***
Роуз: <как твоя простуда?>
Рей: <почти прошла>Роуз: <подруга, кажется, это больше похоже на грипп. прошло уже несколько дней.>
Рей: <да, наверное> Рей: <сейчас я просто отдыхаю>Роуз: <может, нам заскочить к тебе и принести суп? или, не знаю, клементины?> Роуз: <мы могли бы взять с собой По и познакомить вас.>
Рей зарывается лицом в подушку. Которая до сих пор пахнет Беном, и это может означать лишь, что от неё самой до сих пор пахнет Беном. Она не уверена, как много могут учуять три беты, но предпочла бы избежать любых вопросов от Роуз. Особенно вопросов, которые приведут к необходимости как-то объяснить, что Рей провела через гон альфу. Альфу, с которым она познакомилась на Реддите. Альфу, который оказался её боссом. Альфу с весьма сомнительной моралью. Альфу, который интересуется ею лишь потому, что она отдалённо похожа на другую, лучшую омегу. Вздохнув, Рей чешет лоб. Рей: <не. но всё равно спасибо.> Рей: <мне нужно принять душ, и одно это звучит как непосильная задача.>Роуз: <лол, поняла> Роуз: <дай знать, если тебе что-нибудь понадобится>
Рей: <обязательно <3 >***
Бен пишет ей через два дня после завершения гона, спрашивая, может ли он прийти к ней после работы. Рей читает его сообщение, едва проснувшись после короткого сна, и колеблется приблизительно пять секунд, прежде чем ответить: <конечно.> Он появляется у неё поздно вечером, в тёмно-синем костюме и галстуке; от него пахнет офисом, центром города и едва уловимой усталостью. И, конечно, им самим. От его запаха она всегда была без ума, даже когда не знала его и ненавидела вполсилы за то, что отобрал компанию у Леи. Однако теперь, после его укусов, их недолгой связи и всепоглощающего взгляда, которым он смотрел на Рей во время гона, теперь она находит его запах феноменальным. Непостижимым. — Чёрт, Рей, — он ставит пакет с едой на пол и берёт её лицо в ладони. — Выглядишь дерьмово. Она смотрит на себя — на одеяло с единорогом, обёрнутое вокруг плеч, на поношенные шорты и гольфы в горошек — и хмурится. — Ну, спасибочки. Он нетерпеливо фыркает. — Ты знаешь, о чём я, — даже если бы не знала, она бы поняла это по тому, как он убирает волосы с её лица и касается ладонью лба, словно проверяя температуру. — Я не... я просто устала, — и мне плохо. И пусто. И я скучаю по тебе, хотя едва тебя знаю. И мне хочется спать. И спать, и спать, и спать. Похоже, он не слишком в этом убеждён. Его губы заменяют ладонь, и они замирают так, стоя в дверях её квартиры, словно они — два человека, между которыми действительно что-то есть. Затем он отстраняется, глаза его сужаются и сосредотачиваются на её железах, ведь они до сих пор слегка покрасневшие и воспалённые от неустанного внимания, которое он уделял им во время гона. От его языка и губ, и прежде всего зубов. — Рей, — вздыхает он. Немного укоризненно, словно забота о себе — это то, чем она ему обязана. — Не следовало тебе позволять мне делать это. — Что делать? — Всё это. — Совсем ничего? — слегка поддразнивая, спрашивает Рей. Но она слишком слаба, чтобы быть смешной, кокетливой или даже говорить осмысленно. Он наклоняется к её шее, но не для поцелуя, а чтобы лизнуть железу, медленным, успокаивающим движением языка, и ей тут же хочется в нём раствориться. Это похоже на прохладный напиток после долгого бега — на погружение в горячую ванну после прогулки по снегу; от этого всё становится на свои места. Без её разрешения руки обвиваются вокруг его талии, и она улыбается ему в грудь. — Бен. Он поднимает её и относит в кровать, после находит микроволновку и разогревает суп, который купил ей, а затем садится рядом и смотрит на неё, пока она подносит ложку ко рту снова и снова. Между тем, Рей старается не заснуть. Она представляет себе, как Бен роется в ящиках на её уютной кухоньке в поисках тарелок и столового серебра, и смутно удивляется, что он там в принципе поместился. — Не следовало мне тебя отпускать, — говорит он, словно ругая себя. — Я должен был прийти вчера. Но он всё ещё не закончился. Гон. Каждый раз, когда я думал о тебе, то сходил с ума, и боялся, что снова трахну тебя, если я... — Ничего страшного, — Рей проглатывает суп и облизывает губы. Ей до сих пор не слишком хорошо. Но. — Мы можем... если хочешь, мы можем… — Нет! — возмущается он, качая головой. Даже если Рей ясно видит, как расширяются его зрачки или как он стискивает простыни. — Нет, Рей. Я здесь не для этого. — вздохнув, он встаёт и проводит рукой по волосам. Он тоже выглядит измученным. Последние несколько дней и на нём сказались не самым лучшим образом. — Я договорюсь о встрече со своим врачом, — развязав галстук, он снимает пиджак и аккуратно кладёт его на комод. Рей не уверена, зачем он это делает, но чтобы спросить, ей кажется, потребуется слишком много энергии. — Хочу выяснить, не пора ли мне перейти на блокаторы посильнее, чтобы не срываться в гон каждый раз, когда я чувствую твой запах. — Он расстёгивает молнию на брюках. — По крайней мере, когда ты не в течке. Рей моргает, пытаясь не дать глазам закрыться. Все эти вещи, о которых он говорит — всё это странным образом звучит как долгосрочный план. Или... может, не совсем долгосрочный, но определённо... продолжающийся. Словно он хочет видеться с ней чаще. Словно между ними что-то развивается. Приобретает очертания, изменяется, растёт и крепнет. Рей стоит быть мудрее и обезопасить себя. Ей стоит снова спросить его о другой омеге, той, которую он хочет по-настоящему. О той, которой Рей не является. Вместо этого, когда он раздевается до чёрного нижнего белья и скользит к ней под одеяло, когда прижимает её к своей груди и обнимает, когда зевает ей в волосы, она просто закутывается в его тепло. — Ты не обязан обо мне заботиться, — говорит она ему, и как же с ним хорошо. — Ты тоже не обязана, — отвечает он, его тёплое дыхание касается её виска. — И всё же.***
Он берёт Рей за руку, прежде чем перейти улицу, и всегда встаёт между ней и встречным движением. Рей закатила бы глаза от такого покровительства (ей ведь удалось прожить без него больше двух десятилетий, спасибо большое), но на холодном утреннем воздухе его пальцы всегда тёплые, а карман его пальто, куда он засовывает их соединённые руки, мягкий, удобный и приятно свободный от ворса. Он заправляет вспотевшие волосы ей за ухо, когда забирает её из спортзала, чтобы отвезти к себе, и неизменно позволяет ей выбрать ресторан — хотя дело не в любезности, а в том, что еда его действительно не заботит (смешно). Под столиком он сжимает её бедро, а потом обнимает за плечи, если они остаются в лифте одни. Он наклоняется к ней, чтобы застегнуть на ней пальто, и на мгновение утыкается носом ей в макушку. Он неизменно шепчет ей на ухо, какая она хорошенькая, независимо от того, как скудно она накрашена или как сильно растрёпаны её волосы. Он спорит с ней о политике. Смеётся над её шутками, и хотя едва ли шутит сам, он каким-то образом всё равно заставляет её смеяться. Он закатывает глаза и ворчит о работе, о людях, которые не перерабатывают отходы, о водителях, которые не включают поворотники. Он знакомит её со своей тётей Кирой, представляя её как “свою девушку”, из-за чего Рей краснеет и ужасно нервничает, отвечая на простейшее рукопожатие. В отделе кадров он заполняет какие-то бумаги, чтобы Рей была “защищена от несправедливых последствий”, или чтобы “профессионализм был в приоритете”, или что-то в этом роде — во время собрания она слушает невнимательно, так скоро после окончания гона, её разум всё ещё одурманен запахом Бена. У неё есть ключи от его квартиры. У него от её — нет, и он их не просит. Он счастлив довольствоваться тем, что может получить, и просто отдавать, отдавать, отдавать. И распоряжаться, пока она не попросит его остановиться. Он не возражает, когда она просит его избегать встреч на работе, или что она предпочла бы держать их отношения в тайне от его семьи и её друзей; он не возражает, когда она отказывается отвечать на вопросы о своём прошлом; он не возражает проявлять благосклонность. На самом деле, ему это даётся легко, по крайней мере, в том, что касается Рей. Когда он её трахает, а его сознание, наконец, свободно от яростной дымки гона, он говорит ей сладчайшие, непристойнейшие вещи. Она, по-видимому, невероятно красива и потрясающе хороша в постели; прекрасна, как цветок в цвету и едва ли не прямиком из порнофильма, на который он хотел бы дрочить всю оставшуюся жизнь; веснушки на её скулах красивы и очаровательны, а её киска — самая изысканная дырочка, в которой он когда-либо бывал. Он хочет сбежать с ней, увезти её куда-нибудь, где тепло и солнечно, где она больше не будет мёрзнуть, куда-нибудь, где полно всех оттенков зелёного и синего, что есть во вселенной, куда-нибудь с эркерами, где она сможет вздремнуть у него на груди, любуясь закатом. Но ещё он хотел бы связать её, распростёртую на его кровати, и держать там в течение нескольких дней, чтобы он мог использовать её в своё удовольствие и без жалости, чтобы вылепить её по форме своих рук. И члена. И узла. В устах кого угодно это прозвучало бы резким, бессмысленным безумием. В устах Бена, однако... как ни странно, эти слова обретают смысл, разномастная мозаика его желаний. — Когда мы запечатлимся, — часто говорит он, но тут же расплывается в самоуничижительной улыбке. — Конечно, если ты позволишь мне стать твоей парой, — продолжает он. Или: — Я не настаиваю. Или: — При условии, что мне удастся тебя убедить. Он никогда не спрашивал официально — если официальным просьбам вообще есть место в отношениях между альфами и омегами — но он говорит с Рей так, словно предложение было сделано. Его тон трудно истолковать: полный надежды и страстного желания, но в то же время терпения. Словно он не хочет загадывать, словно он отступит, если она ему откажет. Словно его забавляет собственная влюблённость. Словно он нашёл Рей не потому, что искал совсем другую омегу, ту, о ком она не в состоянии перестать думать. Это, думает Рей, ранит больнее всего. Мысли о ней заполняют дыру в её сознании, оставленную Беном после того, как связь между ними распалась; из-за этого она беспорядочно думает о том, чего ей хочется самой и чего она заслуживает; из-за этого она смотрит на него, всего через несколько недель после окончания гона, и говорит: — Бен? Он не отрывает взгляда от субботнего кроссворда "Нью-Йорк Таймс". Прядь волос падает на нахмуренный лоб, чёрный цвет резко контрастирует с бледной кожей его лица. — Да? — рассеянно отвечает он. — Не знаешь марокканское блюдо, которое заканчивается на «е»? Шесть букв. Кроссворд сегодня до нелепого труден. — Нет, — она сглатывает. — Не знаю. — М-м-м. А как насчёт дыхательной системы у пауков? — Бен. Наконец, он поднимает голову. Должно быть, он замечает что-то в выражении её лица, потому что щёлкает ручкой и со стуком роняет её на кухонный стол, прежде чем склонить голову на бок. — Всё хорошо? Кажется, что внутренности заполняются свинцом, а кровь — кислотой, и нет, хочется ей ответить. Ничего хорошего. — Бен. Не думаю, что могу продолжать. К его чести, он не делает вид, что не понимает, о чём говорит Рей. Его запах разливается по комнате, он пару раз моргает, а потом на мгновение опускает взгляд — на свою руку, кружку с кофе и кроссворд, который сегодня, по-видимому, до нелепого труден. Он выглядит... не недовольным, нет. Не угрюмым. Потерянным? Покорным? — Рей. Она кивает, засовывая руки в карманы огромного кардигана, который на ней надет. Нужно не забыть собрать свою одежду и забрать её с собой, когда она будет уходить. И кроссовки и запасной зарядник для ноутбука здесь, в квартире Бена. Но не зубная щётка. Зубная щётка останется, раз уж он купил её. Для Рей. — Мы просто... — он встаёт, и его запах становится ещё гуще, с намёком на упрямство, растерянность и уязвлённость. — Ты хочешь, чтобы всё это закончилось? — Да, думаю, это к лучшему, — она рада тому, что он не подходит ближе. Рада, что он стоит далеко от неё, с закрытыми глазами, сжатыми кулаками и напряжённой, стиснутой челюстью. — Я что-то не так делаю? — Нет. — Ты хочешь, чтобы я что-то поменял? Потому что... — Нет, нет. — … В этом смысл того, что люди... встречаются. Чтобы понять, подходят ли они друг другу. Могут ли они пойти на компромисс, — он сглатывает. — Есть ли между ними нечто большее. Рей растерянно моргает. — Большее? — Прежде чем связать себя обязательствами. Нечто помимо того, что омега пахнет для альфы как... как смысл всего, и я... — он отворачивается. Опускает взгляд на свои руки, которые сжимает в кулаки и тут же разжимает их. — Есть. Для меня есть. Так что, если хочешь, чтобы я… — Ты говорил, что не ищешь обязательств. Он скрещивает руки на груди, глаза его сужаются. — Что? — Говорил. — Я почти уверен, что никогда не… — В своём посте, — Рей отводит взгляд. — На Реддите. Он смеётся. Невесело, низко, прежде чем запустить руку в волосы. — Да. Точно, — он качает головой. — Я не особенно хотел жениться на какой-то первой встречной, с которой познакомился на Реддите для одноразового перепихона, не тогда, когда я уже нашёл свою пару, и единственной причиной, по которой я нуждался в этом перепихоне, был её ядерный запах, который я не мог выкинуть из головы, и её очевидное ко мне отвращение... — Ты часто этим занимаешься? Тишина. — Занимаюсь чем? — Думаешь о ней? — Рей ненавистно, как дрожит её голос. И ненавистно то, как он замолкает на полуслове, словно застигнутый её вопросом врасплох. — ... О ней? — О ней. — Я не знаю, о чём ты… — Бен. Пожалуйста. Линия его рта ужесточается. И взгляд тоже. — Не знаю, о чём ты говоришь, но ответ таков: скорее всего, нет. — Его слова ни капли не успокаивающие, лишь холодные и сердитые. Слегка карающие. — Потому что я провожу каждую секунду наяву, думая о тебе, а потом засыпаю и вижу тебя в каждом грёбаном сне. Наверное, это было глупо со стороны Рей — совать руки в карманы. Потому что сейчас было бы неплохо украдкой вытереть щёки и не дать Бену заметить, что она начала плакать. — Это лишь потому, что я похожа на неё. Бен хмурится. — Потому что ты похожа на ко... — начинает он и резко замолкает. Широко раскрыв глаза и приоткрыв рот, он недоверчиво смотрит на Рей. Словно разгадав тайну тысячелетия. — Рей. Рей, — глубоко вздохнув, он делает шаг вперёд. — Рей. — Всё в порядке, я не… — Рей. — Он идёт к ней, а потом... останавливается так близко, что касается её. — Рей. — Это просто несправедливо, — продолжает она. Немного плаксиво, но последние несколько недель — им было хорошо, действительно хорошо вместе, и она должна сказать ему, что чувствует. Она в долгу перед ним. Перед своим альфой. — Быть с тобой, и... если так будет продолжаться, у меня, вероятно, начнётся течка, и всё закончится тем, что мы запечатлимся, просто потому... просто потому что. А потом однажды, возможно, ты встретишься с ней, с омегой, которую хочешь на самом деле, и ты будешь... разочарован. — Ей ненавистны слёзы. Ненавистно собственное шмыганье носом. Ненавистно всё это. — Ты застрянешь со мной, и… — Ты до сих пор ничего не поняла, — говорит Бен вполголоса. Его руки скользят вверх по её шее и волосам; он берёт её лицо в ладони, окружая тёплым касанием. — Не поняла ведь, правда? Она качает головой. А потом пытается отстраниться, потому что... О чём бы он ни говорил, это, скорее всего, не имеет значения. Она предпочла бы ничего не знать вовсе, а просто уйти и никогда об этом не думать. — Это не важно… — Тише, Рей. — Так приятно находиться в его объятиях. Так же сладко, как и горько. — С самого начала, — шепчет он ей на ухо. — Это не… — С самого начала, — повторяет он. На этот раз твёрже. Рей ничего не может с собой поделать и позволяет кончику носа коснуться его железы. Когда он так близко, его запах глубоко проникает ей в лёгкие, и она задаётся вопросом, возможно ли, что всё наладится? Она совершенно не представляет, что может быть иначе. — С самого начала… — Бен... — С самого начала, Рей, — кажется, что-то мешает ему говорить, но слова всё равно срываются с его губ. — Это была ты, с самого начала.