7 Лет Назад. . .
— Мисс Вудс, мы поставили Александрии диагноз: бактериальный менингит. Я знаю, что это очень страшно слышать, но уверяю вас, мы уже дали ей необходимые лекарства, чтобы помочь ей выздороветь. — Доктор незаметно взглянул на маленькую 10-летнюю девочку, стоявшую рядом, и снова перевел взгляд на ее высокую мать. — Похоже, что наш диагноз слишком запоздал, однако, как правило, если инфекция диагностирована в первые 48 часов, она обратима, и любые симптомы легко поддаются лечению. Но у Александрии появились признаки осложнения заболевания и… — тут мать Александрии, Эмори, резко оборвала его. Слюна слетела с ее сомкнутых губ. — О чем вы говорите, доктор Джексон? Что случилось с моей дочерью? — спросила она, глядя теперь на десятилетнюю дочь, которая в свою очередь глядела большими зелеными глазами, как они спорят перед ней. — Мисс Вудс… Александрия не слышит. Скорее всего, это непоправимый ущерб, даже когда она выздоровеет, она, вероятно, не вернет себе слух. Это часто случается с детьми, больными менингитом… — Эмори повернулась на каблуках и, схватив дочь за запястье, повела ее прочь, не оглядываясь.4 Года Спустя. . .
Эмори пила с тех пор, как Александрия заболела и оглохла. Казалось, что ее дочь должна была быть глухой, потому что, как и прежде, она приняла свое новое молчание и даже казалась физически безмолвной. Ее дочь всегда была настороже и почти не улыбалась. Она никогда не говорила, не смеялась и даже не напевала. Хотя она, очевидно, бегло говорила вслух раньше, в возрасте до десяти лет. Эмори предположила, что это потому, что она не могла слышать себя и теперь не могла сказать, правильно ли звучат ее слова. Она скучала по голосу дочери и, прожив 4 года с этой новой Александрией, смирилась с тихими стенами дома и стала выпивать. Иногда по ночам она начинала неудержимо злиться на свою маленькую девочку за то, что та заболела и оглохла. Она оставила Эмори одну в этом мире, по сути, отключившись от реальности, хотя мама все еще нуждалась в ней, все еще хотела ее. Именно в одну из таких ночей она сидела на кухне, разбивая всю стеклянную посуду, которая у них была, и кричала под оглушительное эхо. Александрия наверху ничего не знала. Потом Эмори плакала и пила, убирая осколки. Однажды Александрия спустилась перекусить, а Эмори лежала на полу, прижимая осколок к горлу и отпивая из бутылки. Тогда ее дочь заговорила, прорвавшись сквозь стену молчания, выстроенную в ушах матери. — Мама, перестань. — Она умоляла. Она потянулась за осколком и бутылкой с ликером. Это была последняя ночь, когда Эмори в гневе крушила все подряд и почти каждую ночь напивалась до бесчувствия.