Ревнитель веры

Ближе к полуночи начало холодать. Конрад, все еще находившийся под грузом тяжких мыслей и тягучего ожидания, спать не мог. Поэтому, когда прочие солдаты отправились на боковую, он вызвался в дозор. Пусть обычно в дозоре оставаться и ненавидел. Усевшись спиной к самой темноте леса, Конрад вглядывался в пламенные языки едва горевшего костра, неустанно размышляя о том, действительно ли все, что он сделал, было Рено так нужно. Ночное время текло мимо него медленно, и с каждой новой минутой он все лучше сознавал, что, возможно, никакого плана и не было вовсе. Может, сайфер попросту решил над Конрадом подшутить — в конце концов, кто знает, что творится у таких, как он, в голове? Стоило, наверное, все же расспросить обо всем этом Рено. Время у них тогда еще было, и, право слово, хуже от таких расспросов явно никому бы не стало. Да и в итоге Конраду не пришлось бы сейчас так терзаться всяческими догадками. Сменив положение ног, он тягостно вздохнул. Взгляд его украдкой перескочил на эотасианцев; те тоже не спали. Из-за разделявшего их расстояния Конрад не мог видеть, успели ли они уже разрезать все путы. А даже если успели, стоило ли вообще им дожидаться Рено с его мнимым спасением? Пусть они и не воины, но на их стороне было сейчас преимущество внезапной атаки, потому как все остальные солдаты уже спали. Раз так, может, и вовсе не стоило ему давать им свой кинжал… Хоть они и верующие, но, как показывает практика, к убийствам во имя своего бога подходят с завидной хладнокровностью. Милостивый Эотас, что же вообще Конрад натворил?.. Неожиданно проснулся командир. Тихонько поднявшись, он сделал Конраду знак рукой и удалился во тьму облегчиться. При одном только взгляде на него сердце у Конрада упало прямиком в пятки. Если эотасианцы сбегут сейчас сами, его предательство раскроется мгновенно, а Бертрам — человек принципиальный и излишним мягкосердечием никогда не отличался. Что он мог сделать с солдатом в случае такой очевидной измены, Конраду боязно было даже представлять. Спустя несколько минут Бертрам вернулся. Обтерев руки о свою стеганку, он лег на бок на расстеленный совсем недалеко от Конрада плащ. Упершись локтем левой руки в землю, капитан положил на подставленную ладонь подбородок и, прищурившись, вгляделся Конраду прямо в глаза. — Ты какой-то беспокойный весь вечер, — полушепотом произнес он, не отводя глаз. — Может, еще чего случилось, а? — Да нет… — Конрад отвернулся. — Просто… Просто о Дареле не могу перестать думать. Вот до сих пор прям. — Ну-ну. Да ты никак влюбился. — Ваш бы юмор да в нужное русло… — Будет тебе. — Командир вздохнул. — Я разумею, о чем ты. Но прошлое вспять не повернуть. — Это да. Но умереть такой нелепой смертью, да еще в двух шагах от дома… — Не бывает нелепых смертей, — отрезал Бертрам. — Дарел превыше всего ценил верность своему делу, и умер он, исполняя свой долг. Нет в этом ничего нелепого. Заруби себе на носу. — И вы правда не считаете его смерть напрасной? — Я — нет. Я делаю то, что правильно, и потому гибель моих товарищей не видится мне бессмысленной. Главное — верить в то, что делаешь, Конрад. Тогда вообще ничего не будет напрасным. Конрад кивнул, с облегчением выдохнув. Бертрам всегда обладал каким-то удивительным даром внушения. И если он говорил, что Конраду нужно верить в то, что он делает, то Конрад верил. Безоговорочно. Потому что его командир не имел способности ошибаться. — Знаете, — улыбнулся Конрад, — вам бы в философы. — Ага. Несколько секунд Бертрам смотрел на него с лицом, полным выражения какого-то словно бы отеческого одобрения. Затем он перевел взгляд на тьму позади Конрада. И глаза его вдруг вспыхнули изумлением. — Этого еще не хватало, — быстро произнес он, резко поднявшись и протянув руку к своему мечу. — Сука… А ну-ка, гады, подъем! Мигом! По всему телу Конрада пробежались мурашки плохого предчувствия. Глядя на то, как очухивались остальные солдаты, он не находил в себе сил для того, чтобы обернуться. И спустя всего секунду он понял, что за эту минутную слабость будет благодарить богов еще долго. Потому что в тот же миг прямо у него за спиной вспыхнул ослепительный свет, и глядевшие на него солдаты все, как один, повалились наземь, с криком зажав руками глаза. Все, кроме успевшего уже подняться капитана Бертрама. В следующий же момент Конрад одним рывком прыгнул к костру и, мигом перевернувшись, вгляделся прямо перед собой, предусмотрительно прикрыв рукой глаза. И тут же не поверил тому, что увидел. Потому что посреди темного елового леса с перепачканной кровью одеждой и с зажатым мечом в руке стоял перед ним Святой Вайдвен. — Жалкие кретины! — громогласно вскричал он, направив лезвие на корчившихся на земле солдат. — И вы надеялись, что все ваши злодеяния так просто сойдут вам с рук? — Ты же сдох! — ошарашенно воскликнул Бертрам, подняв на него меч. — Тебя же, сука, взорвало! — И ты правда думал, — зло усмехнулся Вайдвен, — что смерть помешает мне покарать вас? Окровавленный святой и капитан Бертрам молча стояли с направленными друг на друга мечами, и взгляд каждого из них метал молнии. Свет на голове Вайдвена мерцал, подобно короне, и Конрад, глядя на него, едва не слеп. Остальным восьмерым солдатам явно повезло куда меньше, потому как они все так же корчились на земле, не в силах даже подняться. Конрада словно пробило током. «Вот оно, значит, что, — подумал он, дрожащей рукой доставая из ножен меч. — Вот, значит, как сейчас принято спасать...» — Бред, — нервно усмехнулся Бертрам, не отводя глаз от Вайдвена. — Будь ты хоть святым духом, ничто, сука, во всей Эоре не помешает мне сейчас прикончить тебя еще раз. — Можешь попробовать, сволочь. С нечеловеческим криком Вайдвен прыгнул в сторону Бертрама, и лезвия их мечей столкнулись друг с другом, выбив из себя искристый всполох. Святой ударил снова, и капитан парировал его атаку легко, словно играючи. Вайдвен атаковал вновь и вновь, к каждому удару прикладывая невероятное усилие, и Бертрам парировал с неизменной улыбкой на губах, будто бы растягивая удовольствие. Конрад поднялся. Меч, зажатый в его руке, ощутимо дрожал. «То, что правильно… — беспорядочно думал он. — Сделать… правильно…» Дуэль не прекращалась, потому как ни разу еще Вайдвен не сумел попасть, и ни разу Бертрам не атаковал его сам. Они бились, и бою их вторил дикий лязг стали и стоны ослепленных солдат. Конрад видел, как святой постепенно выбивался из сил, как каждый новый его удар оказывался все более медленными и неловким. И как с каждым следующим его замахом улыбка на губах Бертрама становилась все более гадкой. Конрад вздрогнул. Затем он глубоко вдохнул, направив меч на Вайдвена. «Простите меня, — мысленно взмолился он, делая шаг вперед. — Простите меня, и Эотас, и Рено, и Вайдвен. Потому как сейчас я должен сделать то, что будет правильно.»

***

Уже сейчас Этьен едва не терял сознание. Ни разу в жизни ему не приходилось накладывать столько чар одновременно. Он еще на стадии продумывания плана понимал, что реализация потребует от него попросту нечеловеческих усилий, но сейчас все равно неистово корил себя за то, что вообще во все это ввязался. Они обошли лагерь с двух сторон: Этьен направился к связанным эотасианцам, а Рено — к солдатам. Впрочем, когда Этьен подошел к эотасианцам вплотную, он с некоторым облегчением осознал, что связанными те вовсе не были. Наверное, стоило благодарить за это Конрада. Приятно было знать, что в итоге этот кретин все-таки принял правильное решение. Притаившись за стволом, к которому был до этого мига привязан Лют, Этьен принялся наблюдать. Когда они с Рено разминулись, то условились отсчитать с этого момента ровно сто пятьдесят секунд на все приготовления, дабы только тогда план мог перетечь в следующую стадию. Отсчитывая уже вторую минуту, Этьен, несмотря на всю необходимость собраться, не мог справиться с беспокойством. Пусть ему не пришлось тратить лишнее время на освобождение эотасианцев, пусть сейчас ситуация и казалось идеально спланированной, но что-то все никак не давало Этьену покоя. Плохое предчувствие затуманивало его мысли, не давая как следует сосредоточиться. Колени его едва не подгибались, руки потели, а дыхание срывалось с губ прерывисто и возбужденно. Что же это получается? Неужели Этьен действительно настолько слаб? Неужели это из-за его неумелости все сейчас может… Мерный счет в его голове пробил сто пятьдесят. Этьен, выдохнув, закрыл глаза. Вначале он, захватив в собственный радиус всех остальных солдат, после краткого щелчка пальцев лишил солдат зрения. Увы, подействовали чары не на всех — двое из отряда все так же продолжали стоять на ногах. Тогда Этьен, с досадой цокнув языком, вновь попытался наслать иллюзию на двух оставшихся солдат — так, как накладывал некогда чары на мельника. И когда Рено, в чужих глазах освещенный его магией с ног до головы, показался меж деревьев, Этьен понял, что у него вышло. И тут же почувствовал, что вот-вот упадет в обморок. В голову его ударила боль такой силы, что он едва мог сознавать, где сейчас находился. Еле удерживая равновесие, Этьен развернулся к эотасианцам и сделал им знак убираться, наслав на них иллюзию для отвода глаз. Голова его отозвалась на это действие мгновенно, тут же затрещав с такой силой, что Этьен все-таки не смог сдерживаться и завалился на землю. «Магранова задница, неужели это и впрямь Святой Вайдвен?!» «Но как же… Разве мы можем уйти, оставив их на растерзание?..» «Блять, глаза! Сука, сука, сука, глаза!» «…сделать то, что правильно…» Этьен поперхнулся проглоченным воздухом. Сделав очередное усилие, он кое-как заблокировал вылезшие словно из ниоткуда чужие мысли. Впрочем, как бы он ни старался, чувство, будто он сейчас потеряет сознание, уходить совершенно не собиралось. Подавив стон, Этьен медленно, с очевидным усилием поднялся на локтях, всмотревшись помутневшим взглядом в то, что происходило сейчас у костра. Эотасианцы, кажется, уже успели убежать куда-то далеко; солдаты под воздействием его иллюзии до сих пор не могли прийти в себя. Значит, все шло по плану. Этьен, впрочем, не был в этом уверен полностью. Картинка перед глазами расплывалась, словно мираж, и никаких его сил не хватало на то, чтобы ее стабилизировать. А затем он взглянул на Рено. И на какой-то момент позабыл, где находится. Светоносная корона горела на голове и в сердце Вайдвена, разливая повсюду вокруг яркое успокаивающее сияние, как тогда, еще на редсерасской площади. И Этьен забыл, что сейчас являлось причиной этого сияния. В каком-то совершенно неосознанном рвении он потянулся к свету внутри Вайдвена. Мгновенно он прицепился к его источнику, и на краткий миг ощутил вдруг в носителе света вспышку непередаваемой силы. Этьен замер; все так же не отрываясь от этого источника, он пришел в сознание, и тут же едва не закричал. Потому что в следующий миг вся сила из источника света пропала. И на ее месте возник лишь дикий, совершенно невыносимый вопль умирающей души. Этьен раскрыл глаза шире. И тут же понял, что ему это не мерещилось. Сначала в Рено, из которого пропал уже весь свет, меч вонзил человек, стоявший позади него. Затем, разачарованно выдохнув, клинок в него медленно воткнул солдат, что стоял спереди. И Рено, насквозь прошитый двумя лезвиями сразу, задохнулся воздухом и собственной кровью, тут же упав на колени. Ни за что. Ни за что, ни за что, ни за что. Ему не будет больно. Этьен просто этого не допустит. Уткнувшись лицом в землю, Этьен тут же прекратил подпитку задействованных до этого момента чар, все свои силы направив на распадающуюся душу Рено. Всю оставшуюся концентрацию он посвятил заглушающим боль чарам, но его усилий, казалось, было здесь недостаточно. Рено умирал мучительно медленно, испытывая при этом столько физических страданий, что даже сквозь свое помутненное сознание Этьен чувствовал единственный говоривший в нем сейчас инстинкт: перестать. Его голова едва не разрывалась на части, и каждая частичка его существа буквально молила Этьена о том, чтобы он прекратил свои бездарные попытки Рено помочь. Но Этьен не прекращал. Чувствуя, как самообладание медленно покидало его, он все равно направил последний свой осознанный импульс на заглушение чужой боли. Единственной его мыслью перед концом было сомнение в том, получится ли у него вообще. И пусть он больше практически и не контролировал собственные действия, но у него и правда получилось. И как только вся боль вышла наконец из Рено, как только он вздохнул в самый последний раз, с улыбкой прикрыв глаза, Этьен, не выдержав, потерял все-таки сознание.