёс немного облегчения задыхавшемуся городу.
Между тем начало светать. Со стороны предместий пропели петухи. Геральт, чутким слухом уловивший пение, распахнул глаза и подорвался на кровати. Бегло огляделся по сторонам, будто ожидал увидеть стены склепа. И всё же его окружали стены трактира. Ведьмак поднял глаза на ставни — через щёлки мерно лилась липкая утренняя серость.
Под боком пробормотал менестрель и, зябко сжимаясь от гулявшего по комнатушке сквозняка, сонно потянул одеяло. Должно быть, они уснули, разморённые вчерашним разговором.
Мужчина настойчиво пихнул компаньона, вырывая из сладких объятий дрёмы. Время не ждало: первым делом Волк намеревался заглянуть к старине ипату — за обещанным пропуском и в поисках подробностей новой вызимской напасти, а уже затем заняться самой тварью.
Несмотря на эпидемию, с первыми лучами город забурлил. Ведьмак выбрался на улицу в компании ещё зевающего барда, вспоминая дорогу к Велераду.
Однако, не пройдя и десяти шагов от трактира, ощутил, как в воздухе над смрадной слякотной землёй протянулся еле уловимый аромат сирени.
Он встрепенулся и, судорожно вглядываясь в сутолоку горожан, приметил между ними плавно, подобно ладье, вышагивающую по тротуару женщину. Из-под кружевной накидки выбивались чёрные локоны, а пышная тёмно-синяя юбка шуршала, касаясь земли.
Йеннифэр в Вызиме? Разум говорил, что это невозможно, но сердце оказалось упрямей.
Что-то щёлкнуло в груди, и мир ушёл на задний план. Ведьмак со смутной надеждой сорвался на громкий оклик: “Йен!”. Следом быстрее, чем летящая стрела, кинулся в гущу толпы, раздвигая горожан локтями и толкаясь, словно боялся, что силуэт обернётся наваждением и истает под лучами солнца.
Лютик потерял его из поля зрения, как только седоволосый растворился среди людей. Он ощутил под рёбрами крепкий удар и с жалобным писком бросился за другом. Ватные ноги плохо слушались — Геральт отбежал довольно далеко, а на глаза навернулись едкие слёзы — не то от боли, не то от обиды.
Последний же, собирая вокруг недовольные и гневные возгласы, пересёк людское скопище, подлетая к женщине. Едва он коснулся её локтя, та обернулась. Геральт вздрогнул, увидев обрамлённое накидкой незнакомое лицо. Это была не Йеннифэр. К груди дама прижимала букетик сирени, вероятно, и сбивший с толку.
За резким будоражащим подъёмом нахлынуло опустошение — муторное, пакостное. Геральт скрипнул зубами и, ничего не говоря, отошёл от незнакомки. Однако в голову тотчас закралось запоздалое осознание — Лютик. Мужчина снова бросился в толпу, покрывая себя крепкой руганью. Быстро вытянул оттуда бледного, едва дышащего барда и оттащил его, усаживая на ступени уличной лестницы. С минуту он придерживал того за плечи, пока последний надсаживал связки в громком кашле и сжимал вздымавшуюся грудь.
Когда боль отошла на задний план, бард поднял к нему глаза. В лице сквозило странное спокойствие, но только напускное. Волк отлично понимал, тот далёк от самообладания: мышцы лица были напряжены, губы поджаты, а остекленевшие глаза покраснели, словно сдерживали рвущиеся слёзы — так же, как и год назад, во времена их ссоры.
— Я ведь говорил, воздержание — вещь губительная. Тебе уже на ровном месте мерещатся чародейки, — неестественно смеясь, выдавил Лютик. — Ну, ничего, скоро мы снимем проклятие.
— И что тогда?
— Сможешь найти её. Не успокоишься же, я тебя знаю.
Геральт услышал колкую обиду и вцепился в него мятущимся, беспокойным взглядом. Нутро, корябая ногтями, рвала паскудная совесть. Нет, Лютика он обижать не хотел. Ведьмак и сам не заметил, как что-то в нём обвалилось, осыпаясь и прогибаясь под тяжестью бок о бок проведённых дней. Сам не успел понять, в какой момент всё это обрело чёткую форму и стало что-то значить.
Он покачал головой и крепко стиснул плечи менестреля, а после прижался вплотную. Лютик слегка осел под весом ведьмачьего тела и неловко обхватил чужую спину. Гнетущая мгновение назад обида иссякла. Бард, сетуя на свою отходчивость, попытался всколыхнуть её вновь, но не смог. Виноватое лицо друга до сих пор стояло перед глазами. Он, до этого желавший отстраниться, с особым трепетом вжался в грудь нависшего над ним спутника.
Громкий звук промчавшейся мимо телеги привёл их в чувство. Компаньоны, уже успевшие собрать на себе любопытные взоры, оторвались друг от друга и свернули за угол здания, подальше от пытливых горожан.
— К ипату? — спросил Лютик, желая развеять неловкость. Геральт сделал сдержанный кивок.
