Телохранитель киллера

      Мы часто ложимся спать с иллюзией, что завтра будет лучше, чем вчера, и проблемы исчезнут. Так смешно. Я просыпаюсь так быстро, будто и не засыпал, кажется, вот только-только прикрыл глаза, и тут же серая хмарь осенней ночи уже изображает робкий намёк на рассвет. В груди сердце трепещет, как пустой пакетик на ветру. Расползаются обрывки сумбурного сна, сменяясь не менее сумбурными мыслями, а следом такими же сумбурными образами. Реальность шевелится на теле холодными щупальцами, проникает под тонкую пижаму, покалывает иголочками в затёкшей руке, врывается в мысли незнакомой мелодией, такой близкой и в то же время необъяснимо далёкой.       Я протягиваю руку, и пальцы хватают пустоту, проходят сквозь и замирают на давно остывшей половине постели. Неужто привиделось? Резко сажусь и тут же проваливаюсь в никуда, сердце заполошно стучит в горле, не поспевая за скоростью падения, а следом камнем приземляется внизу живота, и я распахиваю глаза, судорожно дыша и сжимая в руках руль.       — Я здесь, — Тэн смущённо улыбается, будто, пока я дремал, он успел створить непотребство. Замечаю у него припрятанный в рукаве мобильный. Опять фотографировал? Либо снимал, как я храплю, либо ещё хуже — пускаю слюни.       Вокруг всё белым-бело, при этом света белого не видно… Каламбур. Прямо как моя жизнь.       — Слишком мало сплю в последнее время, — сетую устало, делаю радио потише и разминаю затёкшие руки и шею. Середина ноября ознаменовывается нереальным снегопадом. Всё утро крупные хлопья сыплются с неба, будто хозяйственная госпожа Зима решила в один день перетряхнуть все свои подушки, и небеса прорвались, засыпая нас белоснежными липкими перьями-снежинками.       Смотрю на Тэна, на его тёплую куртку с пышным белым мехом на капюшоне, на его тёплые ботинки и на то, как он прячет озябшие пальцы между колен. В салоне тепло, он даже расстегнул куртку, но всё равно руки у него мёрзнут, будто не прожил всю жизнь, колеся по миру, а жил где-то в инкубаторе с круглосуточно светящим солнцем и мягким тёплым бризом.       — В бардачке перчатки. Надень, если холодно.       — Да нет, всё нормально… Подремли ещё, если устал.       Теперь он прячет руки в рукава, словно в муфту, словно своей попыткой позаботиться я его обидел.       Я хотел, чтобы он остался дома, пообещал никуда не лезть, ничего не вытворять, двери незнакомцам не открывать и вообще вести себя прилично, но он увязался за мной, и вот мы стоим в километровой пробке среди снежных сугробов, в которые превращаются машины и тротуары. Спать хочется неимоверно, а ближайший автомат с кофе увижу нескоро.       — Представляешь, — Тэн машет телефоном, — прогноз погоды показывает ноль градусов и дождь, а также сильное понижение атмосферного давления. Ладно давление, а где они дождь увидели?       Звонит мой телефон, и я сразу принимаю вызов.       — Ну ты где?       — В пробке стою.       — Давай быстрее, мне надоело ждать.       — Я не виноват, что тебе именно в такой снегопад приспичило встретиться, — надеюсь, дело действительно такое важное, как он грозится, и не является результатом белой горячки.       — А я не виноват, что… Ой, ладно, забей. Купи кофе. Две шутки. Внизу будет автомат. И поторопись.       Собеседник отключается, а я хмыкаю. Раскомандовался…       Джехён позвонил сегодня утром с незнакомого номера, и я не сразу узнал его голос, осипший, чужой. Потом вспомнил, что он, вроде как, должен быть в лечебнице, именно об этом рассказывал Чэнлэ Джисону, когда втирал последнему лекцию о вреде алкоголя и развязной жизни. Уверен, лучшего примера аморальности и падения чем Джехён не найти, но не уверен в том, что пацан услышал хотя бы половину из сказанного, пока играл на PSP. Чэнлэ его слишком балует…       С Джехёном мы договорились о встрече сразу, как только я услышал о «мне известна твоя проблема», даже не подумал отказываться. До сих пор я опасаюсь, что внезапное «свидание» окажется ловушкой, но выбор у меня небольшой. Я страдаю от нехватки информации, потому сгодится любая зацепка даже от безумца.       Мы наконец вырываемся из застопорившегося потока, сворачиваем на второстепенную улочку, а через минут пятнадцать оказываемся в нужном месте. Я открываю сообщения и сверяю адрес — говорить вслух Джехён не захотел, прислал смс-кой, а я и не настаивал. Не уверен, что меня прослушивают или отслеживают, но чем чёрт не шутит?       Останавливаю машину на обочине около высотки среди множества других машин и выхожу на улицу. Сырой холодный ветер сразу вздымает полы плаща, залетает за шиворот пригоршней колючих, мгновенно тающих снежинок, и я быстро застёгиваюсь, повыше поднимаю ворот, стараясь сохранить последние крохи уюта. Вроде, и мороза нет, а мерзко так на улице, противно.       — Общежитие университета Кунмин, — читает Читтапон вывеску на фасаде здания и вываливается следом за мной, потягивается, хрустя косточками, и вмиг скукоживается, когда ветер швыряет ему в лицо очередную порцию снега. — И чего его сюда занесло?       — Прячется, наверное. А ты полезай обратно, нечего на холоде стоять.       — Что? Я же с тобой приехал.       — Вот именно. Ты настаивал: «Я еду с тобой», вот, своего добился, поехал. Но я не говорил, что возьму тебя на разговор, так что дуй в машину. И не смотри на меня так, не думаю, что он обрадуется, увидев кого-то кроме меня.       — Звучит так, будто он тебя на свидание пригласил. Всё-всё, молчу, — примирительно подняв руки, он ныряет обратно в машину и обиженно смотрит на меня через крохотную щель в залепленном снегом окне. Я стираю липкую массу с окна, чтобы открыть ему обзор хотя бы на минуту, и взбегаю по ступенькам в здание. На входе вахтёр провожает меня ленивым взглядом, приняв за студента, а я бегом, пока он не передумал, покупаю в автомате у стены три больших стакана кофе и на лифте поднимаюсь на последний этаж. Не знаю, как на этажах ниже, но здесь царит запустение. Шагая по длинному коридору, я заглядываю в комнаты, так как дверей у половины вообще нет, а в некоторых идёт ремонт. В конце у окна курят несколько парней.       Подхожу к грязно-бежевой двери с выцветшей поцарапанной наклейкой Rolling Stones и стучусь.       Джехён открывает примерно через минуту, лениво высовывает голову наружу, осматривает сначала коридор, следом меня, а когда его взгляд останавливается на кофе, выхватывает стаканчик и, оставив дверь нараспашку, возвращается обратно. Захожу за ним.       — Тебя только за смертью посылать, — он хлебает горячий напиток так жадно, будто целый год не пил. Вид у него измученный, осунувшийся, хотя побриться и переодеться он всё же соизволил. Неужели для меня так расстарался? Скорее всего, у него вскоре другие планы.       — Только не говори, что я по такой погоде сюда ехал ради твоего кофе.       — Ох, мне бы очень этого хотелось. Кофе… — он поднимает стаканчик на манер тоста в сторону кровати и мечтательно закатывает глаза — В постель. Ммм…       Сделав последний глоток, сминает стаканчик, бросает в угол, где уже валяются несколько бутылок из-под пива и пустые пачки снэков.       — Но я же не совсем скотина.       Оглядываюсь, пытаясь понять, как гордый Чон докатился до подобного жития. Моя полупустая квартирка выглядит сказочным пряничным домиком по сравнению обшарпанной комнатушкой. Пахнет здесь казёнщиной и чем-то неуловимо чуждым, холодным. Похожий душок витает в старых домах, где доживают свои последние деньки одинокие старики. Крохотная железная кровать со смятой постелью и небрежно брошенными поверх одеяла двумя дорожными сумками, крохотный холодильник в царапинах и коричневых потёках и такой же крохотный столик с двумя допотопными табуретами, от вида которых сразу начинает болеть задница.       — Чего встал как засватанный? Присаживайся на чудо инквизиторское. — Джехёна совсем не тяготит атмосфера, он указывает мне на табурет и тоже мостится напротив, подгибает под себя ногу, берёт второй кофе, с ловкостью фокусника извлекает из ниоткуда свою неизменную флягу и доливает содержимое себе в стаканчик, а потом вопросительно кивает мне.       — Это обязательно? — я отказываюсь и отпиваю. Кофе уже остыл, да и привкус у него так себе. Честно говоря, неплохо бы подобную бурду чем-то разбавить.       — Зря отказываешься. Итальянцы это называют корретто*. То есть «исправление напитка».       — А что, напитки без алкоголя надо исправлять?       — Именно… Итальянцы знают, что к чему. Тем более для храбрости мне нужен допинг, я и так со вчерашнего дня не пью. Почти.       Джехён молча протягивает мне пухленькую папку, и я без слов, но с дурным предчувствием беру её. Минуты идут, я перелистываю листок за листком, и когда дочитываю, руки у меня трясутся. От предвкушения, от недостающих кусочков пазла, которые буквально сыплются мне на голову, и я не успеваю помещать их на нужные места. И от страха. Здесь не только нужное мне, но и то, что я бы хотел скрыть от всего мира — на одной из страниц я вижу досье на Ангела. Некоторые строчки на страничке закрашены чёрным, но имя и фото на месте, и даже о его отце написано достаточно, чтобы понять, что к чему. Мне не удаётся сохранить невозмутимость.       — О, вижу, для тебя многое уже не новость.       Мы сталкиваемся взглядами, я первым не выдерживаю и опускаю голову.       — Ты таким извращённым способом решил от меня избавиться? Или поиздеваться решил? — мне стоит неимоверных усилий усидеть на месте и не дать драпа на всех парах из проклятой общаги. Если папка попадёт не в те руки… Такую подставу я не вывезу.       — Избавиться? Вряд ли. Иначе мы бы тут не сидели. Поиздеваться? Возможно. Ты же всегда был до тошноты правильным, а тут такое. У меня даже самооценка поднялась. Видя, что люди вокруг меня не идеальны, я чувствую себя лучше.       — Имея такие улики на руках… ты бы мог вернуть доверие Чэнлэ. Ты же так хотел этого. Зачем меня позвал?       Вздохнув, Джехён трёт подбородок и опирается спиной о стену.       — Длинная история. И позорная. Пару месяцев назад я серьёзно облажался. В очередной раз нажрался в очередном баре, влез в драку. Ты же знаешь, у меня язык без костей. Я тогда лыко не вязал, меня бы забили, но по закону жанра внезапно объявился герой… Такой красавчик, слегка за тридцать, невысокий, тощий, скуластый, в хорошем костюме, всё, как я люблю… Как оказался у него дома в постели, помню плохо, хотя было весело. А наутро выяснилось, что я настоящее трепло и наболтал лишнего. Много лишнего. И повис у этих ребят на крючке.       Забрав папку, он листает несколько страниц, разворачивает ко мне и тычет пальцем с обгрызенным ногтем в фото.       — Вот он заправляет всей бандой. Но докопаться до его босса я не смог. У меня нет ни одного доказательства, всё на уровне слухов и баек. Именно он организовал побег Ван И…       Замолчав, Джехён явно ждёт моей реакции, и пусть запоздало, но она приходит со всем спектром меняющихся эмоций и отрицаний.       — Они не должны были стрелять в тебя. Правда. Если бы я знал…       Знаю. Если брошусь сейчас на него и попробую придушить, он даже не станет сопротивляться. Вижу по его лицу, по сжатым губам и потухшим глазам. Чувствую себя выброшенной на берег рыбой: могу ещё цапнуть, больно цапнуть и буду прав, но что селёдка, что акула, на суше они равны, и участь у них одна. Закрываю глаза, глубоко вдыхаю и долго, очень долго выдыхаю. Джехён мне не мешает. Убивать сегодня его точно не буду — в последнее время я намного легче справляюсь с шокирующими новостями.       — Значит, именно ты был той… крысой? Чэнлэ удавится, если узнает.       — Я. И Чэнлэ не узнает, если ты ему не скажешь. По просьбе дяди я собирал информацию на местных шишек. Чэнлэ такие методы не одобрял, я действовал за его спиной. А когда вляпался… открыл новые перспективы. Я втёрся в доверие. Я был крайне аккуратен, водил всех за нос, агентство не понесло никакого серьёзного ущерба. А это, — постучав пальцем по папке, Джехён снова подсовывает её мне, — отличная возможность для нашей семьи начать сотрудничество с людьми, не замешанными на криминале. А кто замешан, пусть понервничает и попотеет. Чэнлэ будет знать, кому доверять, и сможет решить нынешние проблемы. Вам нужно добраться до главного, либо распугать тех, кто трётся около него.       — А я тут причём? Где я, а где все эти люди? А Чэнлэ в последнее время мне совсем не доверяет. Тебе стоит самому с этим разбираться.       Или мне стоит разобраться с тобой. Уверен, если подойду к делу со всей серьёзностью, я его одолею. Джехён не в самой лучшей форме, и я… Нет! Ради Тэна я готов на многое, но… Сомнения и страхи отражаются на моём лице, потому Джехён спешит объясниться.       — Тебе не стоит переживать о киллере. Знаешь, мы все «с душком», у каждого свои грехи. В последнее время меня мораль не особо беспокоит… Я знаю, что Ангел не в ладах с «Фениксом», и там что-то странное происходит, если он поможет нам такое на руку. Впрочем, им сейчас не до него. Чтобы получить некоторые файлы, я взломал их базу и попался. Сейчас они все усиленно ищут меня и подчищают хвосты. Я не могу вернуться, я в бегах.       — Джехён…       — Ты всегда был слишком правильным, но что мне в тебе нравится — ты всегда сначала задумываешься о подоплёке и не станешь действовать необдуманно. Потупишь немного, но примешь правильное решение. Ты единственный, кому я могу довериться. С Лукасом и Ютой я не в ладах, Чону сам себе на уме, а Чэнлэ… Я на него обижен и знаю, что он меня так легко не отпустит. Он, между прочим, меня в дурку засунул. А за такое… убьёт без раздумий и сам сунет голову в жернова. Ты его не знаешь, чтобы не подставлять никого из своих, он попытается всё сделать сам и обязательно сдохнет геройской смертью.       — То есть ты решил, что геройской смертью должен сдохнуть я? Так? — от подобной наглости у меня сводит челюсть, от чего щёлкаю клыками. А ведь я почти избавился от этой привычки. — Думаешь, у меня проблем мало?       — Да знаю я твои проблемы! Герой-любовник… Такие хорошие мальчики как ты всегда влюбляются в неправильных парней, это аксиома. Но в целом ты неправильно меня понял — я хочу, чтобы ты пошёл к Чэнлэ. Всё показал ему и проследил, что он не влезет в разборки в одиночку. Будет отлично, если он свяжется с отцом. Понимаешь? «Феникс» — всего лишь верхушка айсберга.       — Чэнлэ не зря тебя в дурку засунул. Ты бредишь. Ещё недавно ты был готов меня в порошок стереть, обвинял в предательстве и ещё черти чём. А сегодня… — отталкиваю папку на другой конец стола, будто она ядовитая, с грохотом отодвигаю табурет и встаю.       — Так и знал, не следовало сюда ехать. Разбирайся с этим дерьмом сам.       — А как же твой Ангелочек? — голос Джехёна звучит насмешливо, а я останавливаюсь. — Досье на него — моя плата тебе за помощь. Доделай то, что не смог я, и никто не узнает о грешках твоего тайца.       — Теперь шантажируешь?       — Ну, ты же знаешь меня. Язык без костей, а совесть свою я давно пропил. Но, клянусь, если бы мог, сделал бы всё сам. Ты же видел, у меня крыша протекает, я не знаю, когда снова башкой двинусь и начну творить дичь. У меня оно накатывает, понимаешь. Ну, там на полнолуние, в ретроградный Меркурий, или когда забываю надеть шапочку из фольги… — даже если он и шутит, его тон говорит об обратном. — Я больше года собирал информацию и любой ценой хочу защитить семью. Нас же задавят, если оставить всё, как есть. Ты ведь понимаешь, о чём я? Ты ведь такой же, только крыша у тебя на месте.       Ох, Джехён мне льстит. Порой я сам себя не узнаю и не контролирую свои действия. Вот сейчас логика кричит бежать отсюда без оглядки, а я продолжаю стоять и пялиться на парня, который слишком сильно изменился за последние годы. Не осталось больше того Джехёна, лишь его бледная оболочка. Он скачет с одной темы на другую, изредка в нём чувствуется проблеск того самого старого Чона, который мог решить любой вопрос по щелчку пальцев, параллельно вынося всем присутствующим мозг. А может, я не прав и сужу слишком поверхностно. Чем я лучше него? Утаиваю информацию от начальства, скрываю убийцу, покрываю преступления, вру. Ложь уже впиталась в мои кости, окрасила их чёрным. Как другие люди живут с таким грузом? Прошло всего чуть больше месяца, как в моей жизни появилась куча сомнительных переменных, а я уже чувствую, насколько изменился, чувствую, как разрушился мой мир, подстраивая, продавливая меня под себя. Я устал. А что же чувствует Джехён, живущий в таком ритме довольно долго? Я не имею права его осуждать. Лишь опасаться, ведь его «крыша» может поехать в любой момент, даже сейчас… Наверное, стоит наобещать ему с три короба, заполучить чёртову папку, а потом сжечь в первом попавшемся мусорном баке, чтобы ни одна живая душа не увидела её содержимого.       Возвращаюсь и сажусь на табурет.        — Все твои мерзкие мыслишки написаны на твоём лице, — не зря никто и никогда не считал его дураком — Джехён и сейчас меня мигом разгадывает. — Знаешь, я бы и рад поймать пулю. Но вот, ирония судьбы, когда ищешь смерти, она, кокетливая сука, начинает от тебя прятаться. Зато когда убегаешь, чувствует азарт и обязательно погонится за тобой. Потому в нашем деле так успешны самые рисковые, и так быстро умирают те, кому есть, что терять. Ипотеки, жёны, дети, загородный домик с неоконченным ремонтом и барбекю на заднем дворе… Когда обрастаешь уютным дерьмом, начинаешь волноваться, дёргаться, жалеть — кому же всё достанется, когда ты сдохнешь? Кто присмотрит за твоими отпрысками? А кто будет трахать твою жену? Вдруг тот смазливый сосед с лестничной площадки? Или твой лучший друг, чей взгляд ты однажды поймал на крохотных сиськах своей благоверной? Вот так и живёшь в вечном страхе, а потом бесславно сдыхаешь, заслоняя чужую жопу своей благородной грудью. И ты такой становишься, — он грустно ухмыляется и переводит дух. — Нашёл свой маяк, летишь на его свет, как безмозглый мотылёк на огонёк свечи. И не понимаешь, что сгоришь, глупенький. Но… не мне судить твой выбор. Я свой тоже уже сделал.       Джехён зрит в корень, я и сам не раз задумывался, что толкает меня повторять свои ошибки? Но слышать правду больно. И я даже не подозревал, какой надлом в нём, а самое обидное то, как он резонирует с моим. Нет, у нас разные жизни, мысли, проблемы, но он так точно подобрал слова, так метко воткнул в меня, будто иголки под ногти загнал.       — В чём твоя драма, Джехён? Что тебя сделало таким? — вопрос срывается с губ, прежде чем я успеваю осознать его и остановиться.       Он на миг замирает с серьёзным лицом, но тут же изгибает губы в ехидной улыбке. Почти знакомой, почти такой же, как прежде.       — О, для подобного разговора у нас атмосфера неподходящая. На широкой кровати, после хорошего секса, в тёплых объятьях, когда больше не остаётся секретов внешних, хочется поделиться секретами внутренними… Но ты же отказался. Больше предлагать не стану. В глазах других гордости во мне не осталось, но позволь мне оставить её хотя бы в своих глазах… Ну так что, возьмёшься за дело?       — Хватит втирать о гордости. Не уверен, что могу доверять тебе. Не хочу превратиться в твою копию.       Он бледнеет, отворачивается. Не нужна ему гордость, он тоже не любит тайны, не хочет скрывать боль и больше не может быть сильным. Прошлое сломало его.       — Просто не убивай маленьких девочек, даже если они целятся в тебя из пистолета, и в их глазах давно нет детства, только жестокость. После смерти они снова превращаются в детей, и обида их в глазах сожжёт тебя изнутри, а потом будет годами приходить в кошмарах. — Взгляд Джехёна стекленеет, его душа словно отправляется в прошлое, а тело остаётся здесь — бездушная оболочка, пустая и безликая. — Это была крохотная деревня на границе с Мьянмой. Нам поручили уничтожить перевалочный пункт и нарушить поставки опиума в Китай. Там было много вооружённых взрослых и ещё больше детей, которые помогали с сортировкой. Мы думали, они там в плену, как рабы, мечтали стать освободителями. Оказалось, это были дети местных и помогали они добровольно. Мы зачистили территорию от охраны, и тогда в бой внезапно вступили дети, а мы были слишком натасканы, слишком на взводе, чтобы игнорировать направленное на себя оружие… Она умирала слишком долго. Изо рта текла яркая-яркая кровь — пуля попала в лёгкие, а глаза… Глаза… Другие справились. А я — нет. Она была так похожа на мою младшую сестрёнку, которая умерла в том же возрасте, и мне все казалось, что это я убил Ю Ми собственными руками… — к концу своей речи Джехён говорит так тихо, что я едва слышу его голос. Он часто и мелко дышит, достаёт флягу и отпивает из неё пару крупных глотков. Никаких корретто, чистый алкоголь. На его лицо постепенно возвращаются краски. — С тех пор я не могу стрелять и полностью перешёл на бумажную работу. Стоит взять в руки пистолет и начать целиться, как мне начинают мерещиться мёртвые девочки… Презираешь? Думаешь, я должен был позволить ей убить себя?       Он не смотрит на меня, но добела сжимает пальцы.       — Нет. Ты делал свою работу, — хрена с два… Уверен, начальство знало, куда посылало своих бойцов. И знало, что там будет не обычная войнушка, там будет резня. — Мы не виноваты, что наши инстинкты защищают нас.       А страхи управляют телом. Совсем недавно под наплывом эмоций я свернул наёмнику шею, не совсем понимая, что делаю. А ведь мог вырубить его, возможность была. Но злобный мужик с оружием — не ребёнок. Боюсь, что подобное свело бы с ума и меня.       — Мы? — вместе с красками на лице к Джехёну возвращается и привычная язвительность. Он думает, что я ему вру.       — Мы. Мы все совершаем поступки, о которых жалеем. Но порой иначе нельзя. Я никогда не смогу понять, что ты чувствуешь, но я искренне тебе сочувствую. Возможно, узнай я твою историю раньше…       — Ты бы меня не отшил? — перебивает он с насмешкой.       — Прости, но даже так у тебя не было бы ни шанса, — я возвращаю ему ухмылку. — Узнай я раньше, то не считал бы тебя отпетым придурком. — Мы оба улыбаемся, и теперь, кажется, он верит в мою искренность.       — Спасибо. Ты как всегда себе не изменяешь, а на фоне твоего Ангела у меня, и правда, нет и шанса. Я и в половину не так интересен… Так что? — злосчастная папка вновь оказывается на моей стороне стола.       — У меня ведь нет выбора?       — Выбор — это иллюзия. Рубеж между имеющими власть и теми, у кого её никогда не было, — он сворачивает папку в трубочку, а мне протягивает флешку: — Здесь оригинал всех файлов. Ты можешь удалить те страницы, что компрометируют тебя, и тайна останется между нами. А всё остальное… пусть они сами с ними разбираются, это твоя страховка. Я знаю, что не используешь против своих. А папку я сейчас сожгу, нам она ни к чему.       Да уж. Выбора у меня действительно нет.       Флешка отправляется во внутренний карман, и несколько минут мы стоим в мужском туалете, наблюдая, как в мусорном ведре плавится пластиковая папка, как огонь пожирает белые листы, исписанные черными буквами.       — Ты потом куда? — спрашиваю я, не ожидая, впрочем, внятного ответа.       — В Тибет, — неожиданно честно отвечает Джехён, хотя я, конечно, не о Тибете спрашивал. — Тут мне не помогут. Вся эта арттерапия, лепка из пластилина своих страхов и разговоры о наболевшем в кругу таких же поехавших — бесполезная хуйня. А там… хрен его знает, что я там найду, может, двинусь окончательно, но об этом уже никто не узнает. Там меня никто не найдёт… Через пару часов у меня самолёт. Ты ведь никому не расскажешь? — он сально подмигивает — от старых привычек так легко не избавишься.       — И ещё… — отвернувшись в сторону, он смотрит на пепел в ведре, будто сжёг там ещё что-то, помимо бумаги, — береги себя.

***

      Я отсутствовал чуть больше часа и, выйдя на улицу, очутился в другом мире. Снегопад сменился холодным колючим дождём, превратив белые холмы в серую скользкую жижу, похожую на размокшую туалетную бумагу. Вот же ж… не соврали синоптики. Оскальзываюсь на ступеньках, с матами повисаю на перилах и чудом не падаю на задницу. Вот бы смеху было, завались я в противное склизкое море.       — Ну ты и балерина. Не ушибся? — едва я залезаю в машину, чуть не подпрыгивая на месте, Тэн с искренним любопытством заглядывает мне в лицо. Поймав отрицательней кивок, он сразу переходит к более насущным вопросам: — Ну как? Что он сказал? Какой-то ты пришибленный.       Так и есть. Крохотная флешка ощущается кирпичом и тянет к земле тяжёлым грузом. Нужно всё перепроверить, удалить лишнее и отдать Чэнлэ. Или отправить по почте — я пока не определился, готов ли окунаться в опасное дерьмо с головой. Прекрасно понимаю позицию Джехёна, но не совсем понимаю, какой поступок будет правильным лично для меня. То есть совсем недавно я бы безоговорочно сделал всё ради восстановления справедливости, даже если бы сам пострадал от такого. Но сегодня всё изменилось, и я больше не тот парень, что раньше. У меня появилась новая ответственность. Ну, и умирать тоже не особо хочется, ведь на горизонте уже замаячили ипотеки, барбекю на заднем дворе дачи и, возможно, если всё закончится удачно, приятные отношения с не менее приятными ощущениями.       Пока я аккуратно веду машину по раскисшей дороге, Тэн тихо просматривает файлы на ноутбуке, но обсудить содержимое мы решаемся лишь в одной из кафешек, куда заезжаем перекусить.       — М-да… в этом парне умер первоклассный шпион, — выносит он свой вердикт, захлопывает ноутбук и отодвигает на край стола. — Что будешь делать?       Конечно же, его интересует, как я поступлю с информацией на Ангела, хотя, судя по спокойному тону, его будто не волнует раскрытие своего альтер-эго.       — Отфильтруем и отдадим выше. — Я специально говорю во множественном числе, давая понять, что не собираюсь решения принимать единолично. Раз уж мы в одной лодке, ответственность тоже стоит разделить, тем более нервы у меня не железные, всё на себе не вытащу. Положив себе в тарелку ещё мяса, я методично набиваю желудок. Кажется, аппетит стал возвращаться, потому стараюсь наверстать всё растраченное как можно скорее. — Пусть разбираются те, чьи полномочия и ресурсы позволяют.       — А как же моя семья? Отец?       — Тэн, я не знаю. Как по мне, он заслужил самой страшной участи — уж прости, мы ведь договорились быть честными друг с другом. И не только потому, что убивал других, но и потому, что заставил тебя думать, что это нормально. Кто знает, кем бы ты вырос, будь у твоего отца другие интересы? Известным биатлонистом, танцором или художником. Бегал бы на свидания с девчонками, ну, или парнями, на худой конец выкладывал фотки в инсте, ждал лайков от незнакомцев и хейтил конкурентов. В общем, жил бы самой обычной жизнью и никогда не столкнулся бы со всеми пережитыми ужасами…       — М-да… Танцор из меня уже точно не получится, а вот в художники переквалифицироваться ещё не поздно. — Он улыбается и ковыряет ложкой свой суп, вылавливая кусочки рыбы, чтобы потом бросить их обратно. — Звучит неплохо, но… будь моя жизнь такой, как ты описал, я бы никогда не встретил тебя.       «А я бы не встретил тебя», — думаю я, стараясь понять, что чувствую. Жалею ли о нашей встрече? Хочу ли вернуть всё обратно? Как бы ни пытался сокрушаться по поводу сложностей в своей жизни, как бы ни пытался обвинять Читтапона, ничего у меня не получается. Будь у меня выбор, поступил бы так же, даже если потом придётся жалеть всю оставшуюся.       — Ешь давай. А то развели тут… драму.       — Пока у драмы есть шансы на счастливый конец, я готов потерпеть. И я поговорю с отцом. Попробую уговорить его уехать из страны и никогда не возвращаться ни сюда, ни к своей деятельности. Он уже немолод, весь болен и далеко не так подвижен, как раньше.       — Убийство филантропа станет отличным завершением его карьеры, — насмешливо добавляю я и прикусываю язык. Как же легко стал рассуждать о подобном.       — Именно, — Тэну чужды мои терзания, он согласно кивает головой. — Раз уж сын у него неудачник, не стоит меня выпячивать, лучше завернуть деятельность красивым делом. Тем более никому не известна история его жизни и работы, и что этим занималось, считай, три поколения. Войдёт в историю как самый неуловимый и… К чёрту. Я знаю, что ему проще меня пристрелить как паршивую овцу, чем смириться с таким раскладом дел и своей беспомощностью. Но я всё равно попытаюсь, раз уж ты не требуешь у меня сдать его властям.       — Я бы сказал, что решение останется на твоей совести, но прекрасно вижу, что совести у тебя нет. — Я хмурю брови, Тэн пытается сдержать улыбку. — Так что грех снова повиснет на мне. Но я не знаю, как решить подобную задачку так, чтобы не пострадал ни ты, ни я, ни моя семья. Я слишком увяз в этом, чтобы трепаться о законности и порядках.       — Спасибо, — протянув руку, он накрывает ею мою ладонь, смущается и делает вид, будто хочет взять салфетку. Мне хочется взять его руку в ответ, погладить слегка обветренную на холоде кожу, согреть заледеневшие пальцы. Тэн ждёт, когда я сделаю ответный шаг, пауза затягивается, а уголки его губ на миг опускаются. Едва заметно, и тут же возвращают свой привычный изгиб, но уловить успеваю. Я сдерживаюсь, понимая — сейчас не время. Не время снова окунаться в любовное марево, затуманивать мозги, загружать мысли. Ненавижу себя за такую немногозадачность, ведь я должен думать о деле, о нашей безопасности, и о том, чтобы решить вопрос со всеми врагами, коих у нас уже накопилось немало. У нас совсем нет плана, действовать наобум, конечно, прикольно, вот только теперь мне есть что терять.       — Сухарь. — Тэн даже не пытается скрыть обиду. Она так отчётлива в покрасневших уголках уставших глаз, в осунувшемся лице с незажившими ссадинам и синяками, залепленными фальшиво-весёлыми пластырями в розовый цветочек. Даже высокий ворот его тёмного гольфа слишком мрачно контрастирует с его болезненно-бледной кожей, а ведь там, за такой тёплой и уютной с виду тканью следы чужих пальцев и чужого тяжёлого ботинка. Я не смог вовремя прийти и помочь ему. Я виноват в его боли, и мне тошно от своих собственных мыслей и поступков. Тэн же наоборот ведёт себя как заклятый мазохист и даже подтверждает мои догадки своими словами: — Но я всё равно чувствую себя живым, пока ты рядом. И даже капельку счастливым. Для полного счастья я бы увёз тебя на необитаемый остров, приковал к себе, чтобы мы никогда не расставались, и никто не отнял тебя у меня. Но даже так… разве я мог надеяться?       А разве я могу объяснить ему причину своего поведения? Как мне сказать, что его присутствие напрочь отключает мне мозги, логику, рациональное мышление? Я не могу концентрироваться на серьёзных задачах, отвлекаясь на радугу и единорогов. И тот случай с наёмником — яркое доказательство моего помешательства. Слишком сильно я испугался за его жизнь, а что будет, если вся правда всплывёт наружу? Мы слишком маленькие люди, слишком незначительные винтики в огромной системе, нашего исчезновения никто и не заметит, а находиться всю жизнь в бегах я не смогу.       «Когда ищешь смерти, она начинает от тебя прятаться. А когда убегаешь, она обязательно погонится за тобой». Джехён чертовски прав. Невовремя он со своей философией нагрянул, теперь постоянно думаю о его словах.       Мы выходим из кафешки молча и смотрим в разные стороны. Мои ладони жжёт, они зудят, болят, чешутся, кожа превращается в орудие пыток. Протягиваю руку и переплетаю свои пальцы с пальцами Тэна. И даже не смотря в его сторону, знаю, он сейчас смотрит на меня.       — Я не могу смешивать работу и отношения, иначе облажаюсь и там, и там. Просто подожди, когда всё закончится. И ничего не говори.       — Не хочу ничего ждать. Мне кажется, мы теряем время, которого у нас уже не осталось. Но… ты же знаешь, я терпеливый. Я подожду.       Мы идём к машине за руки, и Тэн нехотя отпускает мои пальцы, а перед тем как сесть в салон, замечаю его сдержанную улыбку и едва умудряюсь сохранить серьёзность на лице. Мы действительно как два подростка с первой влюблённостью, если бы не куча неприятностей, навалившихся на нас, это бы стало прекрасным временем…       Когда подъезжаем к Зелёнке, на меня снисходит внезапное озарение. Я снова хватаюсь за ноутбук, судорожно листаю все файлы, пока не нахожу список членов «Феникса», нынешних и прошлых, живых и мёртвых.       — Это он! — кричу я шёпотом, едва не позабыв о конспирации. Выскакиваю из машины и забегаю под козырёк в подъезде, дожидаясь, пока Тэн доковыляет до меня. — Это тот самый хрен, которого ты грохнул тогда, в многоэтажке. Помнишь, когда Джисона похитили. Твой подражатель!       — Я не видел его лицо… — Тэн внимательно рассматривает увеличенное фото.       — Зато я видел его вблизи. Ты понимаешь, что это значит?       Судя по растерянному взгляду, Тэна озарение не посетило.       — Всё завязано на «Фениксе». Подражатель оттуда, убитый наёмник тоже оттуда — он упоминал Джонни. Ван И помогали люди с агентства, Шрам с ними контактирует… А полностью развалиться «Фениксу» не дала семья Со, выкупив их. Ты ведь понимаешь, о чём я? Твой сталкер — Джонни. Я уверен практически на сто процентов. Он следил за тобой, он испытывает к тебе интерес, он ненавидит меня и…       Побледнев, Тэн до побелевших пальцев вцепляется в холодную дверную ручку.       — Невозможно. Впервые я с ним пересёкся после получения наследства от дяди. Раньше ни разу не встречал. Разве его слежка может длиться так долго? Уже столько лет!       — Возможно, он псих. Возможно, он одержим тобой, и ему нравится именно такой формат… взаимодействия.       — Да брось, — Тэн криво ухмыляется. — Я, конечно, не урод и не дурак, но я адекватно оцениваю свои возможности. С чего бы парню его уровня обращать внимание на такого, как я?       — То есть ты считаешь, что твой потолок, это я? Или что у меня дурной вкус?       Несмотря на всю серьёзность ситуации, мне становится смешно от подобного умозаключения, а Тэн краснеет.       — Я не это имел в виду!       Он бросается ко мне и заглядывает в лицо, видимо, выискивая отголоски обиды или издевательства. Меня забавляет такая реакция, но приходится его успокоить, сказав, что я не обиделся.       — Допустим, что всё так, как ты сказал. Получается, его всё устраивало, пока я не встретил тебя и не провалил заказ. Он… покалечил меня. Зачем? Наказание. Я не сделал то, что он хотел. Он играет со мной. С нами… Но я всё равно не понимаю, зачем!       Я тоже не понимаю. Если Тэн ему нравится, пусть и в довольно извращённой манере, зачем было его калечить? Зачем вообще нужны все эти сложные манипуляции, запугивание, мерзкие подарочки с намёками? Зачем быть милым и любезным, помогать с бизнесом, предлагать финансовые вложения, подкатывать, а затем нанимать подражателя, угрожать жизни? Что-то не сходится. Мы оба понимаем, что не всё так просто.       Тэн опирается о стену, скрещивает руки на груди и смотрит, как капает с козырька над порогом талый снег.       — Стоит просто пристрелить его.       Пожалуй, сейчас я даже не сильно возмущён подобным предложением. Или Тэн так шутит?       — А если мы ошиблись? Конечно, он мне не нравится, но убивать человека… В общем, мы уже говорили на эту тему.       — У нас не так много вариантов. Я понимаю твою позицию, да и мне самому такое не по душе, так что самый простой вариант мы пока опустим. — Тэн себе не изменяет, в его понятии до сих пор самое простое решение проблемы — её физическое устранение. Теперь его слова не кажутся шуткой, и меня коробит. Смотрю на него и не могу поверить, что он способен сжимать в своих руках настолько опасное оружие, хладнокровно целиться в живого человека и без раздумий нажимать на курок. И всё-таки я счастливчик, раз в живого меня он не смог выстрелить.       — Тогда стоит попытаться поговорить с ним прямо? — Тэн совсем не замечает моей кислой мины. Я зол на себя, ведь образ парня с винтовкой в руках порождает во мне противоречивые и неуместные чувства и желания, ненавижу эту тёмную сторону себя, когда тянет к опасности, к опасному, и что я оживаю, лишь когда сердце неистово заходится в груди, разгоняя адреналин в крови… Наверное, Тэн очень сексуален в такие моменты: сосредоточен, собран, лицо серьёзное, цепкий взгляд вылавливает цель в оптику, а палец, лёгким движением которого он вскоре лишит жертву жизни, сейчас расслаблен и неподвижен… А может, он улыбается краешком губ, прислушивается к внутреннему таймеру, отсчитывает последние секунды чужого существования. Выдох…       — Тэён, ты меня слушаешь? Ты чего так пыхтишь?       Тяжело сглотнув, возвращаюсь в реальность. Грёбаный извращенец! Как бы меня не бесило всё происходящее, незаконность и самосуд, образ Тэна-снайпера слишком ярко встал перед глазами, и кровь ударила во все полагающиеся места. Я завёлся от одной мысли, и хорошо, что очнулся до того, как конфуз стал заметен. Вот именно об этом я и говорил, когда не хотел вновь окунаться в любовный омут.       — Прости… — перевожу дух и делаю серьёзное лицо. Вижу, что Тэн вообще не верит в мою плохенькую игру, но надеюсь, не догадывается об истинных причинах странного поведения.       — Я о Джонни говорил. Встретимся, я закину ему пару наводящих вопросов, узнаем, что ему нужно…       — Думаешь, он признается? Скорее уж попытается от нас избавиться. По крайней мере от меня точно, — даже сама мысль о таком смешит. Ёнхо слишком хитёр и не позволит нам вести и партию.       — Почему нет? Если всё сделать в людном месте, где-нибудь на деловой встрече богатеньких дядечек. Тихонько поговорим, намекнём, немного надавим, чуток прямых фактов, что-то он да скажет. Ну и не нападёт же он на нас при людях? Ты ведь говорил, что у него идеальная репутация, вряд ли он захочет её испортить.       Идея мне нравится и не нравится одновременно. Как раз завтра вечером у Тэна назначены переговоры с Со Ёнхо и другими партнёрами, с которыми он ведёт, точнее пытается вести бизнес. Без Ёнхо его на такие встречи никто даже не пригласил бы. Зелёнка многим как бельмо на глазу…       Тэн сразу звонит Ёнхо и прекрасно отыгрывает роль простачка, уточняет детали, задаёт вопросы по делу и общается так, будто тот — его самый лучший друг. Только сжатые в кулак пальцы выказывают его нервозность.       Но зачинщик «вечеринки» внезапно ссылается на неотложные дела и объявляет, что встреча пройдёт без него.       Я считаю его отказ довольно дурным знаком и снова начинаю параноить. Вдруг Джонни знает, что к нему подобрались ближе? Джехён ткнул палкой в улей и сбежал, а нам с Тэном надо туда соваться… Похоже, лёд тронулся, и недавно застрявшее в нём колесо мельницы вновь завертелось, пришло в движение, набирая обороты.       — Странно, может, мы… — Тэн тоже недоволен таким раскладом дел, он на миг задумывается, а потом его телефон пиликает, сообщая о приходе смс. Открыв, он слегка кривится и удаляет сообщение до того, как я успеваю его прочесть, заглянув ему через плечо. — Опять спам какой-то. Так что будем делать? Может, твой начальник что-то предпримет? Или закинем пару интересных фактов Шраму?       — Со Шрамом мы не станем связываться. Справиться с одним психопатом мы, возможно, сможем, а вот с двумя — вряд ли. Он без раздумий убьёт любого.       — Я боюсь, пока мы будем играть в хороших парней, наш поезд уедет, и против нас ополчатся все. Шрам и так на тебя охотится. Это лучший вариант из возможных! Нам даже напрягаться не придётся.       — Последнее время он не проявляет ко мне интереса. Возможно, он понял, что в этом нет смысла, и переключился на что-то другое.       — Сомневаюсь… — опустив голову, Тэн рисует на полу носком ботинка крестики. — Очень сомневаюсь.       Удалив с флешки весь компромат на Ангела, мы оставляем лишь некоторые зацепки, которые помогут расследованию, но не приведут к нему. Так как рабочий день подходит к концу, я созваниваюсь с Чэнлэ и договариваюсь о встрече. Лучше ковать железо, пока горячо. Пока я не струсил, не передумал, и пока ситуация не приняла дурной оборот, из-за чего Тэну в итоге придётся применять тот самый первый вариант…

***

      — Я никуда не поеду.       Стоять под дверью и подслушивать уже входит в привычку. А как иначе узнать последние сплетни и новости, ведь мне никто ничего не говорит, до всего приходится додумываться самостоятельно.       — Я сказал, что никуда не поеду.       — Мы с председателем уже всё обсудили. Поживёшь пока за границей, подучишь английский, развлечёшься. А мы решим все проблемы, и, когда станет безопасно, вернёшься обратно.       — Нет.       — Джисон, мне некогда выслушивать твои капризы, — я слышу шаги, следом лёгкую борьбу и повисшую тишину. Стараюсь не думать, чем они там занимаются, но лучше пусть помирятся, чтобы Чэнлэ был в хорошем настроении. Не хочется попасться ему под горячую руку.       — Теперь руки распускаешь? Забыл, моё совершеннолетие в феврале.       — Ну, как хочешь. Но поедешь ты в любом случае, нравится тебе или нет. Я уже купил билет.       — Леле! Думаешь, от меня так легко избавиться? Мне никто ничего не говорит, вокруг будто вселенский заговор, а теперь ты пытаешься спихнуть меня на своих нянек! Правильно Нана говорил, в ваших руках я всего лишь политическая игрушка! Ты совсем меня не любишь!       Парень распахивает дверь, вихрем вылетает из кабинета, едва не сбив меня с ног, насуплено зыркает и, в пару длинных шагов преодолев коридор, скрывается за поворотом. Чэнлэ провожает его спокойным взглядом, смотрит на меня и приглашает войти.       — Эта молодёжь меня доконает. Все думают, будто я железный.       Не надо было начинать встречаться с подростком. Сам виноват.       — Он будет в порядке? Что вообще произошло?       — Конечно, он в порядке. То, что ты видел, это попытки манипуляции. Учится, пробует границы дозволенного. Он ещё воспользуется этим в своих коварных целях, требуя подарки и времени. Он умный мальчик, со сверстниками ему неинтересно, учёба даётся слишком легко, вот и изнывает от скуки, изводя меня. А ещё этот Нана… Что за дурацкое имечко?       Не более дурацкое, чем Леле. Видимо, Джисон любит давать милые прозвища людям, которые ему нравятся, а Чэнлэ сам того не осознавая, ревнует.       — Вот решил отправить его в Англию вместе со своими тётками. Пусть ему мозги выносят, сил терпеть их больше нет. Они уверены, что мне до сих по десять лет, и можно поправлять мне брови послюнявив палец. Хотя с Джисоном такой номер не пройдёт, ещё неизвестно, кто кого уделает. — Начальник в прекрасном расположении духа, потому немного запоздало смущается, что увлёкся обсуждением своей личной жизни. — В общем, пусть побудет в безопасности, пока мы решим все проблемы, чую, скоро здесь будет горячо. А ты, судя по виду, что-то интересненькое принёс? Как раз не хватает свежего взгляда на некоторые вещи.       Вот хитрец. Хорошо и плохо одновременно быть начальником. Есть возможность отправлять родственников за границу, и в то же время, будь он кем попроще, такой ситуации не возникло бы. Впрочем, меня это не спасло…       — Я виделся с Джехёном.       Пять минут назад Чэнлэ был готов болтать в своей обычной манере и даже шутить, а сейчас подобрался, будто собака, которую долго дразнили палкой, и ей наконец удалось выскочить за ворота.       — Где он? Где?! — от его напора отступаю на пару шагов назад и поднимаю руки с раскрытыми ладонями, мол, нету у меня сейчас с собой никакого Джехёна. И палки тоже нет, я мирный парень.       — Этот мудак сбежал из лечебницы! Представляешь? Я вбухал огромную сумму, чтобы закрыть рты слишком болтливым и сохранить его проблему в тайне от общественности. Я ничего не рассказал отцу. Я носился с ним не один год, прикрывая его разгульный образ жизни и закрывая глаза на дичь, которую он периодически вытворял. И вот такая мне благодарность? Быстро говори, где он, — Чэнлэ достаёт телефон, явно намереваясь куда-то звонить, вполне возможно, парням со смирительной рубашкой.       — Я не знаю, где он. Я виделся с ним утром, он собирался куда-то уезжать. Сумки собрал. Не думаю, что он ещё в городе.       — Сумки? Хочешь сказать, он тебе не рассказал, куда собирается?       Развожу руками.       — Он в порядке? Как он выглядел? Что-то говорил? Что-то оставил? — Чэнлэ на взводе. Вижу, как он пытается не терять самообладания и борется с родственными чувствами, не желая демонстрировать слишком много постороннему.       Рассказываю ему, что Джехён в порядке, почти не бухой и даже прилично одетый. А ещё, что он не верит в современную медицину и будет справляться своими методами. Начальник садится за стол и подпирает голову рукой.       — Это всё?       Конечно, нет. Сейчас тебе станет ещё хуже. Протягиваю ему флешку.       — Собственно, вот этим он занимался последний год.       Минут двадцать Чэнлэ сидит у ноута, цокает языком, хмурит брови и пыхтит после каждой прочитанной страницы. Помимо дополненного списка врагов, там есть информация на некоторых коррумпированных политиков, нечистых на руку бизнесменов, взяточников и других серьёзных уважаемых людей, замешанных в нехороших делах. Компания с «тёмной стороны» собралась приличная, и все они повязаны тем или иным делом, крайне неприятным и, естественно, незаконным.       — Господи, как нехорошо то… У отца могут быть проблемы… Если это всплывёт, на нас повесят шпионаж и неизвестно что ещё. — Чэнлэ шипит, понизив голос до шёпота. Мне жаль его. Немножко.       — Кто бы подумал, что Чжу Мин Хао такой гондон. Вот тебе и Рука Будды… То-то после его смерти такой переполох в верхах начался… «Феникс», как же без него? Смотри, в списке членов банды числятся и те двое, которые напали на вас на днях. И Ван И туда же… А председатель Со неплохо устроился… И ведь не прикопаешься. Боюсь, маленький скромненький Dominus vobiscum не выкарабкается самостоятельно.       — Как я понимаю, ваш отец не просто так поручил Джехёну этим заниматься. Хотел подстраховаться, и такое всплыло…       — Я так понимаю, филиал мы в Корее тоже открыли не просто так. И с председателем Чо так удобно породнились. Я безумно рад, что он не замешан в этих делах. Но… как отец мог так поступить с Джехёном? Да ещё и за моей спиной! Он же его как родного сына воспитывал! Но я, конечно, не подозревал, что он обратится к тебе, а не к семье. Впрочем… не подозревал, но и не удивлён.       — Что вы имеете в виду?       — Он всегда… — Чэнлэ грустно хмыкает, — симпатизировал тебе больше, чем остальным. Нравился ты ему за свою невозмутимость, спокойствие, честность. Ну и за всякое… другое.       Я теряю дар речи. Сколько здесь работаю, всегда считал, что Джехён относится ко мне как минимум пренебрежительно, максимум — как к возможному неплохому времяпровождению где-то на окраине города в дорогом отеле. По крайней мере, его сальные выпады в мой адрес отдавали до банальности обычным «давай трахнем друг друга». Но он со всеми так «общался». Даже Лукас однажды сказал, что Джехён его хочет, хотя они вроде как терпеть друг друга не могли.       — Не делай такое лицо. Ты многого о нём не знал. И, как оказалось, я тоже.       Я снова слушаю историю Джехёна и причину его странного поведения, непробудной пьянки и боязни оружия. Чэнлэ скуп на подробности, в двух словах излагает суть проблемы, которую, видимо, уже не считает нужным скрывать. Возможно, он догадывается, что я в курсе, потому что изобразить достаточное удивление у меня не получается, а он не спрашивает, почему я не удивлён.       Чэнлэ рассказывает мне обо всём явно не по доброте душевной. Пока язык заговаривает, мозг у него работает на другой частоте и анализирует недавно полученную информацию. В итоге он твёрдо говорит:       — Ладно, это всё лирика. Куда бы Джехён ни сбежал, я его найду и проконтролирую, чтобы с ним ничего не случилось. А вот это, — вытянув флешку их ноута, начальник кладёт её во внутренний карман пиджака, — надо хорошо припрятать.       — Вы собираетесь самостоятельно разбираться со всем? — если Чэнлэ планирует разбираться с «Фениксом» и семейкой Со, мой долг — попытаться его вразумить.       — Нет. Ни я, ни агентство точно не станет влезать ни в политику, ни в криминал. Мы обычное охранное агентство. Тебе я тоже запрещаю участвовать. Бери своего Читтапона, и залягте на дно, не высовывайтесь, никаких расследований. Я передам информацию выше, пусть отец сам разбирается с тем, что наворотил, а у меня люди, за которых я несу ответственность. У тебя ведь больше нет копий? — перегнувшись через стол, начальник в упор смотрит на меня. От его жёсткого, колючего взгляда мне становится не по себе.       — Конечно. Конечно, нет.       — Ты довольно сильно заврался в последнее время. Думаешь, я не заметил, что файлы здесь не все? Думаешь, я не знаю, что у тебя есть выход на Ангела? Кого ты защищаешь?       Если минуту назад мне было не по себе, то сейчас становится реально страшно. По спине, несмотря на прохладу, сбегают крупные капли пота, я ощущаю их так явственно, что хочется почесаться, встряхнуться, а потом аккуратно, мелкими шажками и не отводя взгляда, укрыться от опасного хищника за дверью. Желательно стальной, на множестве засовов.       — Ну, что онемел? — он тянется к выдвижному ящику, и я мысленно готовлюсь получить пулю в лоб. Но Чэнлэ лишь достаёт маленький пакетик и бросает его мне на колени. Там лежит пара сплюснутых пуль. — Наёмник не успел выстрелить, все патроны в его пистолете на месте. Ты тоже ограничился стрельбой на улице. Так кто же стрелял в читальном зале?       Ледяной дождь за окном снова сменяется белоснежными хлопьями. Хочется верить — это хороший знак. Белое ведь хорошо, не так ли? Чистота, невинность, чистый лист, новое начало. Или траур, смерть, пустота? Совершенно не могу придумать оправдание, как я мог так просчитаться?       — Может, там был ещё кто-то? Наёмников было трое, они что-то не поделили, началась перестрелка… Как тебе такой вариант? — издевательским тоном «подсказывает» мне начальник.       Нет смысла соглашаться, молчать тоже нельзя. Мне не хочется поступать подобным образом, но другого выхода нет.       — Меня просто прикрыли. Человек, который там находился, не имеет никакого отношения к происходящему. Случайность.       — Это ведь он, да?       Кто «он» очевидно даже без названных вслух имён. Я отрицательно машу головой, понимая, что моя жалкая ложь никого не обманет.       — Как он связан с твоим нанимателем? — Чэнлэ прочёл файлы об Ангеле и теперь знает об отце Читтапона. Ни имени, ни фамилии, даже места рождения там нет, только краткая история деятельности безликого, неуловимого, но крайне опасного немолодого мужчины. А Тэн молод и в придачу болен — он не подходит на роль Ангела. Искренне надеюсь, что Чэнлэ не сможет сопоставить факты воедино, но чуйка его не подводит, он будто пёс, учуявший добычу, уже рыскает по округе, собирая крохи информации, вынюхивает следы и вот-вот доберётся до источника. У меня действительно нет выбора.       — Сонбэним, я понимаю, как это выглядит. Но, пожалуйста, не вмешивайте сюда Читтапона. Что бы вы ни думали обо мне или моём окружении, никто из нас не несёт вреда агентству или вам лично. Вы же знаете меня и мои принципы, я…       — Ты прав, Тэён, я знал. Были бы мы в Поднебесной, я бы разговаривал с тобой иначе. Но здесь я чужак, потому выбора у меня нет. Сейчас многое изменилось, и ты тоже изменился. Я больше не могу доверять тебе как раньше.       Я резко встаю со своего места, и Чэнлэ замолкает. Его настороженный взгляд выдаёт его волнение.       — Вы правы. После увиденного на той флешке, я тоже не могу вам доверять как раньше. Впрочем, даже если ваша семья преследует свои цели, они меня не интересуют. Но я сделаю всё, чтобы защитить тех, кто мне дорог. Мы… — я выделяю последнее слово, чтобы подчеркнуть, — я не единственный, кто обладает секретной информацией, и в случае, если со мной произойдёт нечто непредвиденное, эта информация станет общедоступной. Чэнлэ поджимает губы, и его лицо становится жёстким, словно высеченное из камня. — Мы тоже хотим жить спокойно. Я очень вас уважаю, сонбэним, уважаю ваши методы работы и то, как вы относитесь к людям. Я совсем не осуждаю за попытки стать сильнее и защитить свою семью. Потому не осуждайте и меня. Мне нравится работать в Dominus, и я бы хотел, чтобы всё так и осталось.       — А ты подрос, — голос Чэнлэ глух и даже тих как-то. — Яйца отрастил, стал перечить, поступаться принципами. Больше нет чёрного и белого, да? Случись подобное год назад, уверен, ты бы даже не стал читать файлы с флешки, а сразу бы притащил её мне, а Джехён… — хмыкнув, начальник начинает хохотать. — Вот же сучёныш. Отомстил мне, специально передав флешку тебе, чтобы ты смог прикрыть свой зад. Господи, я бы палец отдал, чтобы узнать, что там было ещё. Ладно, я понял твою позицию. Но запомни: любое решение имеет свою цену. Свою ты тоже заплатишь.