Ночной воздух игриво забивался под куртку, приводил в чувство не хуже холодного душа. Его лёгкие порывы пробирались между локонов темных волос и кружили их, игрались с ними, словно маленький ребенок. В спину то и дело он бил порывами сильнее: поезд стал отъезжать, а они все ещё на перроне, но рюкзак смело принимал на себя основной удар. Пока он тщетно пытался дозвониться до Марьи Олеговны, знакомой Анны Сергеевны, у которой они решили снять квартиру на это время, Русь покупал на станции новую порцию кофе. Нужно уже уменьшить потребление кофеина в таких количествах, а то сердечко возьмёт в какой-то момент взбунтуется и не будет стучать, кровушку гонять. А пока он слушает гудки, звучащие под ухом и ловит взглядом каждое действие родственника.
Вот Киевский забирает второй стаканчик, выпрямляется; его постать всегда выглядит необычайно выразительной и уверенной: ровная спина, расправленные плечи и плавность движений, нет резкости или раздражительности даже во взгляде, — это все казалось украинцу чем-то крайне домашним даже тут, на станции во Львове. Он неспешно приближался к Украине с напитком, попутно пытался повернуться так, что бы волосы, которые обычно он все же держит в собранном виде, на лезли в глаза. И все ещё гудки под ухом.
— Не отвечает? — спросил русин, отдавая стаканчик, который стал быстро отогревать руки парня, успевшие обветрится и замёрзнуть. На вопрос деда он лишь кивнул и спрятал смартфон с карман.
Сейчас времени уже два часа после полночи, они уставшие и желают лишь уложить тяжёлые головы на мягкую подушку, укрыться теплым одеялом. О душе оба думали в самую последнюю очередь, но все же он тоже был желанным удовольствием.
— Тогда в отель? — Киевский был прав, у них не было много выбора на данный момент. Скорее всего старушка просто забыла о встрече, которую они запланировали и уснула, или может что-то ещё. Завтра перезвонит.
Уже через несколько минут они ехали на такси в ближайший отель, которым оказался «Apartment Fedkovycha». Украина облокотился о плечо старшего и просто чуть не дремал, а тут теплый дедуля рядом. Но радость длилась недолго, вскоре автомобиль остановился, родственники заплатили таксисту и покинули салон.
Пред ними было серое двухэтажное здание, которое больше напоминало дом из какого-то американского фильма. Лестница была белой, но достаточно стоптаной, из-за чего больше сливалась со цветом всего строения. Перила лестницы расходились в разные стороны, таким образом, словно приглашая внутрь. Причин отказывается от этого приглашения у них, конечно же, не было. И они проследовали внутрь, где их встретила немного сонная и уставшая девушка. От неё они узнали, что номера с двумя одноместными кроватями у них нет. Что вы, он будет, но только завтра, когда семья из него выедет. Таким образом у них был выбор: спать в одном номере с одной двухместной кроватью или в одном номере с одноместной кроватью. Из двух зол выбрали, разумеется, меньшее.
Комната был достаточно яркой и светлой, постель была совсем свежая и пахла каким-то до боли знакомым ароматом — это почувствовал парень, когда безвольной, усталой тушкой упал на мягкую поверхность. Рядом с входной дверью расположилась дверь в душ, поэтому особо не заморачиваясь и не разгуливая более по комнате, русин оповестил внука о том, что он первым пойдет, помоется, а далее может и украинец идти.
А что парень? Он боролся со сном, таким сладким и манящим, словно жженая карамель на кончике языка, хочется попробовать, но есть риск обжечься. Вот почему он рассматривал стену перед собой, таким образом не давая себе уснуть: небольшая кремовая тумбочка, рядом стоит пуфик, небольшой проход без двери, там видно очертания маленькой кухоньки с минимальным набором (холодильник, бар, умывальник, столешница), а на стене, прямо перед ним, посередине видели часы с рисунком каких-то странных золотистых цветов.
Немного неожиданно было, когда дверь в ванную комнату открылась, а на пороге показался полностью нагой Русь. И кажется, это первый раз, когда внук видит его…ммм… буквально в чем мать родила. Волосы были насквозь мокрые, и некоторые пряди прилипали к вискам и лбу русина, кончики волос обвили и даже немного укрыли ключицы, с них стекали крупные капли воды по груди вниз и в итоге к бёдрам. Несколько секунд украинец был в непонимании, ступоре и немом смущении. Хотя, казалось бы, чего стесняться, родные люди!
Но Киевский тут же, что-то бурча под нос, проследовал к высокому, такого же цвета как и тумбочка, на которую долго глазел парень, шкафу и стал искать полотенце да халат. Видимо, персонал всегда оставляет их в шкафу, а русин просто забыл их с собой забрать, а понял это уже по окончанию водных процедур.
Так же быстро, как дед вышел из душа, он скрылся за дверью ванной комнаты. За все это время, пока Русь вновь не вышел, теперь уже относительно сухой и в одежде, Украина не сдвинулся с места, всеми силами пытаясь выкинуть из головы то, что он только что увидел.
— Иди теперь ты, только не забудь взять полотенце, — русин лег на кровать при этом, сонно зевая.
— Это было обучение на чужих ошибках? — немного нервно посмеялся внук и теперь сам зашёл в теплое, маленькое помещение. На зеркале, как и ожидалось, уже осел пар, и оно запотело. Украина провел рукой по стеклу, избавляя его от матовости и поглядел на своё лицо: на щеках отчего-то держался крепкий румянец. Вот же ж!
Но он попытался ненадолго уйти от странных мыслей, которые аккупировали его головушку, точно Россия в четырнадцатом году Крым. Парень облокотился лбом о стенку кабинки душевой и как-то рвано выдохнул.
<Нельзя так, дідько, нельзя. Эту фразу он вдалбливал в свой мозг, словно манру, пока теплая вода стекала с волос, мешая обзору. Капельки собирались на ресницах, на кончике носа и падали на кафельный пол душевой. Перед лицом все ещё стоял образ русина. Его лазурные глаза, они темные, как воды Днепра, в них постоянно таилась какая-то загадочность и притягательность, что невозможно было не смотреть в них. Они такие родные. Черты лица совсем отдаленно похожие на его собственные, у предка они более острые, как под размашистой, но уверенной рукой художника. У мужчины, не смотря на возраст, тело сохранило свою рельефность и…так!
Эту нужно срочно прекращать!
Что же… время было заканчивать водные процедуры, поэтому парень намылил волосы шампунем и смыл мягкую пенку. Выходя из кабинки, он снова мог лицезреть запотевшее зеркало. Лёгкими движениями украинец более-менее высушил волосы, не без помощи полотенца, которое в итоге повязал на бёдрах, а сверху накинул халат. Но почему-то так и остался неподвижен: держался за круглую ручку двери, совсем прижавшись к двери. В основной части номера было тихо, возможно Русь уже спал.
Ладонь сильнее нажимает на шарик ручки, и дверь приоткрывается, через образовавшуюся щель парень видит кровать, на которой лежал русин: его веки были закрыты, а лицо спокойное и расслабленное. Не медля более, украинец выключил везде свет и лег на кровать. Взгляд невольно скользнул к родственнику. Пусть свет в номере был выключен, но напротив их окна стоял фонарь, свет которого позволял рассмотреть лицо деда с удивительной точностью. Темные волосы каскадами струились вниз по подушке, у Украины мелькнула мысль, как бы во сне случайно не придавить их рукой, ведь и такое возможно, но тут же отбросил глупые рассуждения. Желтоватый свет расеивался по лицу Киевской Руси, на висках были видны мокрые следы, а на губах отчего-то было слишком много влаги, так как-будто он долго облизывал их.
Под конец понимая, что его мысли зашли слишком далеко, парень зарылся в одеяло сильнее, но долго не смог сопротивляться, и немного дрожащими пальцами провел по щеке Руси, тут же убирая её. Спустя какое-то время, убедившись, что дед точно спит, вновь осмелился провести пальцами по щеке и немного пролезть пальцами сквозь темные локоны волос. Они были мягкими и податливыми, лёгкими, как дымка или газовая ткань, отчего появлялось желание вновь и вновь касаться их.
Парню же все это время было невероятно интересно: о чем мог думать его предок? Прожить столько столетий… неужели ему не скучно? Украинец лично застал несколько случаев, когда бывшие страны более не могли выдержать этой вечной блуждающей жизни, и в итоге сами обрывали её. Юноша часто замечал на лице деда какую-то встревоженость или задумчивость. Такое состояние наступало, когда русин и он переставали что-то обсуждать. О чем же думал Русь? Эта бывшая страна, которая постоянно в движении после официальной смерти, ведь нигде он не мог надолго задержаться, у людей возникали вопросы. И что же, в конце концов, связывает его с Австро-Венгрией? Почему он так часто вспоминает о нем? За тот промежуток времени, что они находятся рядом, у внука возникло слишком много вопросов, которые он боялся или стыдился спросить.
— Что ты делаешь? — раздался голос деда, но он так и не приоткрыл век. Он не спал? Младший поспешно убрал ладонь и глубже зарылся в одеяло. Почему-то прямо сейчас он почувствовал себя маленьким мальчиком, которого мама поймала на какой-то шалости.
— Я просто не могу уснуть, — попытался он оправдаться, но только потом до него дошло, что можно было и не говорить ничего. — В номере холодно, вот и… — а вот это было даже отчасти правдой, в помещении было далеко не тепло, а то что он совсем недавно с душа не добавляло радости. А вот что говорить дальше украинец не знал, мысль звучала незаконченной и требовала продолжения, которое не дал озвучить Киевская Русь. Мужчина притянул к себе нерадивого внука и обнял его, видимо с намерением согреть.
Украина затих и замер, пока не услышал стуки. Это стучало сердце русина прямо под его собственной ладонью; одинаковые по силе и ритму они напоминали ему маятник, который качался из стороны в сторону. Так спокойно. Вправо и влево. Тик-так, тик-так, как в классе музыки.
Будучи ещё пионером, он любил засиживаться в этом классе и играть на фортепиано. Он знал, где мог достать ноты к музыке из списка «Запрещено», которые в основном носили повстанческий характер и что-то такое родное, но даже не украденное, а нежно отнятое со словами: «Это тебе не нужно, оно тебе навредит…» Но так ли оно было? Стоили все те жизни спокойствия партии? Он не мог ответить на вопрос даже спустя три десятка лет. Народ разделили пряником и кнутом, а то что они до сих пор окончательно не разорвали его самого на два шмата — удивительное нечто. Хотя об этом даже думать трудно…по крайней мере сейчас, когда веки стали такими тяжёлыми, и вокруг стало так тепло.
Когда внук перестал ёрзать и расслабился и когда послышалось тихое сопение, то Русь понял, что тот наконец спит. Уж не мог он больше выносить на себе Такого взгляда. Тем не менее уже можно было и ослабить эти ведмежьи объятия, вот только, кажется, сам спящий был очень даже против такого и тут же закинул ногу на бедра родственника, тем самым прижимаясь вновь. Совсем невольно воспоминания навалились на Русь, словно огромная волна, готовая унести с собой любого неосторожного в пучины морского дна, где так холодно и темно.
***
Длинные, по аристократически аккуратные пальцы безвольно лежали на его плече. Густые ресницы слегка подрагивали от дыхания человека напротив, но тем не менее гарантировали сон их обладателя. Вероятно, русин был одним из тех редких единиц, кто мог видеть глаза австро-венгерца, не говоря о том чтобы так близко созерцать, как дрожат его ресницы от дыхания, как медленно двигаются глазные яблоки во сне. Только вскоре ему это надоело, так же, как и ощущение холодного пота на спине в контраст к все ещё ненормально горячему телу Империи.
Русь собирался отстраниться и наконец покинуть чужие покои, но человек подле него лишь сильнее прижался, словно искал то тепло и ту защиту, которую, кажется, никогда не сможет получить от истинного объекта обожания и вожделения.
Три коротких стука, и дверь открылась, впуская в покои служанку.
Тут-то русин наконец отстранился от друга и сел в постели. Девушка совсем не смотрела на спящего господина, направляясь именно к Киевскому со стопкой чистой одежды. Положила на маленький пуфик, слегка кивнула головой и также тихо, как вошла, покинула комнату. Для неё это уже обычная процедура, в то время как сам мужчина все никак не мог привыкнуть к такому положению дел.
Наспех он оделся и посмотрел на Австро-Венгрию: тот свернулся в позе эмбриона, обнимая подушку, все ещё теплую, после ухода Руси. Ему было до боли жаль своего друга, а в голове все ещё эхом звучало: «Герман… Германия!» И он вновь осуждающе покачал головой, только кого ругать он не знал: Германскую Империю, который был ярым противником подобной любви или же своего дражайшего друга, который желал именно такой любви с немцем. Киевский правда не знал, но себя укорами он не обделял также.
Когда Австро-Венгрия впервые попросил его об Этом, он надолго впал в ступор, но через какое-то время все же согласился стать буквальной заменой Германии. Только чувствует, что ещё немного, и он будет отзываться на чужое имя, вот это, конечно, не очень хорошо. Хотя в этой ситуации вообще мало чего хорошего.
Спасает их общее положение лишь то, что помимо дружеских отношений, между ними нет других, поэтому оба они делают это без сожаления.
Наверное.
***
Стебельки цветов сплетаются между собой, немного вялые лепестки тут же падают на темную ткань юбки. Рисунки ярких цветков на ней смешиваются с пестрыми лепестками и цветочками настоящих растений так, что достаточно сложно их различить. Сзади послышались шаги, но девушка даже не оборачивается, занятая своим делом. Мужчина садится подле неё, его губы растягиваются в усталой улыбке. В его голове вдруг возникает мысль, что он никогда не сможет налюбоваться своей женой.
Неожиданно умиротворенное лицо вдруг меняется в эмоции. На выпуклый живот ложиться девичья ладошка, следом поверх неё появляется и мужская, полностью захватывая. Супруги очень ясно ощутили толчки. Усталая улыбка сменилась самой счастливой и искренней.
Мужчина уложил свою тяжелую на думы голову на колени девушки, даже не стряхнув цветов с юбки. С истинным трепетом приобнял её талию и просто вслушивался, иногда чувствую движение под щекой или ухом. Теперь когда он был полностью увлечен своим занятием, его прервали ниоткуда вдруг взявшиеся всхлипы. Цветы и незаконченный венок выпали из девичьих рук, на секунду перед глазами пролетел разноцветный дождь из них. Супруг поднял взгляд на любимую: по её щекам градом стекали горячие слезы, губы дрожали, а плечи содрогались в всхлипах.
— Я не хочу…не хочу, щоб Він забирав її, — в этом голосе было настолько много боли безутешной матери, что слезы сами по себе начали появляться на его глазах. — Це наша дитина… вона наша!
— МАМО! — Украина подскочил с постели чуть не рыдая, его бил озноб, а в солнечном сплетении все сдавливало настолько, что парню было трудно даже дышать. Шум в ушах мешал сориентироваться, поэтому он пришел чуть не в дикий испуг, когда его плечи сжали крепкой хваткой. Перед глазами он видел лишь расплывчатое лицо, а до ушей, точно он был под водой, наконец дошли обрывки фраз. Русь хаотично спрашивал его что-то начиная с того что случилось, и заканчивая вопросами о вменяемости внука.
Последняя фраза матери вновь прозвучала в его сознании — парня накрыло тяжелой волной печали и непонимания. Его рот то и дело открывался, украинец явно хотел что-то сказать, но с губ не слетело даже обрывка слова лишь всхлипы и рыдания.
***
Когда Киевский открыл глаза, он на какое-то время направил все мощности своего разума лишь для нахождения причины такого раннего пробуждения. Глаза поймали кончик черной стрелки часов, указывающую на такого же цвета цифру «шесть». Не сказать, что для него подобное время было ранним, просто легли спать они не так давно. Собственно, его интересовало вот что: почему организм решил, что трех часов на сон этому старику будет достаточно?
Теплое, чужое тело под боком подало признаки жизни, и теперь русин все понял… поняло что-то свое и его тело, которое мнение хозяина, видимо, не интересовало от слова совсем. И теперь мужчине нужно было убираться из общего с внуком ложе как можно скорее.
Спустя какое-то время он уже изучал вместилище шкафчиков на маленькой кухне, но так ничего толкового и не нашел. Исключением стала ромашка, которую он подумывал выпить и обратно лечь спать. Было все ещё очень рано для его внука, любившего спать так же сильно, как и пробовать настойки, приготовленные дедом. Мужчина скоро наполнил чайник водой, в чашку насыпал немного ромашки, — ужасно неудобно было от отсутствия заварки: цветы будут плавать — когда же он закончил приготовление и сел, со стороны главной комнаты послышался шум.
Внук на кровати ворочался и что-то тихо бурчал, пока резко не подорвался с истошным криком:
— МАМО! — парень был бледным, словно его окунули в муку. Взгляд того метался из стороны в сторону, но было ясно, что он был потерян. Пальцы с завидной силой сжимали одеяло, костяшки соответственно лицу были белыми. Стало понятно, что это не просто кошмар, а что-то серьезнее. Русин оказался возле Украины и положил руки на его плечи, так он хоть немного прекратит эти бессмысленные метания из стороны в сторону.
— Что случилось?
-…
— Что-то болит?
-…
— Ты меня слышишь? — на все вопросы парень беззвучно открывал рот, но оставался нем, как рыба. А потом его, кажется, накрыло новой волной этого состояния; по вискам скатывались крупные капли пота, а из губы, которую украинец только-что прокусил, начала течь кровь, а дрожащие ладони легли на запястья деда, сжимая настолько сильно, что Русь не сомневался — останутся яркие синяки.
А после все перевернулось с ног на голову, точнее это он просто был не готов к такому рывку со стороны внука. Руки парня обвили торс русина, но та сила с которой он набросился Русь стала причиной тому, что они плашмя развалились на кровати. Украинец уткнулся лицом в живот деда, что-то бормоча и всхлипывая.
Что мог сделать Киевский в этой ситуации? А он, собственно, и не знал, что делать. События развивались слишком стремительно и резко, снося его на поворотах в прямом смысле этих слов. Что же, он по велению интуиции, зарылся пальцами в волосы внука на затылке и стал медленно гладить парня. Только подумать, он ведь не ребенок от слова совсем, почему вдруг так себя ведет? На секунду он почувствовал себя какой-то нянькой, но тут же сбросил это наваждение.
— Успокоился? — русин заметил, что парень на нем, уже не дергается в рыданиях, значит должен был уже прийти в себя.
— Да… — голос внука был сиплым, как будто бы он сорвал его, и приглушенным, потому что страна все ещё так и не оторвал лица от мягкой ткани халата. Но уже через минуту он молча поднялся с постели и скрылся в ванной, дед услышал только звук воды. Он же так и остался лежать, а перед глазами до сих пор было лицо внука: бледное, веснушчатое, с опухшими покрасневшими глазами и губами белыми, как у мертвеца, глаза его были пустыми и безжизненными, словно он увидел что-то настолько травмирующее, сравнимое с потерей семьи… Только как он мог это видеть во сне, если никогда не видел в наяву? Да и не замечал русин подобного в поведении потомка, чтобы можно было понять, что он знает что-то лишнее.
Когда украинец вышел из ванной, Киевский ожидал его в маленькой кухоньке.
— Садись, я думаю нам есть, что обсудить.
