Истина в Перьях

Когда Кассандра выходит из дома, на улице уже темно и лишь пара звёзд сверкают застрявшие в этой абсолютно нетипичной черной мгле. Остальные здесь. На земле. Сверкают тысячами крошечных бриллиантовых осколков в сугробах и так податливо проминаются под лыжами очередного ребенка, которому просто весело. От промозглого ветра, что дует Кассандре прямо в лицо, по коже идут мурашки и непослушные перья опять противно топорщатся, делая её чуть ли не в два раза больше. Она слегка задерживается на обледенелом крыльце, пытаясь немного привести себя в порядок и заодно привыкнуть к погоде. Но как-то не выходит. Она прекращает попытки, когда замечает лёгкий налет инея на слегка мокрых длинных перьях, что блестят в теплом свете уличных фонарей и позволяет перьям вновь распушиться. С организмом не поспоришь — так действительно теплее. Со всей этой работой по случаю Нового Года и гаданий, к которым Король и Королева пристрастились лет восемнадцать назад, в замке стоял настоящий ужас из бегающих туда сюда служанок, и её едва отпустили. Эти наседки… Кассандра слегка поскальзывается, но успевает вцепится в коварный лед под снегом мелкими когтями и хмурится. Да, её немного раздражала вся эта орда из белоснежный служанок в почти приторно милых платьях, которые могли, казалось, общаться чуть ли не взглядом, но не настолько. Не до таких слов. Да и в конце концов, она точно такая же была там, сныряла туда-сюда, цокая по плитке. Ну и что, что вместо белого она была грязно-коричневой. Ну и что, что она была выше остальных на голову. Работу она выполняла так же хорошо. Последнее, впрочем, спасало её в любых ситуациях. Слухи при дворе распространялись со скоростью Юджина, и если одна увидела что-то необычное — уже можно было ожидать обступившую это что-то белоснежную орду. Кассандру обычно вежливо пропускали. Она не совсем понимала почему — то ли из-за сходства с Капитаном, то ли из-за зва… должности фрейлины принцессы. И даже она не знала, что это было. У самого фонтана, места встречи, она ещё раз поскальзывается и резко отпрыгивает в ближайший сугроб. Её тонкие, длинные пальцы легко проваливаются, и теперь она по цевку в этом снегу, что неприятно щиплет холодом. Совсем рядом, на этом же холме снега стоит маленькая рыжая девочка, словно на камне. Касс коротко осматривает её и замечает широкие ласты и тихо выдыхает. Облачко пара быстро тает у её губ. Сегодня правда холодно. Девочка-мандаринка тоже её оглядывает, привычно по-утиному чуть выпячиваясь, но, задержав взгляд на коротких темных волосах, тяжело, будто сейчас весь её мир рухнул, вздыхает и забавно шлёпает вниз по сугробу и льду, совершенно не боясь ни провалится, ни подскользнуться. Взгляд Кассандры медленно сменяется с раздражённого на слегка восхищенный. Она шлёпала по льду абсолютно спокойно, будто под ней сейчас абсолютно твердая земля и никакого коварства. Она чуть щурится. Мужество в простом народе, однако. Девочка скрывается за поворотом и Кассандра оглядывается, присаживаясь на холодный край заледеневшего фонтана. Она пытается прислушаться, но ночь едва ли тихая. Дети катаются где могут, радуясь возможностью остаться подольше вне постели, и поиграть в такое нетипичное для них время. Она внезапно замирает в секунду, удивлённой статуей застывает, повернув голову и раскрыв глаза и почти не дышит, когда слышит такой необычный и редкий смех. Снег падает на её темные волосы и почти сразу тает. Она почти не замечает его в этой гурьбе перьев и пуха, его белое пузико целиком сливается с ослепительно белым снегом ледяных горок, что были облиты водой ещё с утра как раз для гуляний, а черная спинка — с тенью домов, что кажутся ещё чернее на фоне сугробов и сосулек с крыши. Но голос она слышит прекрасно. — Я следующий, я следующий! — Пищит карапуз-птенец, чей пух уже немного стал слезать, и садится на его спину, цепляется за лямки фартука как за поводья и чуть толкает его крошечными лапками в бока. Парнишка хмурится, но всё-таки не говорит ни слова, толкается сильными ластами и как пущенная стрела летит по горке, казалось, даже на касаясь льда, под удивлённые вдохи и улюлюканье малышни. Они взлетают, по-настоящему, с трамплина и Кассандра не слышит, но замечает: Вариан имитирует свист ветра. Будто его и так недостаточно. Он неаккуратно плюхается в снег на широкую грудь, но мастерски разворачивается, одним плавником уткнувшись в снег. Птенчик на его спине восхищённо пищит, спрыгивая в снег и Вариан слегка неуклюже поднимается, отряхивая фартук уже руками и тихо посмеивается. Кассандра смотрит на него из-за колоны фонтана, словно прячась и что-то приятно греет её душу. Пусть раз в году, пусть и за что-то, а не просто так, но его принимают ровесники и вот он уже не кажется таким одиноким, как в тишине своей лаборатории в компании одиноких склянок. А ещё у него на затылке, среди черных волос забавное белое пятно, но она никогда о нем не скажет. Он чувствует взгляд, поворачивается и его глаза сверкают как две маленькие звёздочки в свете фонаря, скрываемые мокрой от снега чёлкой. — Кэсси! Касс чуть отстраняется, словно запоздало прячется за колонну, и сдержать лёгкую улыбку почти не способна. Вариан выглядит сегодня даже слишком счастливыми и это не может не радовать. Хоть немного детства у паренька будет. Он подходит к ней, забавно перебирая пухлыми прямыми ножками, широкими перепончатыми лапками слегка скользя по льду и забавно отставляя узкие ласты назад. — Привет. Вижу, ты пришел пораньше. Его лицо становится внезапно словно хитрее, пока он отряхивается от снега, а Касс всё бесстыдно смотрит на его мелкий, остренький хвостик, которым он забавно виляет, стряхивая снежинки. — Я пришел вовремя, в отличие от- — Ладно, ладно, извини. Она коротко закатывает глаза и слегка отклоняется назад, опираясь на руки в толстых варежках и поджимая уже замерзшие ноги. — Пошли? — Да. Вариан оборачивается, чтобы помахать на прощание, но его приятели уже не замечают его, увлечённые уже другими «санями». Касс пользуется секундой и опускается на лёд, вновь беспомощно скользит, но успевает хотя бы создать иллюзию того, что стоит крепко, когда он вновь смотрит. И чтобы едва не упасть снова, уже за его спиной. Всю дорогу она смотрит на него сверху вниз, аккуратно изучая и где-то внутри удивляясь, что он еще не вырос как его отец. Вот Квирин был действительно огромным: высоким и широким, как шкаф. Рядом с ним Вариан казался вечным птенцом. Хотя так оно отчасти и было. Когда они впервые встретились, великий «волшебник» был похож больше на большой темно-коричневый одуванчик в фартуке и пронзительными голубыми глазами, чем на птицу. Он рос на её глазах даже слишком стремительно, и теперь весь его детский пух почти сошёл, обнажая плавное, слегка худоватое для его вида тело и его плотные, мелкие перья. Лишь на плечах и на груди, остался выпирающий из-за фартука пух. Ещё чуть-чуть​ и он будет совсем взрослый. Ещё чуть-чуть и уйдут эти времена, когда приходилось его насильно вычёсывать, потому что пух разлетался по замку почти тополем. Он стал бы почти неестественно серьезным в этом черном фраке с белой грудкой, но на деле он оставался тем же Варианом: смешно бегающим на коротких лапках парнишкой. Она чуть замедляет шаг своих длинных в сравнении ног, словно просто так, и в глазах Вариана резонирует немая благодарность. Забавно он запрыгивает на ограду: сначала наклоняется, почти до земли, а потом резко выпрямляется, толкаясь ногами. Он слегка скользит, но не до той степени, чтобы Касс предложила помощь. Но она слегка расправляет крыло ближе к нему, чтобы он мог ухватится, если что. Но ему и не надо. — Наконец-то зима. Я думал, уже помру от этой жары. — Говорит он абсолютно беспечно, внутренне радуясь, что сейчас он слегка выше её, пока под меховую куртку Кассандры промозглый ветер задувает целый рой мелких льдинок и она скрещивает руки на груди. Год был беден на тёплую погоду, на самом деле. Но, впрочем, Вариану стало комфортно, когда даже деревья покрылись толстым слоем прозрачного, как стекло, льда, так что она решила даже не спорить, физически чувствуя, как перья постепенно белеют от инея. — Да. Конечно. — И дрожит, стараясь идти по снегу. Всё-таки​ зима красивее из окна. Ограда заканчивается внезапно, и Вариан пытается остановиться, расправляя пальчики на лапках, но увы, соскальзывает с камней и плюхается прямо на живот плашмя в сугроб. Касс приподнимает одну бровь, чуть вытягиваясь и уже почти подходит, чтобы помочь, но парнишка сам толкается ластами, плавно проезжая по сугробу, почти не оставляя следа, а потом так же ловко и плавно поднимается на ноги, используя набранную скорость. Вся эта его противоречивость абсолютно её поражала местами. Он — самая нескладная птица, которую когда-либо Кассандра видела, но иногда был настолько плавным и грациозным, что казался почти чужим. А потом он снова подходит к ней, покачиваясь из стороны в сторону, с интересом заглядывая в её глаза и вся его красота превращается обратно в простого Вариана. Она приоткрывает губы, хочет что-то сказать, но все мысли выдувает из головы внезапно поднявшимся ветром с специфическим свистом. А потом ей падает за шиворот ком снега с соседней крыши. И она даже сейчас слышит, как парень её подруги будет оправдываться, что это получилось совершенно случайно и что он никогда бы в жизни не стал бы летать так близко к домам и стряхивать снег на проходящих птиц внизу. В третий раз. Флинн приземляется прямо у открытой двери высокого дома в конце улицы и Кассандра может видеть силуэт своей принцессы в огненном свете камина, словно само солнце там, внутри. Свет растекается по снегу как краски по холсту её альбома, и она машет им рукой, приглашает в дом. Вариан машет ей в ответ и переходит на свой забавный бег. Кассандра же идёт рядом короткой рысью, даже не думая обгонять. Само получается. — Это не было гонкой. — Заявляет он слегка обиженно, когда она первая заходит за порог. Кассандра отряхивает куртку от снега, даже не смотрит на него. — Конечно не было. Но я же всё равно победила. — Она с хитрой ухмылкой снимает куртку и аккуратно отряхивает перья, но всё равно ломает парочку особо длинных от веса инея на них, тихо цокая от обиды. С плотных перьев Вариана снег стекает, как с гуся вода, и она даже ему немного завидует. Он хочет ответить, но… Рапунцель налетает на неё абсолютно бесшумно, незаметной, обнимая со всей своей силы, прижимая все эти густые перья, чувствуя её мощное тело под ними, и прижимает к себе, к своим белоснежным, как зима за окном, перьям в черную точку. Кассандре хочется смотреть на её лицо поцелованное самим солнцем, в зелёные, словно налитые соком листья глаза, но вместо этого она кладет свою голову на её плюшевое плечо и смотрит, не отрываясь и не закрывая глаз со странной пустотой внутри на её идеальное крыло. И на не менее идеально подрезанные перья. Рапунцель была невероятно удивлена, когда узнала, что, оказывается​, птицы умеют летать. Что Юджин умеет летать. А потом ещё больше, когда узнала, что некоторые всё же не могут. В голове звучат ударом колокола слова Миссис Кроули, что остались у неё где-то в сердце уродливым рубцом и каждый раз всплывали пузырями в её глотке, не позволяя и вздохнуть. Нелетающей принцессе — нелетающая фрейлина. Нечего было смущать королевскую кровь. Кассандра не винила её: она была абсолютно практична, что было необходимо в её работе. Кассандре даже не хотелось, чтобы она сказала это как-то помягче: она была абсолютно права. Но что-то внутри противно билось о ребра и было противно и тошно от этих слов и хотелось расправить крылья и вылететь прямо из окна. Кругами витать вокруг золотых шпилей, назло всем, вместе с Рапунцель, и пусть крылья горят от того, что слишком близко они подлетели к солнцу, слишком беспечны они с ветром в своих крыльях. Кассандра расправляла потрёпанные в тренировках и от природы широкие крылья позже. Но каждый раз чувствовала лишь треск суставов от падения и скрип песка на зубах. И вставала каждый раз, плюясь на землю, и пробовала вновь. Чтобы упасть снова, пока крылья не станут ещё темнее от грязи. Если не чего похуже. Иногда, лёжа на песке под жарким солнцем, ожидая, когда боль слегка стихнет и она сможет попробовать вновь, она думала. Что может она тоже была белой, когда-то давно. И может она тоже могла. Когда-то. Однажды Вариан с умным видом заявил, что курицы не летают. Кассандра скрыла обиду за усмешкой. Конечно не летают. А потом показала, как целый легион слуг в белых чепчиках взмыл, как пух на летнем ветерке, на верхние несущие балки в дворце при одном только слоге «кры-». Больше парень не умничал. И купил книгу по орнитологии. Она сама видела, на его столе, когда он замерял её размах. И каждый раз потом он смотрел ей в глаза с такой тугой, связанной по рукам и ногам грустью, словно выносит больному тяжёлый приговор. И мямлил беззубо, что не знает, почему у неё не получается. Кассандра мысленно ненавидела и благодарила его за это. Какая-то​ бунтарская часть внутри неё кричала, чтобы наконец ей сказали правду, растоптали все её детские мечты в пыль, сломали, вывернули бы те бесполезные отростки, которые она зовёт крыльями, вырвали с мясом и выбросили бы вместе с другим мусором. И саму Кассандру заодно. Но она понимала, внутри, что не переживет этого. Пока что. Поэтому она падала вновь и вновь, глотая пыль и поднимая глаза на такое далёкое солнце в немой мольбе, подставляя щеки под его всепрощающее тепло. Она переводит взгляд на парнишку, что переминается с ноги на ногу в проходе, чувствуя себя немного лишним. Вариан был рожден без единого шанса, но он принял это абсолютно спокойно. Стойко, даже. Она не может вспомнить, чтобы он жаловался на свою неспособность. Она даже не может вспомнить, чтобы он хоть раз говорил, что хотел бы летать. Даже после всех её тренировок. Вариан был счастлив с тем, с чем родился, и Кассандра не могла не восхищается этим тихо, в глубине души. Наверное, знать точно, что шансов нет, лучше, чем наивно предполагать, что они возможны. Она запоздало обнимает Рапунцель и закрывает глаза. Они выбрали отдельный дом для гаданий все вместе, единогласно. Под высокой крышей забавно перестукиваются висячие жердочки и что-то похожее на круглую кровать. Наверняка желание Лэнса, который почему-то не любил ни ходить, ни обычные кровати. Для Рапунцель это было чем-то​ вроде пропущенного подросткового бунтарства, попытки хоть немного и недалеко уйти от родителей, особенно после того, как её почти что заперли в замке. У Кассандры любой пыльный подсвечник, любой немытый пол, любые не политые цветы уже почти вызывали нервный тик и ей было приятно вырваться за пределы работы. Юджин плохо переносил всю ответственность и ещё хуже — взгляд отца своей любимой. За Лэнсом всегда тянулся след из гвардейцев и лжи и хотелось стряхнуть и одно и другое, но это проще сказать, чем сделать. Вариан прятался от тяжёлого взгляда отца и пустующего места за праздничным столом. У всех была причина сбежать в эти деревянные уютные стены, разжечь камин и на секунду забыть о своих жизнях. За её спиной Рапунцель мило болтает с Варианом о зиме и о том, что наконец-то эта вся жара кончилась. Кассандра вздрагивает от одного только разговора, проходя в комнату. Лэнс уже облюбовал себе мягкий пуф, завалившись на него всем своим весом и распушив перья, и сейчас грелся у камина, уже заметно убавив закуски и имбирных зверей в стеклянной плошке, блестящей от танцующих языков пламени. Кассандра никогда не могла не улыбнуться при его виде. Перья на его животе были с черной окантовкой у края, что создавало иллюзию тюремных полос. Можно выпустить человека из тюрьмы, а вот тюрьму из человека придется выгонять, почти как тараканов. Он приветствует её бархатным басом и Касс тихо кивает, присаживаясь на мягкий диван и отмечая, как он опасно скрипит. Когда все садятся по местам, формируя неровный круг, Рапунцель гасит камин и садится прям перед ним, забавно подминая пушистые до самых когтей ноги под себя и казалось, что она сидит на огромном крапчатом облачке. — Я читала о этом обряде в книге моей… матушки. — Она молчит секунду, не более, но взгляд Юджина уже почти болезненный, а рука незаметно, почти случайно опускается куда-то на бок. — Он очень древний и основан на мифе, что огонь всегда обнажает истинную сущность. Кассандре стало не по себе и она чуть напряглась, прижимая крылья, а Вариан сидел с недовольным, но слегка испуганным видом, словно этот обряд реально мог сработать и ему придется поверить, через силу. — Каждому надо сдать по перу. Надо его сжечь и левой рукой провести по пеплу. Потом, через банку с водой, посмотреть на пепел. Вода тут имеет значение противоположности. Половины, иначе. В книге говорилось, что пепел должен подсказать что-то о суженном. Его вид, а может что-то​ из внешности… — Она тоже выглядит слегка напряжённой и этот обряд с каждым словом действительно похож на какую-то древнюю, опасную магию. — Блонди, ты можешь посмотреть на меня в любой момент, ты же знаешь. — Юджин слегка глупо улыбается и её словно отпускает. Она выдыхает и улыбается ему в ответ с такой нежностью, что и огонь и пепел не нужны. Кассандра сидит с Варианом в одиноком уголке скептиков, и если Вариан отрицает магию, Кассандра отрицает едва ли не половину своей жизни. Кто-то однажды сказал, что это уже их хобби — отрицать. И кто-то однажды получил в лицо. Рапунцель начинает первая в этой повисшей, непонятной тишине. Она выбирает обрезанное маховое перо, кладет перед собой и в свете одинокой свечки, что стоит в середине круга и танцует от лёгкого дуновения сквозняка из полуоткрытого окна, её лицо выглядит почти пугающе уверенным. Лэнс сразу выбирает пуховое перо с черной каёмкой, но держит его в пальцах, слегка покручивая между подушечек. Иначе унесет. Юджин тоже выбирает маховое, длинное и абсолютно целое, свою главную, чёрную, как обсидиан, гордость. Вариан долго осматривает всё своё жёсткое, плотно прилегающее к телу оперение. А потом с тихим вымученным выдохом собирает немного пуха из манишки на шее и сидит, слегка сминая их в влажных от нервов руках. Кассандра тоже осматривает долго, но выбирает самое красивое и самое бесполезное, что есть. Их хвостовых перьев она достает длинное, обломанное на конце перо, темно-зелёное, и оно почти волшебно сверкает изумрудным блеском в свете свечи. Конечно, это был не отцовский роскошный хвост. Но всё же. Хоть что-то, что связывало её с ним. Вариан засматривается на его огненные отблески и изумрудное сияние, когда она слегка покручивает его и ему где-то внутри кажется, что ей не идёт этот чрезмерный блеск. Не идёт и всё тут. Вопреки тому, что внешность не выбирают. Он смотрит в её тепло-зеленые, как умирающая трава, глаза и огонь свечи танцует в тьме её маленького зрачка, словно точным ударом разрезая его на две части. Кассандра чувствует и плавно моргает, и Вариану кажется, что он видел короткий, серебряный, как лунная гладь, отблеск третьего века, переводя взгляд на парнишку, и огонь перекидывается на её радужку, словно сжигая почти половину всей зелени внутри. Вариан почти сразу отворачивается, подставляя лицо под жёлтое сияние свечи и Касс замечает, как он прокусывает нижнюю губу и как верхняя выпирает ещё сильнее, остро выделяясь в этом сплошном дрожащем свете огня. Она протягивает ему молча имбирного медведя и он так же, чуть напряжено прикусывает его передними зубами, но не откусывает, а просто держит во рту, слегка прищурившись от вкуса и наполняющего всего вокруг собой запаха. Горький дым распространяется по комнате и Кассандра тихо чихает. Огонь пожирает черной смолью идеально белое перо, смывает всё черные точечки в одну, словно ночь поглощает свет дня, а пламя танцует на самом краю пера как мифическое северное сияние где-то на далёком севере. Они терпеливо ждут и сверкающие на черном фоне ярко-рыжие участки отражаются звёздами в глазах каждого. Вариан специально проверил. Она сводит пепел рукой и долго, очень долго смотрит в банку с воистину королевским упрямством. А потом переводит такой же взгляд на Юджина. Он слегка поворачивает голову на бок, смотрит даже с волнением, и Кассандре хочется усмехнутся. Она не много понимала в этих делах, но если что-то​ и знала, так это то, что Рапунцель любит Юджина. А Юджин — Рапунцель. И никакие золотые волосы, никакая темная магия, никакая алхимия, никакие обряды это не изменит. Ничего не могло. Она смотрит на них с тихим щемящим чувством где-то в глубине грудной клетки, как смотрят люди на внезапное проявление чувств. Рапунцель по нервной привычке убирает прядь золотых волос с лица и смотрит на него с теплотой самого солнца, и кажется остальным, что они слышат капель сосулек с крыши. Она садится к нему ближе, неожиданно довольная и счастливая и Юджин щекочет её щеку острым кончиком махового пера. Он решил не гадать. Ему незачем. Рапунцель сама выбрала своего суженого. Дальше гадает Лэнс. Перышко почти не дымит, сгорает незаметно, не оставляя даже тонкой струйки дыма, но пепла остаётся странно много для такой мелочи и он широкой ладонью смахивает его. Юджин заразительно прыскает в кулак и Вариан слегка его подхватывает, даже не понимая, что происходит и наконец откусывает печенье. Лэнс заглядывает в банку и на его лице то ли ужас, то ли воодушевление. Скорее всего смесь. — Это даже не орёл, это целый альбатрос! — Говорит он, захлёбываясь смехом, и хлопает внезапно замершего Лэнса по плечу. Кассандра чуть приподнимается со скрипом дивана под ней и видит неровный крест, одна из частей его длиннее чуть ли не в два раза другой. Она удивленно вскидывает брови и смотрит на поджавшего губы Лэнса. А Вариан протягивает ему печенье, и тот медленно кивает в знак благодарности и садится на самый край пуфа, поглощённый какими-то своими мыслями. Не успевает Рапунцель поднести пух к пламени, как он яркой звездой рождается, в секунду сгорая, освещая помещение чуть сильнее и она роняет его на бумагу, тихо ойкая. Не было даже пламени — огонь поглотил его быстро и ярко. Остался лишь пепел и немного дыма. Кассандра заглядывает в взволнованное лицо Вариана и видит, как даже зрачки не успели так быстро среагировать и только сейчас начали обратно расширятся, привыкая к полутьме. Вариан неуклюже спрыгивает с дивана и смахивает пепел правой рукой. Никто не заметил, но все затаились и с интересом следят за его движениями. Он задерживает руку на пепле и Кассандра тихо ухмыляется: видимо, принцесса с метрами золотых волос всё же пошатнула его скептичную точку зрения. Взгляд его странно напряжен, но вскоре он рывком руку приподнимает и ставит банку. В витиеватых переплетениях пепла он плохо что может разобрать и он прищуривает один глаз в непонимании. Алхимия как-то… понятнее, в своих знаках. Рапунцель, замечая его промедление, двигается ближе, упирается плечом в его и смотрит в банку. Кассандре видно мало за их спинами, но то, что даже Рапс замерла, странно её напрягает. — Похоже на… Киви? — Изо всех сил Рапунцель по страницам вспоминает всех птиц из учебника по орнитологии, но мало какие птицы действительно напоминали собой что-то между крестом и ромбом. Вариан отряхивает руки от пепла в стороне и смотрит на неё скептично. — Может это… воробей какой-нибудь. В профиль. С раскрытыми крыльями. — Юджин пожимает плечами. Касс чуть приподнимается и заглядывает за плечо подруги. Она знала не так много птиц, на самом деле, но может, вдруг, по какой-то нелепой причине сейчас она может угадать. Она всматривается в этот ромб и откидывается назад. Куда уж там. — Может это страус. — Говорит она, скрещивая руки на груди и все на неё оборачиваются. — Который сидит. Отдыхает. Вариан недовольно вскидывает одну бровь, а Кассандра думает, что ему бы вполне подошёл кто-то, кто умел бы отдыхать. Но только не страус. Пепел Вариану заботливо отдают и он держит его в дрожащих от волнения руках и всё смотрит в него, напряжённо щурясь, будто если он прищурится достаточно сильно, пепел сам выложиться в имя, расу, дату рождения и место жительства. Кассандра легко толкает его в бок и он от испуга на секунду скашивает глаза на переносицу, а потом быстро-быстро моргает, потирая глаза. Она кладет руку на его плечо и Вариан, кажется, впервые за всё время гадания тяжело выдыхает и опускает бумажку с пеплом на свои ноги. И мягко улыбается ей. А Касс думает, что может ей тоже гадать не стоит. Рапунцель водит её пером по огню, выше, в красных слоях, ниже, где пламя синее, словно вековой лёд, но её влажное перо упрямо не хочет гореть, лишь противно дымя и едким запахом забираясь в ноздри. Лэнс чихает первым, но хотят явно все. У Рапунцель уже слегка устает рука, но она держит его у пламени, но перо лишь темнеет, теряет этот блеск, но не как не горит, не сгорает. — В огне не горит, в воде не тонет. — Ворчит Юджин и коротко кашляет от дыма после, чуть отмахиваясь от него рукой. Кассандра лишь закатывает глаза и подбирается ближе, оперевшись локтями в колени. Перо всё продолжает свою борьбу и Кассандра решает слегка нарушить обряд. Иначе они останутся тут и на следующий день. Она легко перехватывает перо за длинный очин, легко касаясь руки Рапс, и проводит по стержню пальцами. Перо кажется стойким, совершенно неповрежденным со стороны, но стоит до него дотронуться, как оно тут же опадает вниз, на бумагу пеплом, без всякого сопротивления. Кассандра хмыкает, поджимая губы, а за её спиной коротко чихает Вариан. Всем, кроме, конечно, Кассандры, почудилась очень явная, с длинными ногами, гарпия, на что девушка молча покачала головой и уселась обратно в свой угол дивана под всеобщее веселье. И тоже не смогла сдержать глупой улыбки, смотря на слегка обиженного Вариана. Когда все улеглись было уже далеко за полночь. Рапунцель и Юджин разделили кровать у самой крыши и спали одним чёрно-белым комком. Лэнс был чуть ниже, сидя на небольшой качающейся балке, что тихо и монотонно поскрипывала в своём движении, незаметно убаюкивая его. Кассандра лежала на всё том же диване и всё смотрела в бесконечный темный потолок и хоть он уже плыл и качался сам в её сознании, сон никак не шел. На самом деле, Рапунцель предлагала им места наверху, всё же, в этом был весь смысл и они были действительно уютными. Но как бы не осматривала их Кассандра, земля казалась ей более… безопасной. Да и не только ей. Вариан отказался сразу, даже не дослушав предложения Рапунцель и Касс понимала почему. Худо-бедно она могла спланировать вниз и даже не сломать себе пару костей. Для Вариана это же было просто падение со всем вытекающим. А ждать пока проснется Лэнс или Юджин, было стыдно. Как и будить их. Так что сейчас он лежал с ней на узком диване, уткнувшись в мягкое, но ещё совсем слегка влажное оперение крыла и сопел ей куда-то в ребра. Ему врядли было холодно. Таким, как Вариан, холодно никогда не бывает. Скорее ему не нравился слишком жёсткий диван, от которого болела голова. Сквозь пелену сна она чувствовала его сбившееся дыхание, когда он шептал что-то быстро и невнятно и Кассандра кивнула, лишь для того, чтобы он угомонился и уснул. И в принципе это сработало, он спал абсолютно спокойно, случайно зажевав во сне кончик своей чёлки и из-за этого слегка слюнявлясь. Она тяжело выдыхает и аккуратно подцепляет его волосы с такой необычной прядкой и Вариан забавно морщится, почти что просыпаясь, и закидывает на неё свою коротенькую лапку. Девушка слегка прикрывает его краем крыла и продолжает смотреть в потолок, что освещается лишь серебристым светом луны из окна. Спинка дивана почти полностью скрывает Кассандру от его, но она видит, как блестит кусочек её потрёпанного крыла в его белом свете, бросая неровную, исполосованную тень. И мелкий лучик падает на её лицо, заставляя чуть жмурится. Она смотрит в потолок, поглаживая Вариана, и думает сразу обо всем своим будущем. О муже, что внезапно, но не совсем, окажется гарпией. О жене Вариана, что так же внезапно окажется… Чем-то кроме страуса, она надеется. Она смотрит в потолок так, будто там, как и пепле, будут написаны ответы на все вопросы и ей хочется посмотреть на него через банку с водой. А потом ей кажется, что она слишком много думает. Она вновь аккуратно поправляет его длинную чёлку и решает, хотя бы на сегодняшний день, что судьба, как и будущее, очень далёкое будущее, пока её настолько не волнуют. И переживать о нем в молчаливой беседе с потолком — в высшей степени бестолково. Бок приятно греет мальчишка и его лоб непривычно обжигает её губы, когда она мягко касается его, и она закрывает глаза, проваливаясь, проскальзывая в сон от чрезмерной усталости. И где-то внутри неосторожно думает. Что быть нелетающей имеет свои плюсы. И гадания это абсолютная глупость.