Барин Вольдемарович.

Народ принаряженный перешептывался, Артёмий по сторонам, не без удовольствия, поглядывал, стараясь хрюшку Ефросинью взглядом огибать, чудо, как всё вокруг изменилось да похорошело, а Иван шею тянул, стараясь раньше всех увидеть, какой он такой из себя новый Барин Вольдемарович. Вот заклубилось, наконец, вдали облако пыльное, народ еще громче шептаться стал, Ванька волосы свои рукой взбил для привлекательности пущей и губы пересохшие от волнения внезапного быстро языком облизал. «Ё-моё!» вот какие первые слова нового барина были. То есть это простые люди так подумали, а Ванька знал, что по-французски это «О, мой бог!» значит. И судя по тону, не от большой набожности сказано было. Барыня новая рукой барина мягко коснулась, и сказала «Зачем же ты так, Вольдемар, здесь очень даже мило.» Ванька вперед всех пробрался и галантно руку ей подал, из экипажа помогая сойти, шельмец этакий, а барин новый с народом общаться стал. Любил он это дело до крайности, как Иван знал от Артёмия. Ещё намекнул управляющий как-то, что от своей большой любви попарлевуфрансеить о либирте да фригалите, невыездным барин стал. Да в немилости определённой у властей находится. Ванька вообще ожидал, зная возраст, старика полного увидеть. А тут, конечно, видно, что не молод, однако на лета свои полные не выглядит. Оробел он даже малость, когда барин на него взгляд кинул острый, предпочел, для начала, около барыни да Артёмия держаться. Как это часто бывает, суматошно день прошёл, одной хрюшке Ефросинье только было, как всегда, спокойно и хорошо. Валяется в своей Чертовой Яме, с боку на бок переворачивается, похрюкивая. Что новый барин ей, что старый, однохренственно. Единственный раз в жизни встала она из своей Ямы, да сказала своё весомое «Хря!» когда французы в 12 году усадьбу грабить хотели. Изрядно все тогда повеселились и французы согрелись мигом, от неё драпая. Иван вечером тоже долго с боку на бок в постели ворочался, размышляя, что дальше его ждёт, потом не выдержал в библиотеку пошёл. Думал книгой себя занять, и надо же было так случиться, что нового барина там встретил. Сидит тот за столом, сигару курит, да бумаги разглядывает какие-то. На Ивана вошедшего запросто, без стука, удивлённо глаза поднял. Тот, делать нечего, объяснил, зачем он сюда заявился. Барин гневаться не стал, напротив, выспрашивать принялся, что Иван читать любит, да какие соображения о жизни имеет. Так они, незаметно для себя, до утра и проговорили. И с тех пор Иван чем-то вроде воспитанника у нового барина сделался. Ну, это он так думал. А мать говорила, что он для господ такая же забава, как обезьяна дрессированная. И если зовёт его барин перед гостями петь, или ему, на рояле аккомпанировать, то это вовсе не значит, что ровней себе считает. Иван на такие слова обижался, и гулять в поля уходил. Гулял, думал о разном, цветы полевые для барыни рвал, или просто так на траве валялся, в небо глазел. Допелся, однако, Иван. Положил на него глаз свой карий, князь армянский Мартиросов, сосед их ближайший. Въехал, как-то утром, во двор экипаж шикарный, запряжённый парой черных жеребцов, а в экипаже сам князь и восседал, тоже весь в черном. Что у него, что у лошадей в глазах одинаковое адское пламя так и сверкает, кучер только всю картину портил, слишком простоват видом был, и вихор какой-то нелепый надо лбом торчал. Иван мимо экипажа прохаживаться стал, задумчиво, туда-сюда, потом спросил, как бы между прочим, зачем пожаловали. Возничий на землю спрыгнул, сплюнул небрежно, жеребца своего, с довольной физиономией, по крупу похлопал хвастливо. Вот, мол, дескать, какие у нас кони имеются. «Зачем, зачем, - отвечает, - тебя покупать, для театру нашего, камедийного. Всё у нас есть, тебя только, для полного счастья, и не хватает.» Слышал Иван, что князь армянский, мало того что свой домашний театр имеет, так и сам на сцене фиглярничать любит вместе с крепостными. Ещё слухи ходили престранные про него и этого самого кучера. Иван поиграть в театре был не прочь, но снова барина менять не хотелось. - Денег у вас не хватит на меня. - У нас на всё хватит. - А наш барин людьми не торгует. И не фиг нашу хрюшку дразнить. - Разве это хрюшка, - презрительно сказал вихрастый, - так порося малая, вот у нас свиньи так свиньи. - Зато у нас коляска самоходная есть. Возничий глаза вытаращил и сказал «Врешь!» Иван, положим, не врал, но доказать нечем было, Артёмий на ней спозаранку уже по делам укатил. Не для того ведь из-за границы такую дорогую вещь выписывали, чтобы она без дела в сарае пылилась. Ну, довёл всё же Иван кучера до места, где машину держали, тот посмотрел с интересом на колёса запасные, насос пощупал, быстро впрочем, от удивления оправился и сказал насмешливо, что их князь, если захочет, две таких коляски купить может запросто, или даже три. Просто запахов дурных не выносит. «Известное дело, - ответил Иван, - по носу видно, что очень чувствительный.» Могли бы они и подраться, но тут их князь армянский отыскал «где, - говорит, - обормотина собачья шляешься?» только с улыбкой сказал он это, а вовсе не грозно. Иван тут сразу смекнул, что не зря о них люди шепчутся. Князь кучеру улыбается, а Ивана рукой за плечо трогает, даже слегка поглаживает и так говорит: «Разрешил твой барин, тебе к нам ездить, да талант свой развивать от природы данный. В спектаклях наших участвовать. Изволь, значит, пожаловать к нам завтра.» Конюх хмыкнул и к экипажу пошёл, князь армянский постоял рядом, на Ивана поглядел, поулыбался заманчиво. И вроде Ивану улыбается, и на конюха в то же самое время косится, благо, что глаза большие, всё охватистые. Как уехали, Иван сразу пошёл барина благодарить. Мог бы и продать ведь. Тот на слова его ответил «пустое, однажды все люди свободными станут…» Ивану одного этого туманного обещания мало было. Только что поделаешь… Барин сигару закурил и произнёс «играй, Иван, а когда известные всем нам обстоятельства изменятся, поедем мы с тобой путешествовать, станешь ты, Иван, во всём мире известным, денег много заработаешь.» Иван слушал и брегетом барским играл, неплохая перспектива дальнейшей жизни выходила. Смутное соображение забрезжило в голове, что может от того барин вольную не даёт, что боится, запропастится Иван сразу куда-нибудь. Он и заметил как бы, между прочим, что всегда при барине будет, как Артёмий. «Ласковый котёнок» сказал барин, и по волосам его потрепал. Он, когда говорил, любил по кабинету расхаживать, в окно глядеть, глобус большой, напольный крутить. «Коготочки спрятал, лапки бархатные. Будет тебе подарок, о котором давно мечтаешь. На твой день рождения.» По времени выходило не скоро, однако определённость сильно душу грела. Стал Иван кататься каждый день, к князю армянскому и совсем весёлой жизнь его сделалась. Днем навыступается, а вечером кучер Николай его домой везёт, всё, что о князе наслушался за день, рассказывает. Звезды большие в небе светят ласково, луна дорогу до имения серебрит, красота да и только. Вернулись они однажды далеко за полночь. Видит Иван, одно единственное окошко в библиотеке светится. Небось, отправилась барыня родных навестить. А за барином и проследить некому. Иван осторожно дверь приоткрыл и видит так и есть: пишет. Очень он любил этот момент, когда барин голову поднимет, смотрит сначала холодно, словно не узнавая, потом вдруг в глазах теплота появляется. - Непорядок, Вольдемар Вольдемарович. - Что, Иванушка? - Спать давно пора. Завтра проснетесь, голова болит, глаза красные, настроение плохое. Будете опять с Артёмием громко спорить о либерте. - Вполне возможно. Поупирался барин, а делать нечего, Иван настойчивым очень становился, когда настроение находило. Иван постель барину расстелил, как пришли в спальню, и даже помогать раздеваться стал, но барин ответил «не глупи, сам способен с одеждой справиться.» Иван у кровати сел и сказал, что не уйдет, пока барин не заснет, а то известное дело, опять свечку зажжет и читать начнёт. Барин засмеялся, в темноте его руку нащупал, похлопал по ней, и рассказывать стал о заграничных странах, да о тамошней жизни. Ивана, положим, вместе с матерью, старый князь за границу брал, когда на воды лечиться ездил. Только там тоска была сплошная. А новый барин умел интересно рассказывать, и ещё такое свойство голос его имел, удивительное, убаюкивать. Иван зевнул аккуратно пару раз и попросил разрешения в ногах примоститься. А барин запросто предложил рядом лечь. Иван и лёг. Хорошо стало, барин неторопливо рассказывает о чем-то, он, увлекшись, на французский язык перешёл, незаметно для себя. А Иван всё дальше и дальше в страну сновидений уходит и уже понять не может, то ли придуманный Морфей его обнимает, то ли самый настоящий барин. А не всё ли равно теперь было. Наутро оказалось, что барин. Смущения не было, когда барин его ласкать стал, совсем другое это дело было, чем с девками на сеновале валяться. Тут весь Иван был задействован, целиком, и голова его, и душа, и сердце, а не частично, как раньше. Думал он, что барин по возрасту одними ласками и ограничится, однако понял, что готов тот продолжить, и так он Ваню разохотил своими поцелуями да поглаживаниями, что скорее по настоянию Ивана, чем по воле барина дошли они до полной близости. Справедливо рассудив, что в некоторых вещах, между ним и богом никаких посредников не надобно, Иван, когда на исповедь ходил, особо языком не трепал. Надеялся в барине понимание встретить, на серьёзный разговор рассчитывал, но тот просто ответил, что по его разумению никакого бога-то и нет. Ивана пустые небеса как-то мало устраивали. Барин ещё добавил, что верить или не верить, и как верить, это сугубо частное дело, он вообще, к примеру, в католическую веру крещённый. Выходило что потом они, значит, не встретятся. Барин ответил, что собирается здесь подольше задержаться, знаете ли, молодой человек. И потом что для бога, если предположить, что он всё-таки есть, важнее, в какую сторону человек крестился, или дела его? А знает ли Иван, сколько религий на свете было, есть, и, возможно, еще появится? И что для всех свой отдельный рай с адом полагается? Иван стоял, глазами хлопал и не знал на какой вопрос прежде отвечать. Потом сказал сердито, если бы барин поменьше таких разговоров вёл, давно бы уже с Иваном по Парижу разгуливал. Барин вздохнул грустно на эти слова и ответил с печалью в голосе: «Что верно, то верно…» И в такое доверие Иван у него вошёл, что стал поручать ему барин письма для друзей своих заграничных передавать. К князю Мартиросову часто гости, иностранцы в том числе, заглядывали, на театр его камедийный смотреть, Иван и отдавал им из рук в руки послания тайком. Потом ответы, так же, украдкой, получал и барину отвозил. Барин Вольдемарович заметив как-то Иваново хитрое подмигиванье, конверт, с улыбкой, ножом для бумаг разрезал и письмо показал. «Как видишь, - говорит, - никакой крамолы в моих посланиях нет. Много у меня друзей, которые, как и я, шахматы любят, вот и играю я с ними партии на расстоянии.» И в самом деле, шахматная партия в письме была расписана, и даже картинками снабжена. Трудно не поверить только уж больно у барина улыбка на лице ехидная появилась. Сидит, из бокала вино своё любимое красное пьёт и на Ваньку насмешливо поглядывает. Ванька тоже лицо непростое сделал. Пусть барин понимает это как хочет. У князя Мартиросова между тем свои новости были: конюх его упросил всё-таки вольную ему дать, а как только получил, немедленно прочь подался и свой цирк собачий тут же сколотил. Князь от нечего делать, да от одиночества, Ивану в глаза пуще прежнего заглядывать стал, за руку нежно брал и долго так держал, не отпуская. Иван, забавы ради, делал вид, что не против, а как надо было слова делом подтверждать, прыгал в повозку, да Николаю кричал «Гони!» Николай и гонит. Князь армянский вздохнет, да идёт себе музицировать, и голубя с письмом ждать от конюха бывшего. Или его самого, пса шелудивого, с визитом. *** За пару дней до Иванова дня рожденья барин с ним в столицу отправился, и свои дела порешать, и Ивану жизнь показать городскую. Записал его барин в гостинице, как князя Урганта, и номера отдельные взял для каждого. Во всем, что барин делал, всегда смысл не один имелся. С одной стороны Ивану забавно было барином расхаживать. С другой, Вольдемар Вольдеморович, может, кого хочет, у себя в номере привечать, без свидетелей. Наобщается он с друзьями заграничными вдоволь, потом с Иваном идёт в ресторан обедать. Кабинет возьмет, для большей приватности, и уже не в деловой, в приятной беседе время проводит. «Сегодня!» весело подумал Иван, проснувшись ранним апрельским утром «сегодня я свободным человеком стану, не только в душе, но и на деле.» Ларчик заветный на столике уже с вечера стоял, барином с собой принесённый, откроет его Ванька сейчас, прочтёт вольную, а потом барина будить примется благодарными поцелуями. Только барин сам проснулся, когда часы музыку заиграли. Знатный брегет был им Ваньке подарен, с дарственной надписью длинной, фасонистый, модели даже поновей, чем у барина. Хорошо, да только совсем не то, что Иван ожидал так долго. Он всё оставшееся время держался, пока в столице были, а как в поезд сели и домой отправились, накатило вдруг на него. Часы из кармана достал и на столик в купе положил. И говорить много сердитых слов стал. А барин слушал, да Ваньку внимательно разглядывал, очки в руках, не спеша, покручивая. Ванька и князя армянского зачем-то упомянул, как не хотел тот расставаться с конюхом своим, однако вошёл в понимание его чувств и желаний. А Барин Вольдемарович любит попарлевуфрансеить о либерте, а на самом деле такой же тиран и деспот, как и все, и не надо Ваньке от него часов никаких. Барин на это ответил, что если юноша такой уж принципиальный, то строго говоря, вся Ванькина одежда на барские деньги куплена, да и билет тоже. Отчего бы Ивану не раздеться, в таком случае, с поезда не сигануть, и домой пешком да голышом не отправиться? Шутил он, конечно, насчет этого, только холод в глазах был совсем настоящий и никуда из них не девался. Ванька в окно смотрел и думал, что отдаст его барин теперь в солдаты, прощай карьера артиста, а страны заграничные он увидит, только если война с кем-нибудь начнётся. От того, что в полном молчании ехали, дорога вдвое длинней показалась. Потом ещё в экипаже так же молча, глядя в разные стороны тряслись. Барин, как прибыли, тотчас к себе отправился, а Иван с дворовыми стал лясы точить, рассказывать, как отменно он в столице повеселился, отчего перед девками не покрасоваться напоследок… Когда он под вечер вернулся к себе, ещё одна шкатулка у него в комнате на столе стояла. Там-то и была долгожданная вольная, да ещё деньги вдобавок, не то чтобы сильно много, но достаточно. Письмо рекомендательное для князя Эрнста, друга Барина Вольдемаровича, который в столице свой театр держал. Номер Один назывался театр тот… Живи Ванька вольно и весело. А скучно станет, крышкой брегета щелкни да музыку слушай. Ванька тоже гордый был, посчитал, что своё он требовал и по праву. Это с одной стороны, с другой грустно стало, когда заметил, что давнишним числом вольная помечена. Барин сразу, как приехал, так её и написал, просто говорить не хотел почему-то… Подумал Ванька, в затылке почесал и в столицу подался обратно, сам по себе уже. Быстро известным стал, что с его талантами и ухватистостью нетрудно было и протекция, опять же, от барина полученная, свою роль сыграла. Едет он бывало в экипаже, в шубу соболью закутанный, то здесь, то там афиша висит, на которой большими буквами его имя написано. Самолюбие это тешит, конечно, изрядно… Квартирой приличной, как полагается, со статуями и картинами обзавелся, да женился вскорости, без этого человеку знаменитому никак нельзя, и чтобы чего не подумали и просто приятно, особенно если жена хорошая попадётся. Всё вроде есть, а только чего-то не хватает. Верней сказать кого-то. Кого он сразу понял, когда Барина Вольдемаровича с барыней в ложе однажды увидел. Сидит тот, смотрит с интересом, хлопает время от времени. Ванька ему улыбнулся со сцены, а тот ему тоже, как раньше бывало, теплой улыбкой ответил. Вот так всё снова и началось. Как будто никакой ссоры между ними и не было. Дела у барина к лучшему изменились, позвал он Ивана с собой, как и обещал, за границу путешествовать. Вечер, ветер тёплый цветами душистыми сладко пахнет, звёзды низко висящие перемигиваются, плывёт гондола по волнам неспешно, гондольер Solе mio поёт, Ванька виноградную гроздь ощипывает и вином, то и дело, ягоды иностранные запивает. Барин, как обычно, сигару свою курит. «Мечты, - говорит он задумчиво, - иногда сбываются. Правда ждать их исполнения приходится, порой, достаточно долгое время, и в этом есть, конечно, существенный недостаток здешнего мироустройства. И что-то мне подсказывает, что и в нездешнем мире тоже свои недочёты имеются, если согласиться, что тот мир всё - таки существует… «А давайте целоваться лучше будем, - отвечает ему Ванька, вино допив, да промокнув губы салфеткой, - не для того мы так долго в страну венецианскую ехали, чтобы опять одни разговоры бесконечные вести.» А барину и возразить на это особо нечего при всёй его учёности. Но так часто бывает, что глупый умному рот затыкает, правда, не всегда таким приятным способом.