Выжить

      Сегодняшний день был особенно страшным для каждого жителя Панема, кроме капитолийцев. Те в ус не дуют и только предвкушают шикарное зрелище.       Жизнь в двенадцатом дистрикте была сама по себе не сахар, а в день Жатвы ты мог ощутить на языке привкус людского страха, отчаяния и безнадеги.       Бёнкван жил вместе с семьей не в самом плохом районе города. Его родители заведовали аптекой и в еде они редко нуждались, но даже им приходилось временами голодать. Мальчишка как мог помогал родителям, иногда выбираясь на Луговину, чтобы добыть целебных трав и поставить простые силки для диких животных, однако далеко он старался не соваться.       Ему нравилось находиться близко к лесу – можно было услышать, как поют птицы, как шумит листва, а главное можно было представить, что ты свободен. Свободен от этих жестких правил, от отца, который в минуты отчаяния не гнушался бить сына, от своего бессилия.       Время от времени он встречал за забором такого черноволосого юношу, с которым познакомился пару лет назад и который научил его простеньким ловушкам, а также учил обращаться с ножом и простеньким луком. В ответ Бёнкван научил его отличать растения и ягоды, а также потрошил каждый раз ему добычу. Другого мальчишку звали Сэюн и он был старше Квана на пару лет.       После этих постоянных вылазок, аптекарский сын часто стал замечать старшего в школе. Он редко с кем общался, предпочитая смотреть в окно и иногда чему-то своему улыбаться. Будто был в своем собственном мире. И иногда Кван ловил себя на мысли, что хотел бы попасть в эту другую Вселенную и увидеть мир глазами Юна. Однако быстро отгонял эти глупые мысли и прятал новый синяк, доставшийся от отца.       Сегодняшний день был особенным для всех. Родители Бёнквана были взбудоражены с самого утра, поэтому на некоторое время парень смылся из аптеки в лес. Думать ни о чем не хотелось, не в день Жатвы. Особенно не хотелось думать о тех бумажках с его именем в огромном стеклянном шаре, которые может легко вытащить изящная рука ведущего.       Пособирав травы рядом с забором, мальчишка решил зайти глубже в лес и забраться на давно приглянувшуюся возвышенность – оттуда было прекрасно видно и весь город и весь лес, плюсом этого места несомненно была невидимость для всех остальных его самого, благодаря густым деревьям.       Присев на прохладную после утренней росы траву, Бёнкван тяжело выдохнул и позволил себе расслабиться, слушая тихий стрекот соек-пересмешниц, о которых ему однажды рассказала мать. Эта женщина была без ума от животных, особенно от птиц. У них дома было не пройти из-за количества книг по всему связанному с лесом. Было поразительно насколько его мать любит и одновременно боится леса. Кван никогда не боялся. Он был с лесом на «ты». Каждый раз заходя в чащу, он чувствовал какое-то единение со всем этим животным миром. Будто он наконец дома.       Спустя пару минут к нему бесшумно подошел Сэюн, легко присаживаясь рядом и также смотря вдаль.       - Хочешь поговорить? – тихо спрашивает Бёнкван.       - Я просто надеюсь, что выберут не моего брата, - тихо выдыхает Сэ. Он как-то уже рассказывал о своем младшем братишке – Ючане, ради которого он брал тессеры и вписывал все чаще свое имя в эти чертовы листы для Жатвы. Его семья жила намного хуже аптекарской – мать торговала в Котле чем придется, будь то самодельное мыло или связанные теплые вещи, а отец трудился в шахте, маленький брат ходил в школу и присматривал за хозяйством. Сэюн же выбирался в лес и набирал дичи, продавал часть, выменивая на нужные вещи или игрушки для брата.       - Его вписали второй раз. Думаю, все обойдется. Я больше переживаю за тебя, Сэ. Сколько раз твое имя уже вписано? Уверен, больше шести положенных раз, - Кван вздрогнул от пронизывающего ветра, Сэюн подсел ближе, притягивая его к себе, согревая. Они никогда не говорили об этой стороне их отношений, однако оба чувствовали что-то сильное к друг другу, что-то родное.       - Лучше не знать тебе этой цифры – еще больше будешь нервничать, а ты уже, - улыбнулся парень и в следующее мгновение, что-то заметив, нахмурился, - отец опять тебя ударил? – да, он говорил о свежем синяке на руке мальчишки.       - Это всё нервы от Жатвы, не переживай за меня. Я крепкий, не впервой уже, - легкомысленно отмахивается Кван, однако Сэюн знает, как тяжело ему каждый раз стискивать зубы и терпеть то порку, то просто побои. Он знает, что ему больнее больше от того факта, что некогда любящий его отец в какой-то момент стал отстраненным и очень холодным. Его отец считал, что таким образом сможет закалить характер уже взрослого сына, но лишь разбивал ему сердце из раза в раз.       Просидев еще какое-то время, наслаждаясь теплом друг друга, парни пошли на охоту, все-таки домой что-то нужно принести. Через пару часов у них в руках были три кролика, орехи и съедобные травы. Бёнкван взял себе одного кролика, уняв на корню все споры из-за этого, ведь у Юна младший брат и родители, они должны хорошо есть (в ссорах из-за еды Кван всегда знал куда давить, чтобы заставить старшего взять еду), и разделил пополам орехи и травы. Они ободряюще улыбнулись друг другу напоследок и разошлись по домам.       Уже позже, когда мать заставляла напялить праздничную бежевую рубашку и немного потрепанные коричневые штаны, Бёнкван сдерживал тяжкий вздох, который так и норовил вырваться из его груди, и просто улыбался маме. У него было жуткое предчувствие, что это последний раз, когда он способен это делать так спокойно.       Стоя на площади, он нашел взглядом Сэюна, который сегодня выглядел так красиво в самой не потрепанной футболке темно-синего цвета и черных штанах (видно, даже голову помыл в честь праздника), что мальчишка еле смог перестать пялиться и в ответ ободряюще кивнуть ему.       Через несколько минут на сцену вышел манерный юноша из Капитолия, который будет доставать имена будущих жертв. Его вычурный цвет волос (наверняка парик) приковывал взгляд, как и не менее яркий макияж. Пак Джунхи всегда приезжал к ним в таком виде, каждый год, но в душе надеялся, что его переведут уже в другой дистрикт. И он в принципе мог попросить, но что-то держало его привязанным к этому месту. Бёнкван знал наверняка, что это не «что-то», а «кто-то», а точнее вечно недовольный и пьющий, временами чересчур, ментор трибутов их дистрикта – Ли Донхун. Этот ворчливый старикан из года в год позорился как мог: то навернется на камеру в пьяном бреду, то полапает на виду у всех Джуна. В общем, парочка из них колоритная, хоть и неофициальная.       Повторяющуюся из года в год речь их мэра не слушал никто, а вот, когда заговорил Джунхи, просеменив к микрофону, получив перед этим смачный шлепок по заднице от ментора, все прислушались.       - В этом году произошли изменения в правилах в связи с недавней катастрофой, - мало кто мог забыть тот случайный взрыв старой бомбы, оставшейся еще с войны, совсем рядом с приютом, - именно поэтому в этом году наш щедрый и великий президент Сноу сделал подарок для вашего дистрикта! – раздались жидкие аплодисменты (миротворцы шикнули на толпу – пришлось), – только в этом году в 12 дистрикте будет выбрано два юноши для ежегодных 74 Голодных игр.       После его слов все замерли. Никто не мог поверить своим ушам. Как это – два юноши? Не дав нам опомниться, Джунхи подошел той же семенящей походкой к большому шару, запустив руку внутрь. Даже, казалось, ментор протрезвел резко от этой новости.       - Итак, первый юноша трибут для 74 Голодных игр – Ким Ючан, - с радостной улыбкой объявил Джунхи, разглядывая толпу и ожидая смертника.       Бёнкван резко развернулся и посмотрел на белого, как полотно, Сэюна, особенно цвет его кожи резко выделялся на фоне черных длинных волос. Столкнувшись с ним взглядом буквально на секунду, Кван уже знал, что будет дальше.       Опешив буквально на мгновение, Юн выскочил из строя и побежал к брату, крича, что он вызывается добровольцем. На младшего смотреть было страшно – вторая Жатва и выбор пал на него. Ючан дрожал как осиновый лист в объятиях брата, который быстро тараторил ему что-то на ухо.       Ведущий, пребывая в воодушевлении, что наконец какое-то разнообразие в его дистрикте (мало кто бы заметил, как он легко выдохнул, когда вместо тринадцатилетнего мальчишки вызвался восемнадцатилетний – все-таки спасти парня постарше шансов намного больше), напомнил о том, что трибуту стоит выйти к нему на сцену.       Сэюн отцепил от себя брата, приговаривая, что с ним все обязательно будет хорошо. Стерев непрекращающиеся слезы Ючана, он пошел уверенным шагом к сцене, а миротворцы унесли практически обратно кричащего вслед младшего.       - Замечательно, - на энтузиазме выдохнул Джунхи и снова посеменил к шару, сразу же доставая бумажку и возвращаясь обратно, - вторым юношей-трибутом становится Ким Бёнкван!       И тут весь мир будто замер для Квана. Он будто в замедленной съемке шел к сцене, ловля тут и там жалостливые взгляды – все-таки его много кто любил за веселый нрав и хорошую добычу. Когда парнишка поднял взгляд на еще более белого Сэюна – ему стало еще страшнее. С этого момента они трибуты. И должны будут убивать, чтобы выжить. Они должны будут убить друг друга.