Так просто

У Патрика Бриггса – идеально повязанный когтевранский галстук, выше ожидаемого по полетам и голубые глаза. Он имеет привычку брать Оливера за руку, где бы они ни находились – наедине или в людных коридорах, – и переплетать пальцы. На слово "квиддич" он едва заметно морщит нос. Патрик Бриггс – длинный, худой и немного сутулый. Умный конечно, как и все когтевранцы. Такой до смешного русый, что цвет его волос Оливер никогда не сможет вспомнить с точностью. Патрик Бриггс – использует ужасное слово "бойфренд" в отношении Оливера, и он абсолютно ничем не похож на Флинта. – Твоим пугалом только ворон и гонять, – рычит Флинт, когда ловит Оливера на пролете между пятым и четвертым. Лестница движется, Оливер вцепляется в перила и, возможно, в мантию Маркуса, хотя безумно хочется стереть это выражение превосходства с его лица. Мантия на Патрике и правда висит мешком, напоминая жуткие пугала на тыквенных грядках, а если он тянется за книгой на дальнюю полку, и вовсе задирается, обнажая длинные тощие ноги, в черных носках, но слово "пугало" внезапно обижает, и Оливер чувствует себя обязанным вступиться. – По крайней мере... – начинает Вуд, хотя в голову не приходит ничего хорошего: "он умный" – ну так и Флинт не тупой, хоть и хочет таким казаться. "Он высокий" – дылда-Флинт выше его на голову, а еще шире в плечах и тяжелее фунтов на пятнадцать. Добрым или хорошим Патрика назвать сложно – тот еще мудак, как и дракклов Флинт, да и "хороший" – не то слово, каким можно заткнуть за пояс "пугало". Пока Оливер перебирает варианты, по лицу Флинта медленно расползается победная улыбка, делая его и без того троллью рожу еще более придурковатой. – Он симпатичный! – выпаливает Оливер наконец и, перепрыгивая через ступеньку, несется к площадке третьего, пока лестница снова не начала двигаться. – Я тебе нравлюсь! – бросает Флинт вслед, но уже без особого энтузиазма. Краем глаза Оливер цепляет поникшие плечи, и отчего-то в его груди все сжимается. Десятки раз до этого уверенностью в голосе Флинта можно было дробить камни. *** Оливер летает часами, до синевы в замерзших пальцах. Патрик торчит на трибуне, читает очередной талмуд из библиотеки, а когда густятся сумерки – зажигает Люмос. Глубоко в душе Оливер отдает себе отчет, что летает так долго, чтобы Патрик, не дождавшись, ушел. Патрик до смешного упрям, упрямее даже некоторых гриффиндорцев, и он не уходит. Когда Оливер спускается, Патрик закрывает книгу. – Ты весь потный, – говорит он, слегка морща нос. – И пахнешь костром. "Костром" – магглорожденный Патрик называет свежий воздух, и Оливер, будь хоть трижды полукровкой, не столь далеким от магглов, этого не понимает. – Схожу в душ, – жмет Оливер плечами. – Можешь не ждать. Патрик кивает и широким шагом направляется к замку. Флинт курит за чуланом для метел, смотрит в сутулую спину Патрика и кривит губы. – И чего он сидел тут три часа кряду, не пойму? – Это первый вопрос без издевки по поводу Патрика, который задает Флинт. Сигареты делают его добрее, но Оливер все равно ловит себя на том, что неодобрительно хмурится – будто ему есть до курения Флинта какое-то дело, будто ему не все равно. – Давай не сегодня, Марк, – просит Оливер почти мирно. У него нет никакого желания препираться с Флинтом – руки деревянные, да и спина после долгого сидения на метле сильно ноет, не говоря уже о том, что ниже спины. Все, о чем Оливер мечтает – это горячий душ и сытный ужин. Флинт плетется в раздевалку следом, на удивление молчит, хотя заткнуть его обычно не так просто. Оливер стягивает мокрый от пота свитер, снимает рубашку. – Я бы на его месте тоже ждал, – голос Флинта звучит сдавленно и глухо. Оливер оборачивается через плечо и натыкается на отчаянный и голодный взгляд. – Но только, чтобы трахнуть тебя в душе. – Заткнись, Марк. Оливер отворачивается, дергает плечами, чтобы стереть ощущение взгляда Флинта, скидывает ботинки. – Серьезно, Олли, почему он? – Флинт шумно прислоняется лопатками к шкафчику, задирает башку так, что затылок прикладывается к дверце. – Блядь, он тебя даже не хочет. Оливер дергается, будто Маркус залепил ему пощечину, оставляет ремень брюк в покое и щурится, обернувшись. – Хочешь сказать, я недостаточно хорош, чтобы такой как Патрик мог меня захотеть? Флинт перетекает вперед одним слитным движением, вдавливает Оливера в шкафчик и смотрит на него бешеным взглядом. – Заткнись, нахуй, – рычит отрывисто, зло. От него пахнет табаком и немного потом, а возможно, потом несет от самого Оливера. – Заткнись, – повторяет Флинт, а потом тише – будто боясь, что услышит кто-то кроме Оливера: – Как тебя можно не хотеть? У Оливера в груди колотится сердце, сильнее, чем если бы он только что вышел из Корнуэльского пике. Флинт горячий, твердый, жмется к нему всем телом, впившись пальцами в плечи. Смотрит – будто глотает. А в глазах бездна. – Отпусти, – говорит Оливер и ненавидит себя за дрожащий голос и крепкий стояк в штанах. – Не усложняй нахрен ситуацию, Марк. Маркус утыкается лбом в его шею, рычит, будто собака над костью, и резко отстраняется. – От тебя пахнет небом, – сообщает он, не глядя больше на Оливера, а затем хлопает дверью раздевалки. Оливер садится на лавку, задирает голову, глядя в потолок, и думает, что на ужин в большом зале он опоздает. *** – У нас сдвоенная трансфигурация, – сообщает Патрик после завтрака и берет руку Оливера, чтобы переплести пальцы. Оливеру неудобно, он не успел толком надеть сумку на плечо, и ремешок то и дело норовит слететь при ходьбе, так что его приходится придерживать другой рукой. Девочки хихикают за их спинами, и Вуд чувствует себя идиотом. Ладонь у него быстро потеет, становится горячей и липкой, и больше всего на свете он хочет вытереть пальцы об мантию и наложить на себя дезиллюминационное, чтобы скрыться от взглядов одноклассников. Оливер пытается понять, с каких пор обычный жест Патрика заставляет его чувствовать себя так ужасно – и не может вспомнить, чтобы когда-то было иначе. Уже в кабинете, колдуя над стрекозой, которую надо превратить в рамку для колдографий, Оливер некстати вспоминает Флинта. Его рамка пахнет табаком. *** – Но ведь тебе нравился Патрик, – морщит лоб Перси, вглядываясь в строчки своего эссе по истории магии. – Наверное, – тянет Оливер неуверенно. – И он ведь совсем неплох, – продолжает Перси, макая перо в чернила: – знаешь, берет тебя за руку у всех на виду, никого не стесняется. Это кажется... милым. Оливер пожимает плечами и думает, как объяснить, что все это больше не кажется милым. – Вы вместе ведь еще с прошлого года, да? – Перси и не ждет ответа, уткнув веснушчатый нос в пергамент, он намного лучше помнит о Патрике. – И он до сих пор не сбежал – значит, верный. – От чего это ему сбегать? – возмущается Оливер. – Ну знаешь, МакМиллан и Прайн, и та слизеринка... Корнелия, – Перси поднимает голову, выглядит немного сконфужено, трет кончик носа чернильными пальцами и, поняв это, колдует быстрое Эванеско. – Ты такой придурок, если речь заходит о квиддиче, – вздыхает он наконец. – Мало кто выдержит. Оливер обиженно кусает губы, сует нос в доп пособие по чарам, и с минуту пялится в строчки, не замечая, что держит вверх-ногами. Перси снова вздыхает, резко отодвигает свое эссе, показывая, что настроен поговорить серьезно. Спрашивает: – Так что не так с Патриком? Оливер и рад бы объяснить, но не может. *** Ночью, под пологом, навесив кривую заглушку и сгорая от страха, что кто-то может одернуть ткань и все увидеть (будто кому-то приспичит лезть к нему в постель), Оливер дрочит – торопливо, кусая кулак, чтобы не стонать. Честно пытается представлять худые ноги и голубые глаза Патрика, но из раза в раз мысленно натыкается на голодный и отчаянный взгляд Флинта. Когда Маркус выдыхает ему в шею – Оливер касается кожи кончиками пальцев, чтобы снова почувствовать щекотку – и произносит тихо: "как тебя можно не хотеть?" – Оливер кончает, а потом несколько минут переживает мучительный стыд, прежде чем наложить простое очищающее и уснуть. *** В самом начале, в ноябре, кажется – да, точно, это были первые числа ноября, Флинт еще говорит, ха-ха, очень смешно, что Оливер нашел себе новую "метлу" в самом замке, раз чулан на зиму закрыли, – Патрик и Оливеру кажется милым. Все каникулы Оливер проводит в радостном предвкушении от мысли о встрече после нового года, да и потом все неплохо. Патрик берет в субботу теплый плед и тащит Оливера на астрономическую башню – "ведь ты так любишь небо, – передразнивает Флинт, – как будто это, блядь, одно и то же". Патрик набирает кучу учебников и сидит с Оливером все следующие выходные, когда Вуд умудряется схлопотать простуду – "от ваших посиделок на этой драккловой башне, идиот". Патрик таскает обеды, когда в марте наконец открывают чулан, и Оливер проводит на поле все свободное время – "весь аппетит от его вида пропадает". В апреле Патрик зарывается в учебники с головой, но каким-то невероятным образом умудряется находить не меньше часа в день, чтобы провести время с Оливером и при этом даже не занудничает и не говорит все время об уроках, как Перси. А в мае, когда экзамены остаются позади, а впереди только каникулы, Маркус вылавливает его после обеда, тащит в пыльную, заросшую паутиной аудиторию и признается, роняя голос до панического шепота. – Пиздец, Олли. Пиздец. Кажется, я ревную. Оливер тогда насмешливо фыркает: – Только дошло, дубина? Весь год мозги мне ебешь, – спрыгивает со скрипнувшей парты и хлопает растерянного Флинта по плечу. – За лето отпустит. В сентябре, еще на вокзале, Оливер натыкается на Флинта в толпе – огромный, зараза, хрен обойдешь. В охуенной мантии, какие Оливер видел только на чистокровных. – Привет, Марк, – Оливер хлопает его по плечу. Флинт морщится, смотрит пристально, злюще, словно примеряется, куда ударить. – Привет, Олли, – роняет наконец хрипло. А потом добавляет почти обреченно: – Не отпустило. Оливера прошибает холодной дрожью. Он вздрагивает, когда слышит голос Патрика в толпе. – Оливер! Как же я рад тебя видеть! Пальцы Оливера оказываются в плену патриковой ладони, откуда-то из толпы тут же выныривает мама: "Познакомь меня со своим бойфрендом". Флинт отворачивается. И почему-то душно и неловко, жар липнет к щекам, и чувство такое, будто не в своей тарелке. Мама делает умильное лицо, Патрик представляется коротко и сухо, не отпуская его ладонь, а Оливер мечтает провалиться на месте. Да, да... наверное, тогда все и кончается. Патрик вдруг перестает казаться Оливеру милым. Это Оливера за лето отпускает. *** Флинт чует Оливера каким-то шестым чувством, не иначе. Ловит в длинном коридоре, прижимает к стене. – Я же тебе нравлюсь, тупой ты придурок, – рычит. Оливер на чистом упрямстве отвечает: – Вот еще. А самого в жар бросает, потому что страшно, что Флинт узнал. Страшно и одновременно мучительно хочется признаться: "Я дрочил на тебя этой ночью", – и посмотреть, что будет. Оливер молчит, сверкает глазами из-под челки, кусает губы. Флинт молчит тоже, смотрит пристально из-под хмурых бровей – ближе больше не лезет. – Чем я хуже? – спрашивает тихо, и смотрит очень внимательно – будто действительно ждет ответ. Оливер думает долго, думает – и ничего в голову не идет. Год назад он бы, наверное, ответил, что Патрик – романтик, Патрик – верный, и Патрику, чтобы понять, что Оливер ему нравится, не нужно было ждать, пока кто-то другой позовет его в Хогсмид на выходных. – Оставь, Марк, – просит Оливер наконец, но голос дрожит и срывается. – Просто хватит. Флинт поникает плечами, пялится в стену и грызет губу, истерзая ее в кровавую мочалку. Вскидывается резко, хищно скалится своими огромными зубами. Отвечает: – Хуй тебе, Вуд. Одним коротким слитным движением он оказывается в личном пространстве Оливера, выдыхает медленно, рвано. Шепчет срывающимся голосом: – Если и правда не нравлюсь, беги. А потом, даже не притворяясь, будто действительно дал бы шанс, целует так, что сердце подскакивает куда-то в горло, и земля резко бьет в ступни. И все вдруг становится так просто, что Оливер смеется прямо в поцелуй.