***
Геральт нервно заламывает пальцы, нарезая круги по комнате в ожидании Йеннифер. Та заперлась в своём кабинете один час тринадцать минут и двадцать семь секунд назад — выпытывать из работницы таверны местонахождение Лютика. Которого нет уже сутки. Когда Геральт ночью вернулся в их комнату и обнаружил, что лютня Лютика одиноко покоится на постели, а самого барда нет, то впервые за очень долгое время ощутил, как скручивается желудок, а сознание затапливает тревогой. Потому что в такой час Лютик должен крепко спать и видеть десятый сон, а не шататься неизвестно где. Он бы не стал, Геральт знает. А это значит, что что-то случилось. Что-то плохое, что он не успел предотвратить, выпивая с Йеннифер. Потому что бросил Лютика одного в незнакомой деревне, где орудует чудовище, похищающее людей и делающее что-то — он уже ненавидит это слово, означающее беспомощность и неизвестность — отчего тел не находят, даже намёка в виде кровавого следа или остатков одежды. Ни-че-го. Гадкое чувство вины протянуло к изорванным остаткам его души свои гнилые пальцы, комкая и пачкая, оставляя след, который ничем не смыть, мешая ясно мыслить и вызывая желание залезть в грудь и вырвать всё, что есть, лишь бы прекратить эту муку. Но это невозможно, и Геральту остаётся только бессильно злиться на самого себя и уповать на то, что девка из таверны всё расскажет. Что они успеют. Что ещё не слишком поздно.*
Лютик открывает глаза, мутным взглядом обводя скудно освещённую комнату, и слабо улыбается, заметив в кресле спящего Геральта. Всё так же длинные волосы спадают на лицо, которое сейчас выражает полное умиротворение, и Лютику нестерпимо хочется заправить пряди за уши, нежно поладив заросшую щетиной щёку. Но Геральт сидит далеко, а сил встать и подойти у него, увы, уже нет. Остаётся лишь молча любоваться Геральтом и ждать его пробуждения, чтобы в последний раз взглянуть в невероятные золотые глаза. Лютик знает, что это будет последний раз, и надеется, что успеет попрощаться прежде чем смерть отсечёт своей косой его душу от тела.*
Геральт молча смотрит на невысокий замок, крепче сжимая рукояти мечей и ощущая, как клокочет внутри гнев, перемешанный со страхом. Лютик там, вместе с проклятым чародеем, который использует людей для производства какой-то дряни, что дурманит голову и дарит высшее наслаждение. Йеннифер ничего об этом не знает и выглядит по-настоящему обеспокоенной, поджимая губы. Она не говорит вслух, но Геральт слышит — она не сможет помочь Лютику, если процесс уже запущен. А в этом сомнений нет ни у кого. Единственное, что остаётся, это заставить чародея спасти Лютика. А для этого его надо не убить, а Геральт не уверен, что у него хватит сил сдержать порыв разрубить ублюдка пополам в ту же секунду, как он его увидит. Но он постарается. Ради Лютика.*
— Привет. — Хмм. Геральт по-совиному моргает, растирая щёки, и рывком поднимается, подходя к нему. На нём штаны и лёгкая рубаха, и это выглядит так по-домашнему, что щемит где-то в груди. Лютик любит, когда Геральт такой. — Давно вернулся? — На рассвете. Не хотел тебя будить, — Геральт садится рядом, бережно поправляя одеяло. — Победил очередного монстра? — с улыбкой спрашивает Лютик, положив ладонь на чужое бедро. — Жаль, я не смогу спеть про это балладу. — Я попрошу Йеннифер спеть тебе. Она меня подстраховывала, — он приподнимает уголки губ, смотря с нежностью, и Лютик задыхается от счастья. Ведь вот он, Геральт, его Геральт, сидит рядом с ним, уже заметно постаревший, но всё ещё далёкий от смерти, и на его пальце поблёскивает в слабом свете кольцо. Они вместе так долго, что Лютик уже и не помнит, как жил до него. Что такая жизнь вообще была.*
Геральт несётся на запах масел, одуванчиков и ромашек, на запах Лютика, так ярко выделяющийся посреди витающей в воздухе горькой кислоты, разъедающей ноздри и впивающейся в мозг. В замке пока никого, и это плохо — ему нужно выпустить хотя бы сотую долю своей ярости, иначе он пришибёт чародея на месте, особенно если рядом будет раненный Лютик. Запах становится ярче и Геральт ускоряется, игнорируя крики Йеннифер. Сейчас важен только Лютик.*
Лютик прикрывает начинающие слезиться глаза, вслепую находя руку Геральта, такую горячую и крепкую, переплетая пальцы. Он чувствует, как смерть приближается, готовя серебряную косу. — Лютик? — в голосе Геральта неприкрыто звучит тревога, и Лютик заставляет себя поднять веки и взглянуть на мужа. — Ничего, просто немного устал. Морщинки между бровей разглаживаются и Геральт облегчённо выдыхает, расслабляясь. Этой ложью он даст им ещё несколько минут спокойствия.*
Геральт пинком распахивает двери, крутанув мечи и готовясь к сражению, но никто не нападает. В огромной зале несколько столов, уставленных колбами, заваленных книгами, свитками и мешочками и ещё непонятно чем, а посередине каменный алтарь, окружённый сиреневой дымкой. А на нём лежит Лютик, в чьи вены на сгибах локтей впиваются трубки с разноцветной жидкостью. Красной пеленой ярость застилает глаза, страх затыкает уши плотной повязкой, оставляя всего одну мысль, одно желание — убить. Убить выродка, что стоит рядом и злобно скалится кривыми зубами. Потому что мгновением раньше чуткий слух распознал едва слышное поздно.*
Геральт наклоняется, оставляя на его губах целомудренный поцелуй, и Лютик хрипло смеётся, смаргивая слезу. Ему кажется, что в комнате стало темнее, а в углу что-то блеснуло.*
— Геральт, стой! Он нужен нам живым, иначе мы не спасём Лютика! Йеннифер магией отшвыривает его прочь от чародея, который всё так же скалится, только теперь окровавленным ртом. Боль от сломанных рук и выбитых зубов его не беспокоит, потому что мерзкая ухмылка не сходила с его лица ни на миг. — Что ты с ним сделал? — рычит Геральт, поднимаясь и нависая над мужчиной. — Я? Я сделал его счастливым. А ты, ведьмак? Что с ним сделал ты? — Что это? — Йеннифер кивком указывает на маленькую бутылочку, почти полностью наполненную жёлтой жидкостью, которая капает из трубки, что выходит из шеи Лютика. — Чистое счастье. У каждого оно своего цвета. Как думаешь, ведьмак, почему его счастье золотого цвета? Геральт молчит.*
— Прости, Геральт. Кажется, это конец. Геральт белеет, крепче сжимая его ладонь, и Лютик видит, как блестят от навернувшихся слёз его глаза. — Нет. Лютик… — Всё в порядке. Я прожил длинную, чудесную, наполненную приключениями жизнь вместе с тем, кого люблю. Я счастлив, Геральт. И мне не страшно — ты останешься не один. Геральт плачет, смотря на него с болью, и Лютик хочет забрать её, унять его тревогу, но всё, что он может — нежно улыбаться и держать Геральта за руку. Его время пришло, и он готов. — Я люблю тебя, Геральт из Ривии. Ты — лучшее, что случилось со мной. И Лютик закрывает глаза, видя любимые золотые глаза, вдыхая лёгкий запах лука и чувствуя бережное прикосновение мозолистых пальцев. — Я тоже тебя люблю. И всё исчезает, заполнившись золотым светом.*
— Уже слишком поздно. Он мёртв. — Что? — Бутыль. Она полная. Это значит, что всё счастье, что человек может испытать за жизнь, прожито. Он умер, ведьмак. Геральт неверяще смотрит на проклятый бутылёк, который и вправду полон жёлтой жидкости, и на негнущихся ногах подходит к алтарю, роняя мечи. Он падает на колени, наклоняясь к обнажённой груди и прислушиваясь, желая услышать заветный стук. Но в ответ лишь тишина — ни биения, ни дыхания. И Геральт кричит, воет, подобно волку, впервые за всю жизнь ощущая столь страшную боль и чувствуя, как рассудок оставляет его. Лютик мёртв. И это не исправить. Больше не будет долгой болтовни ни о чём, не будет невнятного бренчания лютни, не будет баллад и кучи вопросов, не будет запаха масел, одуванчиков и ромашек, не будет лучезарных улыбок и тёплого взгляда голубых глаз. Больше ничего не будет. Ничего. И это его вина.Скажи мне, милый бард, знавал ли ты любовь, что заставляет сердце сладко замирать, томясь в ответа ожиданье и получал ли ты ответ иль вечно ты ходил один знавая ту любовь лишь в песнях? Знаю я, что да, знаю, что златая любовь пленила тебя и ушла, оставив без ответа. Но вот тебе награда от меня за любовь твою — не любовь, но иллюзия той. Получи и насладись, мой милый бард, а затем усни навек.