Сон в зимнюю ночь

«Дух Пенджаба» оказался небольшим уютным ресторанчиком. Кате там понравилось. Она с любопытством пробовала новые блюда – Андрей предусмотрительно попросил официанта приготовить все в неостром варианте – и с интересом слушала его пояснения. Ромка в их разговор не вклинивался, но выглядел вполне довольным, а вот Зорькин сидел с таким мрачным видом, словно хотел прибить всех вокруг, но не был уверен в собственных силах. Что, впрочем, не мешало ему поглощать одно блюдо за другим. Дуется, что они не поехали в Ришелье? Вот ведь, детский сад! Причем, пока ехали в ресторан, все было нормально. Андрей предложил, чтобы они все перешли на «ты», Ромка его поддержал, Катя улыбалась, а пацан выглядел польщенным. А теперь надулся, как мышь на крупу. Катя настроение друга заметила. То и дело бросала на него взгляд, но ничего не говорила. При появлении десерта Зорькин повеселел, и тогда Катя спросила: – Колись, Колька, что за задачку ты весь обед решал? Баланс сошелся? – А то, Пушкаридзе, как же иначе! Когда я с Павлом Олеговичем говорил, он выдал нечто вроде того, что с самого начала он был за менее рискованный план, который предлагал ему Александр Воропаев. Мол, бизнес-план Андрея, который мы с тобой полировали, это чистой воды авантюра, а так нельзя. – Тот план рано или поздно привел бы Зималетто к стагнации, – скривился Андрей. – Компании необходимо развиваться. – Вот именно, – легко согласился Коля. – Я с твоим отцом сразу спорить не стал, потому что не был готов к разговору на эту тему. Но вот что мне пришло в голову. Данные по состоянию бизнеса на тот момент у нас есть. Данные по экономическим процессам за последний год – тоже. Смоделировать, что именно было бы с компанией, если бы она работала по тому плану – вполне реально. Равно как и смоделировать варианты процессов на ближайшее будущее. И навскидку у меня получается, что проблемы у компании начались бы уже этой весной – с учетом того, как развиваются конкуренты. Ну, самое позднее, к середине лета. Конечно, нужно все просчитать досконально, а это за пару часов не сделаешь, тут неделю, как минимум, нужно посидеть вдумчиво, чтобы со всех сторон ситуацию прокрутить, но мне кажется, что картинка выйдет любопытная. Если в результате получится именно так, я бы попридержал эту информацию до следующего Совета, а там бы забацал модель во всей красе. Павла Олеговича это могло бы убедить. Андрей опешил. Такого поворота разговора он ожидал меньше всего. Катя прижалась щекой к его плечу и улыбнулась: – А это идея! Павел Олегович цифры в качестве аргументов хорошо воспринимал. Может и сработать. Только нужно все действительно досконально просчитать. Коль, давай мы сначала в основных делах разберемся, а ближе к Совету эту модель просчитаем. Я ведь только основные горящие вопросы решала, на полноценную работу финансового директора меня не хватало, а там бы для начала полный анализ провести нужно, а не только по верхам… По дороге обратно в Зималетто, Коля взахлеб объяснял за что именно можно зацепиться при расчетах. Андрей понимал в этих объяснениях от силы половину, но Катя явно улавливала не только общую мысль, то и дело уточняла что-то у друга. Андрей наблюдал за этим разговором и ловил себя на том, что почти не ревнует. Вернее, не ревнует Катю к Зорькину как к мужчине, но раздражается от того, что внимание Кати сейчас сосредоточенно не на нем, Андрее, а на другом собеседнике. Пусть даже речь и идет о благополучии Зималетто, ну и о том, как ему остаться на месте президента. Зато, когда они поднялись на административный этаж, разговор перешел на новое предложение банка, и внимание Кати – наконец! – переключилось на Андрея. Он подписал новый договор, послал Федора отвезти копию в банк, а сам занялся с Катей планированием. Нужно было решить в общих чертах, когда выйдет новая коллекция. Ему очень хотелось запустить новый станок хотя бы на три четверти максимальной нагрузки, а не на ту жалкую треть, которую требовал текущий план. Производство бы с этой нагрузкой справилось бы, а коллекция вышла бы почти на месяц раньше – не в начале июня, а в середине мая, сразу после праздников. Тогда осеннюю коллекцию можно было бы планировать на конец августа, чтобы к середине сентября компания окончательно расплатилась бы с долгами. Они оба так увлеклись планированием, что не заметили, как пролетело время. Хорошо еще Малиновский постучал в дверь и напомнил, что уже шестой час и пора ехать, чтобы не нарушить рассказанную Пушкареву «легенду». К дому Пушкаревых ехали снова вчетвером, и Андрей сделал себе зарубку на память – нужно поговорить с Колей, чтобы тот купил себе машину. В конце концов, Зималетто могла бы дать ему беспроцентный кредит. А еще лучше – НикаМода. Иначе всякий раз, когда он будет забирать Катю утром из дома, Зорькин будет напрашиваться в пассажиры. Либо сам, либо Катя за него попросит. Нет, пусть уж лучше сам рулит. Большой мальчик, в конце концов. Катя убежала к себе в подъезд, Андрей проводил ее взглядом и повернулся к Ромке: – Даже не верится, что все получилось… – Да, вроде бы пока все хорошо идет. Палыч, ты мне вот что скажи. Вот довезу я вас до твоего дома, а дальше что? – Что «что»? – не понял Андрей. – Палыч, сосредоточься. Тебе сказали, что спину надо в ближайшие дни два раза в сутки гелем мазать, чтобы без последствий. Как мы эту проблему решать будем? Я как-то не уверен, что Катюшке стоит сегодня этим заниматься, иначе весь остаток вечера ты будешь ее успокаивать, а не удовольствие от «командировки» получать. А тебе еще ее дневничок читать. Кстати, не передумал? Еще не поздно… – Не передумал. Слушай, а может забить один раз на этот гель? Нормально у меня все, само пройдет. – Не дури. Что, если какие-то осложнения выплывут? Давай я вас довезу, вместе с тобой поднимусь, обработаю тебе тылы и свалю, а Катюшка пока пусть на огонь полюбуется, конфетки поест или что там у тебя в закромах завалялось. По-моему, разумно. – Разумно, – согласился Андрей кисло. Друг был прав. Как бы ни хотелось остаться с Катенькой наедине как можно быстрее, только осложнений ему сейчас и не хватало – это расстроило бы ее еще сильнее. Дверь подъезда открылась, и Катя буквально вывалилась во двор. В одной руке у нее был чемоданчик антикварного вида, а в другой внушительных размеров туристический рюкзак. Тоже времен молодости его родителей. Андрей выскочил из машины, чтобы помочь Кате донести вещи. Рюкзак оказался неожиданно тяжелым, словно она туда альпинистское снаряжение сложила и сухой паек на пару дней. – Мама настояла, чтобы я взяла с собой еды на выходные – вдруг у нас не будет времени на ресторан – и заставила взять с собой электроплитку, чтобы было на чем разогреть, – пояснила Катя смущенно. – Мне проще было не спорить. Надеюсь, тебе понравится – мама очень вкусно готовит. А если не понравится, можно будет позвонить Коле и попросить взять – он с удовольствием заберет. Андрей постарался скрыть растерянность за улыбкой: – Замечательно! Тогда вопрос по продовольствию у нас решен, и можно ехать сразу домой, – ответил он бодро. Ромка уложил вещи в багажник и комментировать ничего не стал, хоть его и распирало. Стал вместо этого рассказывать о том, как они с Андреем ездили в Швейцарию и ходили там в горы. Мол, у Андрея даже распечатанные фотографии были – можно посмотреть. Катя тут же загорелась этой мыслью, и разговор полностью перешел на ту поездку. У дома Андрея как-то само собой сложилось, что Ромка сначала поднялся с ними вместе – чтобы помочь с вещами. Потом Андрей нашел альбом с фотографиями из швейцарской поездки, и Катя с удовольствием стала его смотреть, устроившись на диване рядом с камином, и так увлеклась, что их с Ромкой «стратегическое отступление» восприняла как само собой разумеющееся, равно как и то, что из спальни Андрей вернулся уже в халате, а Ромка наскоро вымыл руки после геля и тихо испарился из квартиры. Остаток вечера запомнился Андрею урывками. Вот он садится рядом с Катей и рассказывает ей забавные моменты из поездки, которые всплыли в памяти при виде фотографий. Вот Катя вспомнила, что они так и не положили еду в холодильник и что пора ужинать. Пирожки Елены Александровны и котлеты с пюре и зеленым горошком. Катина попытка помыть посуду, его желание ей помешать, вернее, помочь, вернее, отвлечь ее внимание на себя. Вот они уже в спальне, и Катя целует его так нежно, словно боится, что он растает от ее прикосновений. Но как тут растаять, когда весь уже горишь, и весь мир свернулся до тесного сплетения с единственным человеком? Это не таянье, это пожар и взрыв, стихия. Когда все закончилось, отстраняться не хотелось, так и провалился в сон, прижимая Катю к себе. Снилось что-то неопределенно-солнечное, то ли поляна в лесу, то ли луг, но проснулся внезапно, словно от толчка. Катя тихо спала рядом, положив ладонь под щеку. Улыбалась во сне и казалось, что свет идет не от непогашенной лампы, а от самой Кати. Андрей полежал так пару минут, любуясь и впитывая в себя эту ночь, а потом вспомнил – дневник. Он сказал Кате, что прочитает его в эти выходные, а читать лучше именно когда она не видит. Сейчас – идеальный момент. Тихо встал, накинул халат и бесшумно вышел в гостиную. Сел на диван, открыл дневник, и как холодной водой окатило. Дочитал до ноябрьских событий, не выдержал и встал, чтобы включить камин – знобило. Заставил себя читать дальше, дошел до декабря и снова схлопнул дневник. Направился к бару, принес оттуда бутылку и стакан, налил, хотел выпить залпом, но передумал и поставил стакан на столик. Катя проснется, почувствует от него запах и может придумать себе невесть что. Довольно того, что он в тот период был с ней только под сильным градусом. На фоне записки Ромки это будет… Андрея передернуло. Нет, он сейчас дочитает до конца, потом отнесет бутылку на место, а стакан вымоет и уберет в бар. Декабрь. Январь. Андрея мутило от воспоминаний. Ромка прав, он не узнал ничего нового. Просто взглянул на свои мерзости чуть под другим углом. Под которым четче видно, как сильно он ударил по Кате своим эгоизмом и глупостью. Февраль… «Я хочу забыть это, как страшный сон. Но как? Как это сделать? Как забыть, что перед тем, как поцеловать меня, приласкать, он напивался до беспамятства?! Как будто я какое-то ужасное существо! Какое же омерзение нужно испытывать к человеку, чтобы с таким трудом преодолевать отвращение к нему?!» Последняя запись в ее дневнике была именно об этом. Он закрыл дневник, положил его на край стола и опустил лицо в ладони. Нужно было убрать все по местам. Нужно было встать. Сил не было даже на то, чтобы пошевелиться. Хотелось застыть, чтобы все остановилось – и воспоминания, кружащиеся в злом калейдоскопе, и мысли, от которых с каждой минутой становилось все гаже. – Андрей? – услышал он Катин голос и поднял голову. Тон у нее был не удивленный, а какой-то чужой. И взгляд был такой же, нечитаемый. Февральский.