Самаэль в Москве

***

      Артистка разъездного районного театра Милица Андреевна Покобатько вскочила с красного бархатного стула номер двести шестьдесят восемь, служившего ей местом на сеансе чёрной магии в театре Варьете, и, вздёрнув к потолку руки, принялась ловить падающие сверху белые бумажки, сильно напоминающие небесную манну. Сходство достигалось и через способ получения оных бумажек, и через их цвет, и через влияние, оказываемое ими на совершенно обезумевший, правда, московский, а не израильский народ. Люди толкались, отвешивали друг другу оплеухи, ставили подножки, ругались и совершали множество других самых нелицеприятных поступков только бы засунуть в карманы побольше волшебных червонцев с самыми верными и праведными водяными знаками.       Милица Андреевна не отставала от прочей публики. Заехав локтём в нос какому-то толстяку с поблёскивающими медными часами на цепочке, вонзив угол квадратного каблучка в ногу бледной чахоточной девице с излишне аляповатым пером на шляпе, Милица Андреевна, отгородившись разумом от окружающего хаоса и не переставая работать руками, думала о множестве разных посторонних вещей. О своей никак не складывающейся карьере актрисы; о Москве, которая на поверку оказалась городом с циничным, немного сальным взглядом и железными челюстями; а также об оставленных в голодной Одессе(1) пожилых родителях, которым следовало высылать продукты. Последняя мысль, впрочем, имела некоторое отношение к действиям Милицы Андреевны, поскольку для покупки продуктов нужны были деньги, а их никогда не бывает слишком много. Конечно, с деньгами очень помогал этот противный и толстый, но очень полезный Аркадий Аполлонович Семплеяров, сумевший даже несколько дней назад добыть своей протеже роль Луизы, но профессия артистки требовала огромных трат на косметику и наряды, без которых никак нельзя было обойтись. Как ни прискорбно это признавать, но успех в актёрском деле куда больше зависел от привлекательной наружности, чем от таланта, и по первости, то есть, год назад Милице Андреевне было непросто с этим смириться.       Со временем разочарование вместе с амбициями и наивностью растаяло, словно туман на вершинах Карпат. Природа неплохо одарила Милицу Андреевну, и та быстро научилась пользоваться этими дарами. Её чёрные волосы, вьющиеся крутыми кольцами; тёмные и глубокие, как пропасть, глаза, затягивающие, словно смола, в свой омут; точёные правильные черты лица; фарфоровая кожа и ладная прямая, как струна, фигура покорили не одного только Аркадия Аполлоновича, но председатель акустической комиссии московских театров был, без сомнения, самым выгодным знакомством, хоть и крайне неприятным. Впрочем, умение Милицы Андреевны в любой ситуации свободно думать о самых разных вещах очень помогало ей во время встреч с влиятельным патроном. Вот и вчера председателю отчего-то пришло в голову без предупреждения явиться в её (на самом деле, конечно, не её, а снятую Аркадием Аполлоновичем для неё) квартиру на Елоховской улице и провести там целых три с половиной часа. Воздаянием за внеплановую встречу стали триста рублей наличными и билет на сеанс чёрной магии, который Аркадий Аполлонович преподнёс Милице Андреевне с усмешкой и приказанием явиться в Варьете не иначе, как инкогнито, ведь на сеансе будет и сам Аркадий Аполлонович с супругой и родственницей. Милица Андреевна предпочла бы вместо билета деньги, но такой обмен не предлагался, так что пришлось удовлетвориться тем, что есть.       Сеанс чёрной магии сперва казался довольно заурядным цирковым зрелищем. Долговязый тощий мужчина в клетчатом пиджачке с какой-то глумливой физиономией сбивал с толку и пугал уже одним этим. Милица Андреевна, которую вращение в актёрских кругах научило разбираться в людях, буквально кожей чуяла, что этот-то артист никому не позволит почувствовать себя хозяином положения, будь ты хоть сам председатель акустической комиссии московских театров, да к тому же обведёт вокруг пальца с такой ловкостью, что понять в этом обмане ты сможешь лишь одно: ты — растерянный китайский болванчик, и лучше всего, не противясь судьбе и без лишнего упрямства, покориться воле клетчатого, а то будет хуже. Не понравился Милице Андреевне этот гражданин.       Компаньоном скользкого долговязого артиста оказался низкий толстый человек, просто гениально замаскированный под чёрного кота. Милице Андреевне ещё не доводилось видеть настолько правдоподобно ряженого — ну чистый кот, совсем никаких отличий! Даже повадки и голос вкрадчивые, мягкие, изящные. Кошачьи. Выбивались из образа только огромные размеры, но с этим и самый гениальный актёр ничего не смог бы сделать. Оба они — и клетчатый, и «кот» — как ни были экстравагантны, казались такими же заурядными, как и их номер, на фоне третьего артиста.       Вот этот третий, называвшийся чёрным магом Воландом, вызывал в груди Милицы Андреевны целый шквал противоречивых эмоций. На первый взгляд ничего особенного: высокая подтянутая фигура в сером полосатом брючном костюме с галстуком; трость с набалдашником в виде чёрной собачьей головы, на которую спокойно и по-хозяйски опирались широкие ладони; лаковые остроносые туфли; тёмные прилизанные волосы с каким-то фиолетовым отливом; маленькая бородка колышком и заинтересованный, направленный на аудиторию взгляд. Да, мода, которой придерживался маг, казалась странной, но ведь он, в конце концов, был немцем. Или... Милица Андреевна не помнила заявленную на афише национальность артиста, но он совершенно точно был иностранцем, а чёрт его знает, какие у них там за границей моды. В интересе Воланда к публике также не было ничего удивительного. Да, его губы кривились чуточку брезгливо, немного прищуренные глаза будто насквозь просверливали всю душу человека до самого основания, но ведь маг производил впечатление образованного проницательного человека, даже аристократа. Не шло ему быть шутом и гаером, не годился он в товарищи к этому клетчатому или к болтливому конферансье Бенгальскому, не здесь, не здесь ему следовало бы быть, а где-нибудь на балах во дворцах, которые Милица Андреевна видела только на открытках. Среди таких же холёных и важных джентльменов, как и он сам, в окружении дам в пышных платьях, в свете тысячи люстр, отражённых в начищенном паркете. Ему следовало вращаться в мире, к которому Милица Андреевна страстно хотела, но никогда не могла принадлежать. Но он был здесь. Впрочем, в последнее время в мире творятся до того чуднЫе дела, что и в этом не было ничего странного. А всё-таки, если приглядеться, кое-что странное в маге было.       Вот, к примеру, руки. Так-то руки, как руки, а присмотришься и заметишь, какие чёрные коршунские когти на этих изящных пальцах пианиста. Или вот лицо. Можно пробежаться взглядом и не зацепиться, но если зацепишься, уже и не пошевелишься. И дело даже не столько в этой тонкой неуловимой усмешке, сколько в глазах. Глубоких и непостижимых, как загадки сфинкса. Когда-то давно ещё в школе Милица Андреевна читала в учебнике по географии о Бермудском треугольке — участке в Атлантическом океане, где бесследно и по неизвестным причинам исчезают, как морские, так и воздушные суда. Именно этот-то треугольник и вспомнился при пристальном вглядывании в глаза Воланда, которые имели ещё и другую странность. Они оказались разного цвета. Левый угольно-чёрный, как пропасть, как кудри Милицы Андреевны, и правый с золотой искрой на дне — тот самый, которым маг и рассматривал самые сокровенные уголки человеческих душ. Милица Андреевна не понимала, что всё это значит, и не льстила себе надеждой, что когда-нибудь поймёт, она просто сидела и наблюдала за фигурой мага, пока его подручные проворачивали свои скучные фокусы с картами. Продолжалось это ровно до того момента, пока один из членов публики не обнаружил в кармане пачку с надписью «одна тысяча рублей».       Уже через пятнадцать минут после начала денежного дождя все карманы худенького пальто Милицы Андреевны, сапоги и сумка оказались набиты отличными, только что напечатанными червонцами, и даже небольшие боевые увечья в виде царапин и ссадин, столь недопустимых для артистки, не имели никакого значения.       «Квартиру куплю, родителям помогу, в Большой театр устроюсь, Аркадия, чёрт бы его побрал, Аполлоновича отправлю дальней дорогой», — мечтала Милица Андреевна. Сердце её пело, душа ликовала, а шестерёнки в голове двигались в совершенно конкретном практическом направлении. Что же это за артист такой, если шутя способен наколдовать целые миллионы! И как бы ей, Милице Андреевне, овладеть такой магией или хотя бы посетить ещё парочку подобных сеансов? А воображение не останавливалось, разворачивая перед очарованной хозяйкой всё более соблазнительные картины богатой холёной жизни. Может, не так уж недоступен волшебный мир балов, пышных платьев и услужливых кавалеров? О, деньги — эта волшебная палочка — реализует любые прихоти. Правда, не здесь, не в этой стране, а, например, во Франции. Эмиграция не должна стать слишком большой проблемой... Довольно Милица Андреевна прозябала пятым лебедем в третьей шеренге, пора выбиться в примы!       И разум уже начал подбрасывать хозяйке варианты, как бы завязать с чёрным магом знакомство, но в этот момент сладкий сон о не менее сладкой жизни подёрнулся поволокой и едва не кончился, потому что бледный и взмокший конферансье Бенгальский потёр руки и заявил вдруг нарочито бодрым голосом:       — Вот, граждане, мы с вами видели случай так называемого массового гипноза. Чисто научный опыт, как нельзя лучше доказывающий, что никаких чудес и магии не существует. Попросим же маэстро Воланда разоблачить нам этот опыт. Сейчас, граждане, вы увидите, как эти, якобы денежные, бумажки исчезнут так же внезапно, как и появились.       Зал огласил гул негодования, а обессиленная Милица Андреевна рухнула в красное бархатное кресло, чувствуя себя вернувшейся с бала Золушкой, у которой, в отличие от сказочного прототипа, пытаются отобрать счастливый финал.       — Нет, нет, всё не может закончиться так! Нет, пожалуйста!       Милица Андреевна не заметила, как выкрикнула эти слова вслух, но её вопль, конечно же, потонул в криках других. Или... Лукавый взгляд клетчатого артиста лёгкой лодочкой скользил по лицам зрителей, слегка касаясь, но не задерживаясь ни на ком из них, пока не достиг лица Милицы Андреевны. И вот задержался.       Внезапно весь зал как будто опустили в чан с водой. Голоса негодующих теперь долетали до слуха Милицы Андреевны, словно через плотную завесу. Все-все они оказались по ту сторону завесы, а по эту остались только клетчатый, Милица Андреевна да, пожалуй, ещё Воланд, пронзивший её своим правым глазом. Несколько секунд длился какой-то неведомый процесс, из которого ясным оставался только сам факт его существования, а потом чёрный маг поскучнел и отвернулся. В тот же миг завеса пала, а Милица Андреевна, охваченная ледяным страхом с того момента, как стала объектом пристального внимания клетчатого, облегчённо выдохнула. Разочарованный вид Воланда уколол её, в мозгу отчётливо сформировалась мысль: не тягаться ей с этим чёрным магом, не быть в его труппе, не узнать его секретов. Милица Андреевна рассердилась на эту мысль.       — Это опять-таки случай так называемого вранья, — задорно выкрикнул клетчатый, успокаивая публику, — бумажки, граждане, настоящие. А, между прочим, этот мне надоел. Суётся, куда не просят, ложными замечаниями портит сеанс. Что бы нам такое с ним сделать?       — Голову ему оторвать! — выкрикнули из зала.       — Как вы говорите, ась? — клетчатый прижал ладонь к уху, — Голову оторвать? А это идея! Бегемот, eins, zwei, drei, как любит говорить наш мессир.       И тут произошло нечто невиданное. Ряженый в кота вдруг коротко мяукнул, взлетел на плечи Бенгальского и одним движением верхних конечностей сорвал голову несчастного конферансье. Милица Андреевна едва не лишилась чувств, глядя на фонтаны крови из разорванных артерий. Надо сказать, весь остальной зал тоже пришёл в мощнейший ужас, а злодей в клетчатом, схватив оторванную голову за волосы, продемонстрировал её публике, держа на вытянутой руке.       — Доктора, доктора! — стонала голова, и это, как ни странно, слегка успокоило людей.       Отделённые от туловищ головы ведь не разговаривают, а раз разговаривает эта, то всё это не по-настоящему, а очередной фокус, ведь так?       Милица Андреевна вцепилась в подлокотники стула, выдирая ногтями обивку с мясом. Бенгальский, Жорж Бенгальский! Она знала его! Он называл её «моя дорогая Милица», угощал двумя стопками вишнёвого ликёра, полученного контрабандой от знакомых из ресторана в МАССОЛИТе, и иногда провожал по вечерам на квартиру с Елоховской улицы. Он был одним из тех, кто не пытался проявлять к Милице Андреевне сугубо мужских знаков внимания, и с удовольствием перемывал с ней косточки директору Варьете Степану Богдановичу Лиходееву или тому же Аркадию Аполлоновичу. Он любил шутить и, хоть получалось у него это далеко не всегда, Милица Андреевна чувствовала себя в его присутствии легко и непринуждённо, как не могла почувствовать ни с кем другим. Он один не шушукался за её спиной, не осуждал за неуставные отношения с председателем акустических комиссий, и Милица Андреевна даже могла по секрету шепнуть ему, что сегодня ночью Аркадий Аполлонович потерпел фиаско. А потом они смеялись громко и свободно, без малейшего смущения. Да, Бенгальский любил приукрасить, прихвастнуть, чуток приврать, как любой болтливый артист, но это не было таким уж ужасным пороком.       Теперь же голова несчастного Жоржа покачивалась в руке клетчатого злодея.       — Пустите его, пустите! Верните голову обратно! — закричала Милица Андреевна, прорываясь к сцене, и взгляды Воланда и его клетчатого прихвостня снова устремились на неё.       Из зала раздались преимущественно женские поддерживающие возгласы, но Милица Андреевна не чувствовала себя солидарной с ними. Все эти люди не знали Жоржа. Для них Бенгальский был лишь назойливым болтуном, каким видел его и клетчатый убийца.       — Хватит! — произнесла Милица Андреевна, в упор глядя на Воланда.       Маг хмыкнул, всего на миллиметр приподняв уголки губ.       — Ну что ж, люди, как люди, — отозвался он, глядя на Милицу Андреевну, — любят деньги, но ведь это всегда было... Легкомысленны, но ведь и милосердие иногда стучится в их сердца. Обыкновенные люди, в общем, напоминают прежних.       Услышав эти слова, Милица Андреевна почти задохнулась от нахлынувших мыслей. Были забыты и планы по опутыванию чёрного мага женскими сетями, и желание овладеть денежным колдовством, и даже Большой театр.       — А когда это для человечества было проблемой проявить милосердие, которое ничего ему не стоит? — чуть визгливо воскликнула Милица Андреевна, сжимая кулаки, — И деньги никто не любит, кроме совсем больных людей, а любят все то, что можно на них получить.       Деньги... Разве деньги любила Милица Андреевна, с боем отбирая их сегодня у того толстяка с часами или у девицы в аляповатой шляпке? Нет, Милица Андреевна любила Большой театр и свою грядущую славу в нём, любила родителей в голодной Одессе и независимость от опостылевшего Аркадия Аполлоновича, любила пышные платья, накрахмаленных красивых кавалеров и свет люстр, отражённых в начищенном паркете, а не деньги. Если б всё это можно было получить без денег, Милица Андреевна с удовольствием сожгла бы все бумажки в карманах худенького пальто, в сумке и сапогах. И она могла бы поклясться, что у каждого в этом зале была похожая ситуация.       А, между тем, брови чёрного мага взлетели на середину лба, выражая удивление.       — Простить, значит, этого болтуна? — чуть задумчиво уточнил он.       — Простить! — умоляюще подтвердила Милица Андреевна.       — Простить! — подхватил зал.       Воланд чуть наклонил голову, улыбнулся уже более отчётливо и лукаво.       — Бегемот, исполни желание милой дамы.       Лукавая улыбка мага отличалась от улыбки клетчатого наличием благородства и изысканности. Милица Андреевна отметила это мельком, пользуясь своим умением в любой ситуации думать о посторонних вещах.       Повинуясь знаку своего мессира, «кот» ловко напялил голову на шею Бенгальского, и после этой операции у конферансье не осталось даже шрама на шее. Бледный, как смерть, Жорж отправился прочь со сцены. Милица Андреевна хотела броситься за ним, но в этот момент клетчатый объявил новый фокус.       — Теперь, когда мы спровадили этого надоедалу, почему бы нам не устроить дамский магазин?       Милица Андреевна замерла на месте, как обращённая в соляной столб жена Лота. Жорж, бедный Жорж, ставший жертвой отвратительного фокуса, конечно, нуждается в поддержке, но ведь там за кулисами полно людей, ведь так? Да и розыгрыш этот при всей его омерзительности остаётся всё ещё просто дурным розыгрышем, а Жорж тоже большой любитель дурных розыгрышей. Они ещё посмеются сегодня над этим за стопкой вишнёвого ликёра.