Путь

Кончики рогов Адаара загнуты вверх, и прибавляют ему в росте. Он еле-еле избегает участи вспороть носом свежий сугроб – задевает дверной косяк хлипкой деревянной хижины, и замирает, чуть сгибая колени. Перед ним и рядом с близлежащими домами стоят солдаты, а еще они стоят по периметру, высвечивая путь к церкви своими полированными шлемами. Из-за снега и яркого солнца аж глаза слезятся. Адаар знает, что они здесь не путь ему указывать собрались, но думать о зловеще притихшей толпе за широкими спинами ему не хочется. Сейчас на него смотрят несколько иначе, не показывают пальцами и не хватаются за женщин и стариков, чтобы защитить. Но Адаар не обманывается, солдаты-то стоят лицом к нему. Хотели бы оградить его от толпы – перестроились. Или же вовсе её разогнали. – Это же он – раздается в толпе, и люди неприятно сгущаются. – Он сделал так, что Брешь больше не растет! Адаар ускоряет шаг, но до церкви еще два лестничных пролета и две же широких площадки. Было на что оскорбиться – преодолевать этот путь то еще удовольствие. Могли бы оставить на койке в камерах, но что уж там. Домик на отшибе, близ главных ворот, тоже подойдет для нужд Адаара. Если они вообще учитывались. Ближе к каменному зданию стоят гурьбой церковники, братья и сестры, кто-то молится, кто-то делает пассы руками, то ли благословляя, то ли проклиная. Адаар не останавливается и не глазеет, ему некомфортно выступать цирковой собачкой, когда он был в Марке – косситы не были такой уж редкостью, а когда он был с отрядом – никто даже и не присматривался. Двери церкви закрываются со скрипом, она построена недавно, как узнавал Адаар, но из-за морозов и суровой природы самого Ферелдена всё изнашивается быстрее. В Марке зима не всегда радует снегом, зачастую идут просто ледяные дожди, но здесь, в горах, всё такое снежное, что по началу Адаар даже радовался. Пока они добирались до Убежища, он успел пару раз прокатиться по льду, на сапогах, конечно, до коньков дело не дошло, но само ощущение скольжения и замороженная вода ему понравились. Каарисса в тот день развлечений знатно изваляли в снегу, за очередной поэтический эксперимент, но он даже не обиделся. Он вообще был не из обидчивых. Даже когда Шокракар сделала из его творчества растопку для костра, Каарис попросту начал заучивать свои стихи наизусть, чтобы передавать из уст в уста. Посредником выступать никто не согласился, но пока Каарис жив, живо и творчество. Или как-то так. Адаар не запомнил его пафосную речь, как и те стихи. Но попытка вспомнить сейчас – успокаивала.