*
Эмма приходит в сознание в кромешной темноте. Чёрт знает, где она находится, но точно не на улице и не на корабле. Голова раскалывается, боль тупая, аккурат за правым глазом, а усталость такая, что она едва может двигаться, конечности будто бы стали свинцовыми. — Ты очнулась… — врывается в сознание голос Реджины. Мгновением позже до Эммы доходит, что бывшая королева сидит рядом и проводит большим пальцем по её костяшкам. Кожа у неё почему-то холодная, но очень нежная. Когда Реджина говорит, она судорожно сглатывает, а голос предательски дрожит, как если бы она всерьёз переживала о самочувствии Эммы. А, впрочем, наверняка она себе это придумала, переживать-то не о чем. Подумаешь, свалилась в обморок! Во всём виновато истощение. — Вроде того… — Эмма сонно моргает, пытаясь понять, где же она находится. Она на кровати, на очень хорошей кровати, мягкой, чистой и белоснежной, едва различимо пахнущей стиральным порошком. — Голд… — шепчет она. — Он?.. — Выживет, — не сказать, что Реджина в восторге от этой новости, но Эмма вздыхает с облегчением. Просто… Не хватало ещё, чтобы родной дедушка истёк кровью на глазах впечатлительного Генри, который и без этого в последние месяцы слишком многое повидал. Реджина сидит в кресле в изголовье кровати. Всё ещё растрёпанная, с жёсткими от солёной воды волосами, сгоревшими на солнце щеками. Она выглядит невероятной красавицей. Несвоевременная эта мысль, пусть и невольная, а всё равно дурацкая, учитывая, что теперь им предстоит разбираться в своих непростых отношениях. Ну и, конечно, во всём произошедшем между ними на корабле. — Что… — договорить Эмма не успевает. Распахивается дверь, вынуждая зажмуриться от ворвавшегося в спальню яркого света, и Реджина, отшатнувшись, резко выпрямляется. — Мама! — Генри с разбега запрыгивает на кровать. Он тяжёлый малый, но сегодня Эмме это не в тягость, напротив, успокаивает. — Привет, пацан, — облегчение переполняет её, когда сын утыкается лицом ей в шею. Он здесь, живой и здоровый, стало быть, они сделали это, смогли вернуть его домой. — Ты выздоровела! — невыносимо юный и невинный Генри широко улыбается. — Выздоровела, — вторит Эмма и, хотя ей хочется обнимать сына вечно, выпускает его из медвежьей хватки. — Выздоровела, — подтверждает Реджина. Эмма не может не улыбаться, впрочем, как и все остальные. А потом Генри порывисто обнимает её и, соскочив с кровати, бежит к двери с криком: «Очнулась!!!» Она даже не успевает спросить, с кем он разговаривает, потому что в спальню вваливаются Мэри-Маргарет и Дэвид, которые по очереди сжимают её в крепких объятиях. — Мы так переживали, — сообщает Мэри-Маргарет таким дрожащим голосом, что сердце Эммы болезненно сжимается, а руки ещё крепче вцепляются в родителей. — Всё хорошо, — и это чистая правда. Всё действительно хорошо. Она пришла в себя, Генри ничего больше не угрожает, самые близкие и дорогие люди собрались в одной комнате. Всё будет хорошо. — Ты точно в порядке? — спрашивает Дэвид, а сидящая рядом с ним Мэри-Маргарет с тревогой вглядывается в её лицо. Эмма немного теряется. Всё никак не может привыкнуть, что у неё есть любящие и заботливые родители, это — необычное ощущение. — Точно, — улыбается она. Мэри-Маргарет кивает и смахивает со щеки слезу. — Давай-ка, отвезём тебя домой, — она хочет помочь Эмме встать, но подошедшая Реджина не позволяет ей этого сделать. — Мне кажется, мисс Свон лучше оставаться здесь до тех пор, пока она полностью не придёт в себя. — Реджина… — возражает Мэри-Маргарет. — Она должна быть со своей семьей, — подхватывает Дэвид. Реджина молчит, но выражение её лица меняется, а взгляд становится холодным, чего Эмма не видела несколько месяцев, пожалуй, с того самого дня, когда они отправились на поиски сына в Неверленд. Генри, испуганно округлив глаза, озирается, будто не может понять, чью сторону должен принять. — Мне кажется, — Эмма осекается под пристальными взглядами присутствующих, но, собравшись с духом, глубоко вздыхает: — Мне лучше остаться. Лица родителей искажаются не то от обиды, не то от разочарования, и Эмма прикусывает язык, чтобы не ляпнуть, что передумала. И хорошо. Одного взгляда на улыбчивое лицо Генри хватает, чтобы понять, что приняла правильное решение. Да, всё сложно и чревато, нет никакой гарантии, что с Реджиной пройдёт гладко, но прямо сейчас нет ничего важнее Генри. Кровные распри и сказочные драмы могут подождать. На то, чтобы убедить родителей, что так будет лучше, уходит какое-то время, но Эмме это удаётся, и Реджина тактично оставляет их одних. Дэвид и Мэри-Маргарет обнимают сначала её, потом Генри, попутно выпрашивая обещание позвонить, если что-то понадобится.*
Когда родители уходят, когда в большом особняке остаются только они втроём, Эмма начинает чувствовать приближение панической атаки. Всего пару минут назад идея остаться не казалась нелепой, возможно, из-за Генри, взволнованно следившего за тем, как Реджина пытается испепелить его бабушку и дедушку взглядом, а те — её, но теперь… Теперь Эмма понимает, что она буквально предпочла Реджину родителям. Да что там, она согласилась с ней жить! — Ты к нам надолго? — выдёргивает её из размышлений голос Генри, сидящего рядом и не сводящего с неё полного надежды, чуть взволнованного взгляда, как если бы прочитал что-то про её отношения с Реджиной между строк. Эмма пожимает плечами, ласково улыбается: — Не знаю, малой, — она украдкой поглядывает на Реджину, но та отвечает ей нечитаемым взглядом. Генри сладко зевает. — Пора спать, — тут же сообщает Реджина и, приблизившись, кладёт ладонь ему на плечо. — Ты поговоришь с Эммой завтра. Генри какое-то время смотрит на неё, затем переводит взгляд на Эмму. — Ты будешь здесь? Эмма улыбается. — Я пока никуда не собираюсь. Генри кивает, а затем бросается ей на шею и крепко-крепко обнимает. Эмма очень устала, но обнимает его в ответ со всей силой, на какую только способна после всего пережитого. — Я люблю тебя, мама, — шепчет Генри. Сердце Эммы сжимается от переполняющей его нежности. — Я тоже люблю тебя, малой, — это даже странно, как легко ей говорить эти слова ребёнку, которого она почти теряла столько раз, что не сосчитать. Реджина наблюдает за ними с по-прежнему нечитаемым выражением, а когда Генри отстраняется от Эммы, она выводит его из комнаты.*
Эмма не помнит, как она заснула, но, должно быть, в какой-то момент это всё-таки произошло, потому что Реджина успела вернуться в спальню и забраться в постель. Едва ощутимое касание шёлка — она переоделась в пижаму. От неё пахнет мылом и стиральным порошком, ничего общего с корабельными ароматами. — Привет, — сонно бормочет Эмма, поворачиваясь на бок, так, чтобы оказаться с Реджиной лицом к лицу. В спальне по-прежнему темно. Получается разглядеть только силуэт. — Привет, — отзывается Реджина, а затем прохладными пальцами нежно убирает прядь волос со лба Эммы. — Как ты себя чувствуешь? — Лучше, — и снова правда, ей стало намного лучше, даже усталость почти прошла. — Как сама? Реджина смеётся хриплым смехом, от которого у Эммы перехватывает дыхание. — У меня всё прекрасно, мисс Свон, — чувствуется, что она улыбается. — Рада, что ты решила остаться. — И я, — признаётся Эмма, пусть и немного странно, что с возвращением в Сторибрук ничего не закончилось, как она себе вообразила ещё там, на корабле. Она кладёт ладонь Реджине на бедро, сжимает податливый шёлк, наслаждаясь ощущением близости желанного тела. Но всё-таки очень странно, что они оказались в одной постели в месте, где всё априори должно быть сложнее, чем вблизи Неверленда. Она хочет рассказать об этом Реджине, может, спросить, что им делать дальше, поговорить о том, что происходит сейчас, но вместо этого она просто подаётся вперёд и мягко целует её в губы. С собственных срывается смешок в ответ на удивлённый вздох. У Реджины всё тот же вкус — солёно-сладкий, и Эмма ловит себя на мысли, что темнота здорово всё упрощает. Как бы трудно, запутано и страшно ни было при свете дня, все сложности без труда забирает спасительная тьма. Реджина приоткрывает губы, отвечая на поцелуй, а потом проводит языком по нижней губе Эммы. Магия оживает, поднимается волнами изнутри, разливается по телу, искрит. Эмма не знает, почему это происходит, она не может контролировать магию, из-за чего снова возвращается паника. Сердце бешено колотится, её слегка потряхивает, но Реджина, нащупав её пальцы, сплетает со своими. Выжидает секунду, а затем нежно поглаживает костяшки, пока Эмма не успокаивается. — Ого! Горячее дыхание Реджины обжигает её губы: — Тебе нужно научиться контролировать свой дар, мисс Свон. И опять Эмма не видит, но чувствует, как она улыбается. Она возвращает улыбку, а затем прижимается щекой к щеке Реджины, и проводит пальцами по бедру. — Ты собираешься меня научить? — лизнув мочку уха, спрашивает она. Реджина, выдохнув, вжимается в неё всем телом, и снова Эмма чувствует, как внутри зарождается магия, а сердце остервенело бьётся. Стоит Реджине просунуть колено между её ног, как сила, пульсировавшая в груди, вырывается наружу мерцающими искрами. — Прости, — шепчет Эмма, почувствовав, как дёрнулась Реджина, и отчаянно пытается вернуть самообладание. — Прости, я не могу… Сердце сходит с ума, кожа, кажется, трещит по швам, и что-то подсказывает Эмме, что она не сможет сдержать чёртову энергию в себе. Она понятия не имеет, что делать, происходящее ошеломляет. Но затем Реджина, обхватив за затылок, притягивает её к себе, как ребёнка, нуждающегося в утешении. — Расслабься, — она снова улыбается, а потом целует Эмму, из-за чего вспыхивает, но тут же гаснет фиолетовая искра. Эмма задыхается в ожидании взрыва или ещё какой-нибудь катастрофы, но ничего такого не происходит, напротив, у неё появляется ощущение, будто её магия пытается встретиться с Реджининой. — Просто позволь этому случиться. Эмма позволяет. Она решает не бороться с собой, решает не сдерживаться, просто сосредотачивается на ощущении близости Реджины, на соприкосновении своей кожи с её, и магия льётся между ними сплошным потоком, могущественным, устойчивым и ослепительным.**
к о н е ц