***
Майлс открывает глаза в пустой, незнакомой комнате. Шторы задёрнуты наполовину, поэтому стоит парню слегка изменить положение, в глаза бьёт солнце, усиливая и без того болезненное состояние. — Доброе утро. Хорошо спалось? — насмешливый голос звучит совсем рядом, однако полумрак, царящий в спальне не позволяет сразу различить фигуру сидящую в тёмном углу. Переборов слабость, Фэйрчайлд находит в себе силы подняться, и фигура чуть подаётся вперёд, недовольно щурясь от рассветных лучей. Майлс несколько секунд смотрит на лёгкую усмешку парня, пока сквозь шум в голове пробиваются события минувшей ночи. Клуб. Танец. Почти мгновенно растаявшая таблетка. — Что вчера было? — собственный голос юноше кажется чужим, горло пересохло. — Ты отрубился во время танца, и я вызвал нам такси. Не думаю, что ты бы хотел быть брошенным без сознания в туалете, — Борис говорит легким, будничным тоном, и словно скучая, щёлкает зажигалкой. — А что ты помнишь? Поцелуй в туалете. Кровь… Фэйрчайлд вскидывает руку к шее, но никакой раны не находит. — Ты отравил меня, — презрительно бросает Майлс. — В коктейле тоже была какая-то дрянь? Щелчок. — Не понимаю о чём ты, — нахальная улыбка Бориса становится только шире, будто его забавляет раздражение Майлса. — И что было в том коктейле, не имею ни малейшего понятия. Я лишь позволил нам обоим немного расслабиться, вот и всё. — Значит то, что мы целовались в туалете — лишь мои галлюцинации? Щелчок. — Ты помнишь только поцелуй? — Павликовский встречается с ним взглядом, и Майлсу кажется, что температура в спальне внезапно снизилась на несколько градусов. С днём рождения, Майлс… — Мне это всего лишь показалось. — Что я кусал тебя? — улыбка наконец исчезает с лица Бориса. — И пил кровь, да? Майлс застывает на одно долгое мгновение. Очередной щелчок приводит его в чувство. — Иди к чёрту. Оцепенение проходит и Майлс двигается к выходу, когда на него опускаются чужие руки. Одна настойчиво ложится на талию, вторая по-змеиному обвивается вокруг шеи. Ухо обжигает горячим шёпотом. — Не показалось.***
Сперва стираются следы от укусов. Майлс видит, как одна за другой исчезают все гематомы. Синяки светлеют, постепенно сходят на нет. Со временем на коже не остаётся и шрамов. В аптечке находится лезвие, обезболивающее и открытый «Hilton». Ночь и луна превращает алую кровь в чёрную. Она стекает по мраморной коже на ковёр спальни, пока дым от сигареты устремляется к потолку, скручиваясь в бесформенные фигуры. Майлс затягивается, почти не кашляет, хотя в горле першит. Если зажмуриться, то можно представить, что это Борис вновь задымляет комнату. Майлс тушит сигарету в луже собственной крови… И просыпается.***
Злость приходит позже. Зеркало, уже не раз пострадавшее, пластинки, некоторые забытые книги. Всё, что могло быть сломано, разбито или уничтожено. Майлс громит родную чужую квартиру, задыхаясь от обиды, от гнева, от ненависти. В первую очередь к себе. И бьёт по осколкам снова.***
Майлса мотает по простыням, он едва слышно стонет в подушку. И вновь прикасается к себе. — Ты в постели кричишь только от кошмаров? Юноша чувствует как горит румянцем кожа и его пробирает нервный смех. На лице Бориса нет и тени улыбки.***
Майлсу ничего не снится. Он проваливается в тёмное ничто и возвращается во мрак квартиры Бориса. Фэйрчайлд лежит рядом с кроватью и рассеянно обводит прожжённое место в ковре дрожащим пальцем. Он так больше не выдержит. Слёз нет, нет даже крика, которым бы он разорвал себе горло. Ломка. У него чёртова ломка по Борису. По хриплому, напрочь прокуренному голосу, что баюкал после кошмаров. По неласковым рукам, которые крепко, по-собственнически прижимали к себе. По клыкам, что вонзаются в шею, оставляя после себя боль и эйфорию. Плевать, что это уводит в гроб. Он готов собственными руками нацарапать имя и дату смерти на собственный могильный камень. Майлс видит себя в треснувшем зеркале. И прежде, чем уйти в темноту, неровные осколки, сигаретный дым и тусклый свет фонаря в окне создают для него расплывчатое видение…***
Конец месяц совпадает с непрекращающимся, уже шесть дней, ливнем. Едва ли это останавливает Майлса. Натянув запылившийся свитер, который уже почти неуловимо пах своим прежним владельцем, Фэйрчайлд выходит во двор и садится на вылинявшую лавочку рядом с одиноким фонарём. Майлс поджимает ноги, когда в ботинках начинает хлюпать вода, и подставляет бледное лицо рыдающим тучам. Капли стекают с волос на шею, забираясь под одежду. Юноше кажется, что дождь смывает с него всю пыль, которая покрывала квартиру. Восход будет через несколько минут. Сон медленно уводит в темноту. Майлс просыпается. И не сразу понимает, что его держат за руку. Над ухом мурлычет знакомая польская колыбельная. Дышать становится тяжелее. Пальцы слегка сжимают чужую ладонь. Они гуляют до темноты, держатся близко, словно боятся отпустить друг друга и на миллиметр. Майлс утирает глаза незаметно. Павликовский почти не смотрит. Идут рядом молча. И не размыкают рук. Майлс уже не чувствует ни одной конечности. Ощущает, как немеют губы. Упрямо шагает дальше, пока Борис не толкает в ближайший, тёмный подъезд. И наконец целует. Целует в замёрзшие, солёные от слёз губы, треплет по мокрым кудрям. Надрывно шепчет как молитву: — Skuchal po tebe. Tak bezumno skuchal. Майлс не понимает. Ему и не надо. Но отвечает, ловит каждое слово с чужих губ. — Люблю. Всё ещё люблю, слышишь? И Борис слышит. Оставив последний поцелуй на губах, он раскрашивает шею Майлса новыми бутонами сиреневого оттенка. Сжимает узкие плечи до хруста костей. Выдыхает «i ya tebya» и кусает. Майлс кричит, запрокинув голову. Жар и боль затапливают с небывалой силой и почти сразу исчезают бесследно. Ноги подкашиваются, становится невозможно дышать. Юноша цепляется за Павликовского, как утопающий. Перед глазами вновь меркнет. Только Борис… Рядом, пару раз моргнув, выключается фонарь. Майлс просыпается..