Зима Драконов

— Что-то не так!       Она шипит обозлённым каджитом, морщится. Больно не от мозолей на белых девичьих ладонях, больно от осознания что чего-то не может великая воительница, какое-то мастерство, да не даётся ей. — Всё так, лишь стараний прилагать больше надо, да упорства, — безразлично замечает мужчина позади неё, мерящий шагами площадку, заложивший руки за спиной. Гормлэйт дрожит.       И от боевого пыла, сжигающего изнутри подобно драконьему пламени и от холода, на этой продуваемой всеми проклятыми ветрами, треклятой вершине Мира. Она хочет ответить ему по обыкновению, как всем людям: грубо и больно, но оборачивается и ярость словно сдувает очередной порыв колючей пурги. Он — не все. Никогда таковым не был. И тем более, не человек. Черты его лица всегда не по-нордски мягки и мудры. Эти глаза смотрят на неё без людского высокомерия и пренебрежения. И как не пытается воительница, не может держать гнева, заглядывая в них. Его демоническая змеиная магия приложена, не иначе.       Дева оставляет наставнический укол без внимания, воинственно встряхивает копной золотых кос, заставляя кружевную снежную вуаль покинуть их. Резко спиной к наблюдателю поворачивается, глубоко, до кашля, ледяной воздух носом втягивает. Одёргивает рубаху, вновь в ладони рукоять верного клинка прокручивает, вновь концентрируется на свисте лезвия, а не ветра, вновь распаляет внутри жар, заставляя отступать холод.       Отточенные движения, рубящие выпады, берущие начало от земли, набирающие скорость, взмывающие острием меча высоко в воздух. Умение сечь однажды драконьи головы — вот что они предназначены тренировать. Изморозь сковывает древний камень под ногами, мягким, мокрым брюхом ложится снежная туча на Глотку Мира, но не отрываются две фигуры от дела, назло бушующей стихии.       Одна — стройная, юркая, кружит с двуручным клинком в стиснутых до судороги пальцах, разя невидимого врага. Короткие выдохи со свистом срываются с посиневших губ, часто вздымается грудь, твёрдо переступают ноги в сапогах, окованных железом. Плотно сомкнуты веки, чутко улавливают звуки ноющие от холода уши, лёд безуспешно старается лечь на светлые ресницы и брови, пробраться к отважно стучащему сердцу.       Вторая фигура — высокая статная, принадлежащая мужчине в тяжёлом плаще поверх одеяния мага. Иней серебрит бороду и усы, прибавляя ему лет, а ветер безжалостно треплет капюшон и полы одежд. Но мужчина даже не моргает, неотрывно наблюдает, улавливая каждое движение белокурой воительницы, изредка прохаживаясь кругом границ древних рун. Который час они здесь; заунывный вой скайримской метели поёт охотливей голодного волка, а бледное солнце, заливающее округу молочным светом, всё стремится поскорей упасть за горы.       Взгляд наблюдателя выхватывает первые признаки усталости в движениях ученицы и он немедленно выкрикивает в воздух: — Слова! — JooR! — немедленным рыком вырывается из горла воительницы. — Дальше! — Zah! — на выдохе, прорезая мечом воздух до самых каменных плит под ногами, выкрикивает дева. — Дальше! — FRUL! — возносится к небу рука с мечом и чистый голос, громогласным кличем. Нечеловечьим, нездешним. Отзвук его сотрясает всё вокруг, сбивая гулкой звуковой волной снег и со ступенчатой крыши Хротгара и с каменных обелисков в его саду. Могучая, невидимая сила срывает с головы мужчины капюшон, едва не сбивая его с ног. Учитель вскидывает перед собой руку, закрываясь от магического воздушного порыва, с усилием заставляя себя не отпрянуть.       Когда последнее эхо затерялось среди зубчатых пиков Глотки, когда стих вместе с ним многочасовой буран и улёгся растревоженный снег на положенные ему места, Гормлэйт простонала в утихшую пустоту и наконец позволила себе устало уронить ноющие руки. Сверкнули искры, когда звонко ударило острие опущенного меча о мёрзлый камень. — По-прежнему, медлишь, — выдаёт мужчина, мягкой походкой приближаясь к воительнице. Та тяжело дышит, уперев ладони о полусогнутые колени, зажимая в одной из них клинок. Хрипло усмехается замечанию. — Ты должна, не прекращая боя применять Крик. Без заминки, без промедления. Остановишься хоть на секунду — погибнешь. Мы говорили о том. — Я тебе не дракон, и летать, и кричать по-вашему, одновременно, Партурнакс, — огрызается дева, вскидывая голову да недовольно упавшие на глаза пряди волос сдувая, — это… — Чуждое тебе наречие? Язык твоего врага? — он вскидывает брови и Гормлэйт умолкает. Знает, что значит эта повадка, понимает, что несправедливо задела. Поджимает губы и хмуро под ноги глядит.       Партурнакс горько усмехается, приподнимая лицо упрямицы за подбородок. Она вздрагивает прикосновению, но не дёргается прочь, смело глядит глаза в глаза. — Ты должна быть осторожнее. Одному Акатошу ведомо, какой смысл вложил его сын в эти слова. Молчаливо стоял он против нордской воительницы и так же молчаливо она силилась угадать мысль за человечьим ликом дракона.       А Скайрим встречал очередной закат очередного дня. Каждый из них мог сделаться для него последним, если Алдуин так и продолжит насыщаться силой и властью, становясь всё более несокрушимым.       Боевой запал иссяк и Гормлэйт не способна выдать привычной для неё, колкой фразы. А может и запал не при чём, может зачем-то не хочет спорить с ним. Она просто улыбается, холодной, как земля её родины, улыбкой, и не глядя отправляет меч в ножны. — Я должна положить конец тирании твоего брата. А не тревожимый более никем снегопад снова набирает силу, укрывая вершину Мира своим мягким, мертвенно-хладным покровом.