Haggis: We'll fight you in the harbor. Bill: We'll battle you on land.
Холодно. Океан терпеливо облизывал его ноги, словно подталкивая — адмирал не хотел открывать глаз, он умер. Что может увидеть брошенный на корм рыбам мертвец? Удаляющийся «Летучий Голландец»? Волны изменились — мягкость сменилась болезненной твердостью, смесь песка и соленой воды накрыла его с головой. Норрингтон невольно вдохнул и инстинктивно приподнялся на руках. Море отступило, выжидая — наблюдая за ним. Джеймс опустил голову, отстранено всматриваясь в своё отражение; мир восковыми каплями скатывался по щекам вместе с соленой водой. Зрение возвращалось постепенно. Милостиво открывая для Норрингтона его новый облик. Волны замедлились, превращаясь в зеркало. Рывком поднявшись на колени Джеймс коснулся лица; кожа была мягкой — опустив ладони он оттянул широкую рубашку, тело тоже изменилось: худое, бледное, свободное от шрамов прошлого. Море поглотило адмирала, а на берег вынесло мальчишку. Воды устали ждать — плотными тисками волн они обхватили его бедра и грубо поставили на ноги, не давая упасть. Новый толчок заставил Джеймса проглотить вопрос и покорно шагнуть вперед — вода помогала ему идти, награждая каждый верный шаг довольным клокотанием. Когда бывший адмирал ступил на берег волны вернулись в утробу моря, на глубину. Мысли путались — одна заглушала другую, они формировали уродливый ком, состоящий из двух слов: «Я пират». Сил спорить с угасающим разумом не было, как и противиться зову огня костра на вершине высокой горы. «Это земля мертвых?» Шаг. Песок скрипел под его ногами — набегающие волны ободряюще тянулись к нему, как мать сопровождающая делающего первые шаги ребёнка — всплеском, не доставая до бридж мочили чулки и забирались в ботинки. Второй — мокрая одежда тянула к земле, липла к коже, вызывая дрожь. Всё говорило о жизни — о том, что его сердце ещё бьется, но сознание отказывалось принимать это — оно было одержимо желанием остановиться, остаться на дне в колыбели вод. Но что-то в глубине души слабое как пламя свечи давало ему надежду, которую он отрицал. Для него всё кончено. Бухта встретила его тихой, плохо различимой музыкой — скользя вниз по крутому спуску она отдаленным голосом города заполняла собой берег, приглашая присоединиться. Она придала телу Норрингтона сил, его шаг сменился — стал мягким, непривычно расслабленным. Музыка становилась громче, словно музыкальная труппа пряталась в окружающих подъем кустах, казалось уловив приближение чужака они начинают играть тише, завлекая. Вдавленные в землю деревянные перекладины трещали под ногами — их хор присоединился к свистящему дыханию ветра — небольшая гора разворачивалась, кривая линия кустов закрывала собой обрыв одновременно указывая путь и защищая. Мир за ней было совершенно другим. Она вывела его на небольшую площадку — её край был огорожен невысоким забором, переходящем в перила лестницы ведущей к вершине горы. Остановившись Джеймс повернулся к забору на мгновение бросив взгляд на тёмную гладь моря, но быстро отвернулся; выдох ветра пощечиной скользнул по щеке. Нужно двигаться дальше. Лестница выглядела ненадежной, но иного пути на вершину не было. Перила крошились; трещины скрывала странная отражающая лунный свет лента — деревянный осколок больно уколол кожу. Грубо высеченные доски трещали, перебиваясь на скрип — по ним давно никто не ходил. Бывший адмирал старался не опираться; он смотрел перед собой, пытаясь собрать свои мысли, пока тело следовало чужому приказу. Норрингтон не мог смириться с тем, что ему выпал «второй шанс». Он мертв — Элизабет свободна. Он выполнил свой долг, но не заслужил искупление. Почему он продолжает идти? Почему предательски поддается слабому огоньку надежды? Погруженный в бездну воспоминаний и спутанных мыслей Джеймс не заметил, как переступил последнюю ступеньку. Именно в этот момент к нему вернулась слабость, словно боль от смертельной раны всё это время скалясь пряталась выжидая, когда она сможет вонзить в него свои клыки, и сейчас сорвавшись с цепи обрушилась на него — царапая и кусая. Мир взорвался; темнота медленно подкрадывалась из уголков глаз невидимым жаром опаляла зрение — четким оставался только костер. Яркий. Тёплый, как жизнь. «Это было испытание земли мертвых?» «Что будет дальше?» С хлопком рвущегося троса мысли якорем исчезли во тьме. «Ты боишься смерти, Адмирал Норрингтон?» Кто-то растирал его щеки тканью; на плечи давило тяжелое тепло. Норрингтон застонал и провёл перед собой ладонью, отмахиваясь от незнакомых сухих рук. Они исчезли. — Мой мальчик, всё хорошо, ты в безопасности, — к его губам поднесли горячую от наполняющей её жидкости кружку, — Как твоё имя? — странный, смутно похожий на шотландский акцент царапал слух. — Джеймс, — осторожно попробовав содержимое кружки языком ответил Норрингтон — чтобы это ни было, оно не имело вкуса, но пахло тряпьем, с примесью специй. Резкий запах резал приоткрытые глаза. — Приятно, очень приятно, приятно, — голос принадлежал старику, если бы он не представился, то Джеймс не признал бы в нём смотрителя «маяка» на острове Меле. — Меле? — вздрогнув и ударившись зубами о край кружки переспросил Норрингтон: он слышал об этом «проклятом» острове — это было последнее место где бы хотел оказаться офицер королевского флота. Существующая только в сказках, живущая в слухах «Колыбель Пиратства» стала реальностью. — Ужасная судьба, Джейми, — смотритель маяка покачал головой, — Пережить кораблекрушение в таком юном возрасте, — окончательно передав кружку в дрожащие руки Норрингтона он поднялся. — Почему вы, — язык лип к нёбу: согревающий эффект напитка и нарастающий страх перед смотрителем маяка лишал способности говорить, казалось Джеймс тонет, но не в водах, а в пучине кошмара. Смотритель маяка не назвал своего имени. — Иначе сюда не попадают, — печально улыбнувшись смотритель маяка подбросил ещё одно полено в костёр, — Мой мальчик, твоё желание исполнилось — оно привело тебя сюда, — проводив взглядом полёт искр добавил он. — Моё желание? — тревожный холодок цепляясь за позвонки упал в желудок, тошнотворным клубком скрутил внутренности. — Желание стать пиратом — благородное, верное желание, — в немом согласии с невидимым третьим собеседником смотритель маяка кончиками пальцев погладил свою бороду. — Я хотел стать пиратом? — голос Норрингтона дрогнул; сдерживающий сознание капкан тьмы раскрылся, выпуская на свободу старую мысль, но уже состоящею из трех слов: «Я буду пиратом». — Мой мальчик, ты повторял это до тех пор, пока крепкий сон не сморил тебя, — смотритель маяка достал из кармана вышитого звездами камзола очки — подняв их к ровному лику луны и посмотрев сквозь мутные стекла он заключил: «Чудесное желание — жажда свободы, прекрасный дар». — Я не пират, — Джеймс закрыл уши ладонями. — Ещё нет, — услышав глухой удар деревянной кружки о землю смотритель маяка снисходительно покачал головой, — Остров принял тебя, Джейми, значит твоя судьба решена, — слова зловещим предсказанием застыли в воздухе. — Я не понимаю, — голова кружилась; петляющий в массе воспоминаний и мыслей рассудок из последних сил, подпитываясь чуждой надеждой искал рациональное объяснение. «Это ром» «Он пьян» «Сон, навеянный крепким алкоголем» — Потом, мой мальчик, потом, сейчас тебе нужен отдых — столько испытаний для такой бедной души, — смотритель маяка подошёл к нему, — Ты обязательно поймешь — судьба даст тебе знать, когда придёт твоё время отдать её долг, — он склонился, отвёл руки за спину, — Так, как твоё имя, мой мальчик? — его тон изменился, стал мягче, как в первые минуты разговора: «Что-то случилось, мой мальчик?». — Почему? Почему, черт возьми, вы спрашиваете меня? — тошнота поднялась к горлу, обрывая слова, — Я Джеймс Норрингтон! — собственное имя подверглось сомнению: всё казалось неправильным. — Адмирал Норрингтон? Этого и следовало ожидать — от «плети семи морей» не скрыться. Ужасно, мой мальчик, потерять друзей от его рук — от чудовища, — смотритель маяка замолк, — Поглоти твою душу ад, Лоуренс Норрингтон, — он сочувствующие протянул руку, опуская ладонь на плечо Джеймса. — Я Джеймс, — Норрингтон тяжело сглотнул. «Его отец мертв» «Его убили — пираты растерзали его» — Джеймс Норр…рин… Джеймс, — Джеймс ущипнул себя за мочки ушей, но тут же отдернул руку — серьга — тонкое золотое кольцо. — Твоё имя Джеймс Трипвуд? — обеспокоено спросил смотритель маяка, — Ты в безопасности, мой мальчик, боже, что это чудовище с тобой сделало с тобой, — он мягко опустился на колени, теперь обе его ладони лежали на плечах Норрингтона. — Я не пират, — рваный, срывающиеся на писк выдох вырвался из груди Джеймса, — Не пират, — всё издевательски повторялось. — Мой мальчик, ты в безопасности — здесь на суше, он ушёл, тебе больше не нужно, — смотритель маяка замолчал, он понял, что успокаивать испуганного юнгу бесполезно, ему нужно дать время. Мало или много — дать выплакать то, что накопилось у него после встречи с адмиралом. Смотритель маяка мягко принял Джеймса в свои объятия. — Почему? — вопрос утонул в чужом плече. — Не нужно отрицать, останься — другие отомстят за тебя, — смотритель маяка по отечески нежно почти не касаясь трепещущей спины погладил, перенеся он остановил ладонь на светлых, как сверкающий в свете клад волосах: «Останься». Постороннему, если бы он стал свидетелем этой сцены могло показаться, что сегодня ночью с бывшим адмиралом устами человека говорило море. Норрингтон остался. Иного выхода не было — первые несколько дней он не спускался с горы русалочьим хвостом следуя за смотрителем маяка до площадки и обратно к костру. Всё это время Джеймс отталкивал воспоминания о первой ночи: тот разговор, то, как он переменился, как смотритель маяка попросил его назвать имя. На шестой день, когда смотритель маяка поручил ему отнести письмо одному моряку — по словам смотрителя на улице он показывался только ночью, поэтому, как только в небе вспыхнули звезды Норрингтон шагнул на первую ступеньку, второй, ведущей в город лестницы. В некой степени Джеймс был рад этому, но с другой стороны за пределом «островка маяка» отмахиваться от очевидного стало сложнее. Он на острове Меле. К счастью провидение, Бог или чем бы оно ни было вовремя оборвало его, вызвало и недопонимание его не убили. Сын «плети пиратства» на заполненном пиратами острове. Пришлось согласиться на новое имя. Норрингтон винил себя за трусость, он так легко спрятался за новый облик. Прошлое отступало, и он не пытался запомнить его. Джеймс знал, что бы не происходило с ним, что бы не привело его сюда, он хотел забыть это. Трус — трус с обжигающим письмом в руках. Вторая, уходящая серпантином вниз лестница была новее — за ней следили, кажется, недавно меняли ступеньки. Кустов было меньше, сквозь их нестройный караул можно было увидеть окружающие город серые стены и прячущихся за ними силуэты зданий. Джеймс почти бежал; торопливо, нескладно, как и обретенное тело переставлял ноги то и дело касаясь перил — у него не было времени «привыкнуть», кончено, он на радость смотрителя маяка пробовал ходить и бегать, даже, споткнувшись неосознанно прошёлся на руках — перед тем, как подняв облако пыли упасть на землю. Чем ближе Норрингтон подходил к городу тем жарче становилось в его душе от чувства безучастного предвкушения, тисками радости сжимающего сердце. Словно в груди бывшего адмирала раздувались мехи, горячим потоком облегчая шаг. В ярком, любовном свете луны город за стенами напоминал гравюру с жёлтыми звездами окон — музыка вернулась, стала громче. К ней присоединились плохо различимые голоса. Перепрыгнув последние три ступеньки Джеймс обогнул осколки камней и сорвался на бег. Ведущая в город дорога была узкой, неровной с мозаикой камней — рисунок давно перемешался, но в его призрачных чертах можно было различить полоски цепей. За несколько деревьев до гостеприимно открытых ворот его окликнул моряк — пират. Незнакомец прищурил свой единственный глаз и в ободряющем жесте сложив перед лицом руки крикнул: «Трипвуд!» После махнул рукой. Норрингтон ворвался в город вместе с раздувающим его рубашку морским ветром. На городской площади было пусто, но далекие доносящийся из-за внутренней арки голоса вдыхали в простое тело города жизнь. Дома отличались от тех что Джеймс видел в Порт-Ройал — они были карикатурными, нелепо вытянутыми или вовсе грубо квадратными. На некоторых были вывески, указывающие на их принадлежность. Рядом с аркой теснилась лавка, её витрины закрывали зелёные шторы — именно она привлекла внимание бывшего адмирала. Он остановился, робко провёл пальцами по грязному стеклу — что-то в этом здании было не так — что-то смутно знакомое, как забытый друг детства. Взрыв хриплого смеха и ругани стряхнул пелену воспоминаний и напомнил о письме. Виновато бросив прощальный взгляд в прорезь штор Норрингтон продолжил путь. Он спросит — спросит кому принадлежит эта лавка. Джеймс запомнил изображение на прогнившей вывеске: треснувшая колба. За аркой его ждала компания пиратов; они стояли полукругом, наблюдая за танцем крысы. Держащий в руках гармонь моряк остановился — движением головы он сбросил прядь с глаз перевёл затуманенный ромом и свободой на подошедшего Норрингтона. — Вы Джон Крюк? — на мгновение Джеймсу показалось что над ним подло пошутили. — Ты сын смотрителя маяка? Джеймс, верно? — Джон поставил гармонь на ближайший ящик и протянул ему руку. — Да, вам известно? — протянув пирату письмо спросил Норрингтон — первый вопрос он пропустил мимо ушей — осознано или нет. — Здесь все всё знают, — Крюк подмигнул, вызвав новый приступ смеха у его «зрителей», казалось смеется даже крыса. Один моряк не смеялся — хмурясь он перебирал пальцами шейный платок, собираясь с мыслями. Джеймсу показалось, что он хочет что-то сказать, но Джон снова взял всё в свои руки. — Благодарю, продолжим, моя леди? — второе обращение досталось крысе. Уловив одному ему понятный сигнал он не дожидаясь подхватил гармонь и продолжил игру — они потеряли интерес с Норрингтону. В некой степени это оскорбило его. Убедившись в том, что от него больше ничего не требуется, точнее дождавшись смены мелодии бывший адмирал развернулся на каблуках и шагнул в сторону. Уходя он бросил взгляд на хмурого моряка, ожидая так и не сказанных слов, но тот спешно отвернулся. Пожав плечами Джеймс направился к арке; в его голове вспыхнула неожиданная мысль, осмотреться. Ничего же не произойдет, если он задержится? Душа офицера королевского флота боролась с жадностью тела пирата. Компромисс был найден: он дойдет до конца улицы, до, кажется, таверны. «Офицеру» пришлось отступить, принять то, что посещения злачного заведения не избежать, но он не забрал с собой чувство вины и долга. Небольшая преграда, остановившая Норрингтона у закрытой двери — переступить её было сложно, почти физически больно, но, к счастью выходящий в этот момент из таверны моряк услужливо придержал дверь и зазывающие кивнул, приглашая присоединиться к оставшимся. Присоединиться было к чему: раньше заглушаемая дверью музыка заполняла зал, переплетаясь с рёвом ударов каблуков об пол. Кто-то толкнул Джеймса в спину. Новый, открывшийся с другой стороны мир пиратов встретил шумом — океаном голосов. Пираты улыбались — широкими жестами компании зазывали к себе. Норрингтон глубоко вздохнул и тут же закашлял; плотный, кипящий от семейной теплоты ворвался ему в легкие; вскружил голову. Деревянный пол под ногами волнами понёс его к дальним столам, казалось в пляс пустились не только люди, но и сама таверна. Джеймсу пришлось опереться на один из столов, чтобы не упасть; услышав деликатный кашель он поднял голову, встречаясь глазами с внимательным взглядом трех пиратов. — Простите, — задыхаясь начал бывший адмирал, но его прервали. — Добро пожаловать домой, Трипвуд, — средний пират поднял бутылку и шутливо ударил её горлышком о край стола. Сердце эхом отозвалось на звон треснувшего стекла. Тошнотворно праздное настроение прокралось Джеймсу в душу, он легко отравило её — снова отбросил молящий о благоразумии голос «офицера» назад во тьму. Алкогольные испарения поднимались к потолку, смешиваясь с запахом свеч и грязных тел — аромат острова Меле. Весь мир присоединился к танцу свободы, водоворотом смыкаясь над головой Норрингтона — он обрёл облик гордо идущего на встречу заполненному золотом острову корабля. Образ корабля сменился китовым брюхом. Незримые волны поднимали бывшего адмирала всё выше и выше, отрывая его от земли, но надоедливый якорь долга упорно тянул его назад — в бездну амбиций. С громким щелчком таверна сомкнулась огромным сундуком.***
— Всё хорошо, мой мальчик, — в далеком голосе смотрителя маяка не было присущего всем отцам гнева, но ясно слышалось осуждающее беспокойство, — Ты у костра, не торопись, — худые, но сильные от в прошлом полной приключений жизни руки надавили на плечи Джеймса возвращая его на набитое соломой одеяло. — Он ещё не готов, — второй голос, — Он должен, — настаивал он. — Ещё рано — для трех испытаний, — отрезал смотритель маяка. — Помнишь? Решение острова, — начал голос. Норрингтон не узнал его. — Не оспаривается, — закончил за него смотритель маяка. — Пусть вернется в город — там мы с ним и поговорим, — снисходительный смех. — Что вы собираетесь… — вопрос, оборванный на четвертом слове. — Это секрет, — треск подброшенного в костер полена, — Скажу только, что ему придется постараться, — добавил голос. — Не могу поверить, — вздохнув смотритель маяка поправил подушку бывшего адмирала. — Если они выбрали его, то я собираюсь проверить как следует барону, — голос стал тише, — Сам понимаешь — как встанет на ноги отправь его в бар «Отребье», — гнетущий скрип ступени — обладатель голоса шёл к морю: «ЛеЧак с ним шутить не будет!» — Отдохни, Джейми, тебя ждёт трудный путь, — смотритель маяка поднялся, — Нас всех — неужели время пришло? Спи спокойно, пусть Он хранит твой сон, — его шаги отдалялись. Смотритель маяка не покинул свой пост, он остановился у края — опустив руки на невысокую каменную стену поднял лицо к звездам. Грядут перемены. Справятся ли они с ними? Ему предстояло многое обдумать — к утру принять решение. Норрингтон не терзал себя мыслями, не думал о том, что произошло и произойдет с ним в будущем он покорно уснул.