Легко

Мэйв, боготворящая слова, устала верить только в них. У Отиса такие голубые глаза, такие яркие, такие чистые. И даже он несет какую-то оскорбительную чушь. Из-за девушки — кстати, Отис все время говорит о своей девушке как о «девушке», он не говорит «Ола», как будто говоря, превозносит статус отношений, а не конкретного человека — Мэйв перестала подходить к Отису слишком близко, перестала касаться его ненароком и будто случайно — на самом деле у нее выработалась стойкая ежедневная потребность в подобных касаниях, которую она упорно подавляла всё лето. Сейчас Мэйв оказывается рядом с Отисом только в случае крайней необходимости, по делам клиники. А из-за матери Отиса дел никаких нет. И они ругаются. И вновь возвращаются друг к другу. Потому что что бы они ни сказали, связь не исчезнет. Это не кровные узы, не семья, но стойкое ощущение общности, понимания, близости. Глубинное чувство, которое заставляет говорить то, что думаешь. Когда неудобно, невовремя, неприятно. Не закрываться. Говорить и ждать ответной реакции. Любой. Потому что любая реакция будет правильной, принятой. Мэйв смотрит на Отиса, и говорит с ним, и физически ощущает расстояние между ними. Слова пробиваются через метры заряженного воздуха и будто теряют силу. Мэйв не верит в это, не хочет верить в беспомощность слов, но впервые думает, что стоит ей обнять Отиса, только обнять, — и всё станет ясно. Нужно только преодолеть эту деловую вежливость, вернуться к привычному расстоянию вытянутой руки, оборванной мысли, — и всё прояснится. Мэйв делает шаг вперед, чувствует, как спадает напряжение, будто ослабевает натяжение нити; Мэйв сглатывает и готовит свой лучший экспромт в жизни, самый важный экспромт, — и Отис уходит. Нить не обрывается, только саднит у основания. Мэйв не знает, что делать дальше.