Так просто

– Ну все, – сказал Маркус севшим голосом. – Приплыли. Почему именно "приплыли" он и сам не знал. Оливер любил эту фразу, повторял ее каждый раз, когда в мыслях у Флинта из цензурных слов были разве что "финиш" или "конец", щедро приправленные скороговоркой из сотен "блядь-блядь-блядь" и целой россыпью матершинных связок-прилагательных – на выбор. – Приплыли, – повторил Маркус так, словно хотел спрятаться за словом. Оно звучало не его голосом – голосом Оливера, таким, который умел делать только он – трагичным через меру, уставшим и охуенно взрослым. Олли твердил свое "приплыли" к месту и не к месту: когда Снейп по просьбе Маркуса уводил поле из-под носа у МакГонагал и ее краснопузых, когда школьная метла начинала барахлить в воздухе прямо во время матча, когда Флинт оставлял на его шее метки под самым ухом – выше горла любой из имеющихся у него водолазок, – даже когда на завтрак в пятницу не давали его любимые пирожные – со сливочным кремом и дробленными орехами. "Приплыли", – сказал Оливер, когда их метки совпали: на первый взгляд простой грубый рисунок, но чем дольше Маркус смотрел на него, тем больше убеждался, что у них ничего не будет просто. Тончайшие линии переплетались и вились вокруг друг друга, обхватывали запястье так плотно, что Флинт первые месяцы тер метку непрестанно, до красноты, – никак не мог привыкнуть к тянуще-ноющему ощущению связи, к мясорубке из общих эмоций в кишках, к Оливеру Вуду в качестве родственной души. – Приплыли, – повторил Флинт снова, на этот раз просто для того, чтобы услышать свой голос и поверить в то, что он все еще жив. Горло свело спазмом. Маркус бы закашлялся, но инстинкт самосохранения помог затолкать все обратно в глотку: и кашель, и очередное-блядское "приплыли". На его лице даже мускул ни один не дрогнул, и не дернулась рука: ни ко рту, ни за палочкой; – но оборотень все равно зарычал. Стайный – тупо подметил Маркус, когда увидел с десяток горящих глаз между деревьями. Бока у него лоснились, морда вся была измазана темным. У Флинта не было сомнений в том, что это кровь, вопрос только в том: окажется ли там его собственная. – Приплыли, – еще раз сказал Флинт одними губами, хотя в голове, конечно же, были одни "блядь-блядь", да "пиздец", "охуенный конец" и "ебанный финиш". Вслух он ничего из этого не сказал, Оливер вообще не любил, когда Маркус матерился: морщил нос, хмурился так, что брови низко наползали на глаза, пробовал даже условия ставить. Однажды выполнил, сучонок: Марку было так хорошо, что никаких других слов в нем просто не осталось, он и понял-то не сразу, что произошло – пропало и ощущение вудовой задницы, плотно сжимающей его набухший, готовый взорваться оргазмом член, и чувство связи заодно, будто обрубили все под корень. Оливер его оттолкнул, натянул штаны и ушел, не оборачиваясь. Маркус тогда подумал: "ебись же оно гиппогрифом", – а вслух сказал: "приплыли". Пожалуй, впервые. С тех пор Флинт сдерживался, как мог, но вот оборотень, например, его усилий не ценил – скалил зубы и на "приплыли", и на мысленное "сучий-пиздец-ебатать-я-лох", и даже на свистящее дыхание через раз. Оборотню было глубоко срать, матерился Флинт или нет, но Маркус все равно упрямо двигал губами в своем "приплыли", потому что помнил, как с неделю ходил за Вудом и клялся Морганой-матерью, Мордредом и всеми четырьмя основателями, что: "больше никогда, Вуд, слышишь? Больше-никогда!". "При тебе и вслух", – добавил, естественно, и с тех пор слово свое держал. Он не матерился, когда Вуд забывал об их встречах. Не матерился, когда тот врал ему в глаза по неизвестной Флинту причине и врал снова – яростнее и отчаяннее – если Маркус начинал задавать вопросы. Не матерился даже тогда, когда понял, что Оливер что-то скрывает от него, охраняя тайну так, как не охраняется ни один сейф в Гринготтсе. Маркус не матерился – вслух и при Вуде, конечно же, – но методично искал ответы: расспрашивал гриффиндорцев, разбивал кулаки в мясо и орал до хрипоты на переговорах, но, не получив результата, решился проследить за Оливером. След привел его в Запретный лес, любопытство – прямиком в пасть к оборотню. – Приплыли, – сказал Маркус в очередной раз и заржал. Смех душил его, Флинт задрал башку, чтобы не задохнуться, и издавал судорожные лающие звуки. Подумал еще, что это лучший момент для зверя, чтобы вцепиться в его открытое горло. То есть, не для зверя, конечно, а для Оливера-сука-Вуда. И, может, момент не самый лучший, но определенно неплохой. Вуд медлил, смех Маркуса затихал, на смену ему пришли дрожащие руки и нервное хихиканье, затем судорожный кашель, потом свистящие выдохи через раз. Волосы на голове шевелились так, что Флинту казалось, будто он с точностью сможет сказать, сколько из них к утру станут седыми. Вуд тоже сперва рычал, потом – ходил кругами и нюхал утоптанную влажную землю, затем помочился на маркусову штанину и скрылся в кустах можжевельника. *** Вуд шагнул на поляну голый, хмурый, с засохшей кровью вокруг рта, на шее и груди. Наготы своей он, казалось, не стеснялся, смотрел упрямо и угрюмо, а выглядел – абсолютно чужим. Маркус спрятал в карман палочку, которую успел выхватить, заметив движение в утренних сумерках, и наконец, впервые за всю ночь, выдохнул. – Ты сожрал лису, – сказал Марк вместо очередного-блядского "приплыли". Это почему-то оказалось легче, чем сказать: "Ты оборотень". – Радуйся, что тебя не сожрал, придурок, – отозвался Вуд зло, а потом сразу, без перехода, зачастил жалобно почти: – Ну зачем, зачем ты за мной-то сунулся? Все ведь было нормально, Марк! – Я ведь не совсем тупой, Вуд, – Маркус криво усмехнулся. – А ты палился по полной программе, будто и не таился вовсе. Я думал, правда, ты тут в кустах с какой-нибудь Бэлл или Спиннет в десна жахаешься, а не.. Маркус запнулся. Оливер отвел взгляд, упрямо сжал губы и повторил с нажимом: – Все было нормально. – Да ничего нормально не было, – сплюнул Флинт, – с самого начала у нас все как-то через жопу! Оливер поморщился: – Не выражайся. – Жопа – это не выражение, – возразил Флинт. Вуд упрямо выпятил челюсть: – Еще как выражение. Маркус махнул на него рукой, стянул с себя мантию и протянул ее Оливеру. – Не надо, у меня все тут, – отмахнулся Вуд, ковырнул ногой небольшой камень и вытащил из-под него брюки, затем мантию, потом свитер – пыльный, весь в сухих репейниках, тот самый, в котором он обычно летает по утрам, когда поле еще никем не занято. – Давно? – спросил Маркус, глядя как он одевается. – С третьего курса, – сказал Оливер хмуро, – помнишь тот овраг, в который я скатился? – Помню, конечно, – сказал Маркус. И овраг, и отработку ту идиотскую. Фингал под глазом у него зажил через каких-то несколько дней, а царапины у Вуда и того быстрее. Пальцы правда еще несколько недель воняли лунной ежевикой, и черные пятна от ягод долго не отмывались. Маркус намывал и тер их каждый раз, когда проходил мимо уборной. Тер пальцы, а стереть пытался мерзкое ощущение неправильности, несоответствия и вины. Он был выше на голову уже тогда, старше на год, должен был понимать ведь, что Запретный Лес (пусть всего опушка, пусть недалеко) в полнолуние – совсем не то место и не то время, но все равно затеял драку. Пожалуй, тогда он впервые задумался, почему они с Оливером спокойно мимо друг друга пройти не могли. У него было много времени об этому подумать, пока преподаватели обшаривали овраг, куда скатился Вуд, не удержавшись на краю. Флинт вот удержался: умудрился обеими руками ухватиться за ветки лунной ежевики, давя ягоды вместо того, чтобы их собирать. Висел там и орал на помощь, ну и думал еще о себе да Вуде. – Меня в лазарет тогда привели, чтобы руки обработать, – сказал Маркус после небольшой паузы. – Ладони после мази пощипало несколько минут, и все прошло. А фингал Помфри отказалась трогать. Сказала, чтобы уматывал и под ногами не путался. Тебя как раз привели. – Ага, а ты вместо того, чтобы мимо пройти, возьми, да и ляпни: "покажи свою метку, Вуд". Клянусь Мерлином, Флинт, если бы не тот флакон успокаивающего зелья, которое мадам Помфри в меня влить успела, я бы тебе второй фингал под глазом поставил, до того хотелось врезать, – Оливер отцепил от свитера последний репейник и принялся оттряхивать школьную мантию. – Я в этом овраге чуть от страха кони не двинул, плечо вместо горла подставил по чистой случайности, да и уклонился удачно – только царапины от клыков остались. – И зажили быстро, – медленно кивнул Флинт, – быстрее, чем фингал мой. Я еще удивился. – Веселый день оказался, – хмыкнул Вуд совсем невесело, – богатый на приключения. И родственную душу обрел, и вечное проклятие подцепил. – Когда ты собирался мне сказать? – спросил Маркус. – Я не собирался, – пожал плечами Вуд. Достал палочку из кармана, наложил на одежду очищающее заклинание, поправил задравшуюся штанину, шнурки завязал и только потом обернулся. Маркус таращился на Вуда широкими глазами, как последний придурок, а тот даже не моргнул. – Как это... – спросил Флинт негромко, тяжело сглотнув ставшую мигом вязкой слюну. – Как это не собирался? – А вот так, – мрачно припечатал Оливер. – Не собирался, значит не собирался. Совсем. Никогда. – Ты думал меня всю жизнь обманывать, Олли? – Маркус горько хмыкнул, голос его подвел, и он прочистил горло. – Думал, если у меня ни пизды, ни груди нет, то не жалко, а? – При чем здесь это вообще? – нахмурился Вуд. – А то я не знаю, что ты бы предпочел девчонку какую мне. Да когда у нас метки совпали, ты так выглядел, будто конец света наступил, Вуди. Мы с тобой явно не родственные души года, но я думал... – Маркус запнулся. Он ведь действительно думал. Думал о том, как у них все может сложиться, и на что он готов пойти. Думал, что, если Оливер захочет, можно и жить вместе начать хоть сразу после Хогвартса. Думал даже, что пошлет отца с его женитьбой и продолжением рода, чтобы... ну, чтобы был только Вуд. Он один и больше никто. – Марк, – позвал Оливер, когда пауза затянулась. – Ты обиделся, что ли? – Да пошел ты в жопу, Олли! – Да ладно тебе, Флинт. Мы же в разные команды метим, и так разошлись бы своими дорогами. Какая разница, знал бы ты обо мне или не знал? – Действительно, – хмыкнул Маркус, – какая тебе, Флинт, разница, что твоя родственная душа никакого будущего с тобой даже не подразумевает? Знаешь что, Вуд? – Что? Маркус взглянул на него, качнул головой и отвернулся: – Умойся, у тебя вся рожа в крови. – Ну куда ты пошел, Марк? – крикнул Оливер ему в спину. – Пойду, расскажу всем, что родственная душа у меня – дебил. – Если хочешь рассказать кентаврам, то вперед! А Хогвартс в другой стороне! Да не там, вон там! Меня подожди, заблудишься ведь! Ма-а-арк! Да ну и хрен с тобой! Сам дойдешь. Придурок! *** – А он что? – спросил Перси, не отрываясь от своих пергаментов и увесистого тома по древним рунам. – Развернулся и ушел, – сказал Оливер, приподнявшись на локте. – А ты что? – продолжил Уизли, не глядя на него. – Да ничего, – хмыкнул Вуд. – Поорал ему немного в спину и один остался. – А потом что? – Перси перевернул страницу и еще ниже опустил голову над книгой. – Все, – Оливер лег обратно на траву и задрал голову к серому небу. – Как все? – Уизли поднял рыжую голову и взглянул на него вопросительно. – Совсем все? – Ну да, уже неделя прошла и ничего. Ничего, понимаешь? Молчит. Так что все. Совсем все. Перси покачал головой и поморщил конопатый нос. Ветер встрепал его волосы, шевельнул страницы, но он придержал их своими длинными тонкими пальцами. – А что ты делал в Запретном лесу? – спросил Уизли подозрительно. – Если ты не помнишь, Оливер, это место совершенно не подходит для праздных ночных прогулок. К тому же, это запрещено. Он не зря называется За-прет-ным. Как староста... – Ой, не нуди, Уизли, – перебил его Оливер. – Был и был, какая разница, что я там делал. Перси вздохнул, задумчиво погладил уголок растрепанного корешка и спросил снова: – А сказал ты ему что? Я, кажется, прослушал. – Да ничего я ему не сказал, – нахмурился Оливер. – Он свалил. Я не догонял. Перси вздохнул, сунул закладку между страниц и закрыл книгу. – Знаешь, Оливер... – начал он решительно, – ты мне постоянно чего-то не договариваешь, уже... уже сколько я помню. У меня давно сложилось такое ощущение, что на одно твое слово приходится три отговорки. Если бы я был твоей родственной душой... – он запнулся, почесал нос кончиком пальца и закончил: – я бы тоже обиделся, ясно? – Да ничего я не не договариваю, – возразил Оливер, но получилось у него совсем вяло. – Думаешь, он обиделся? Перси посмотрел на Оливера, как на дебила, красиво и молча приподнял рыжую бровь. Потом тяжело вздохнул, вновь открыл учебник и погрузился в чтение, так и не удостоив Вуда внятным ответом. Оливер лег обратно на траву, взглянул на метку, обвивающую запястье. – Приплыли, – буркнул Оливер, покосившись на замок. В груди зудело неясное противное чувство, будто сделал что-то неправильно. Будто потерял что-то важное. Будто это непоправимо...