Кошачья мята

Смахнув влажной тряпочкой пыль, Гилберт принялся ставить книги обратно в шкаф, тщательно протирая каждый корешок. Чтоб, как выражался Россия: «Блестели, как у кота… кхм!.. миска». Вспомнив о хозяине дома, Байльшмидт бросил взгляд на кресло. «Там же, где и всегда», — пронеслось в его голове. Россия удобно устроился за кофейным столиком и, по мнению Великого, занимался какой-то ерундой. С приездом сожителя Брагинский увлекся резьбой по дереву. В свободное время только тем и занимался, что сидел в углу и стругал деревяшки, плюя на старания Гилберта стружкой и опилками. Все попытки Байльшмидта призвать товарища Самоделкина к порядку заканчивались тщетно. На слова: «Так, уважаемый, хватит свинячить, я тут только убрал! Вали в мастерскую!» Иван одаривал его нежной улыбкой. Именно так улыбался человек занятый любимым делом, не обращая внимания на внешних раздражителей. Но Гилберт не сдавался и продолжал вдалбливать в дурную голову папы Карло нагую истину: «Ты в курсе, что в доме мастерская есть? Вали туда! И хоть целый день баклуши бей да болтики с шурупчиками перебирай». Иван снова посмотрел на него нежно-нежно и, точно смеясь в лицо, с издёвкой смахнул опилки на ковёр. На чистый, чтоб его термиты сожрали, ковёр! «Ох, прости Гил, я тут намусорил. Потом уберу». Гилберт крепко сжал отвертку, как никогда не стискивал меч перед боем. Один удар, и проблема решена. Иван был честен с ним, хоть и играл не по правилам. Эти глаза, их цвет, блеск и детская невинность заставляли почувствовать себя на ринге, и, кажется, Гилберт только что пропустил удар. Целились в сердце, а попали в голову. В словах Брагинского Гилберт углядел иной смысл: «Люблю тебя, зая, прости за беспорядок. Ты же приберешь здесь, да? И во-он тот шкаф протри, всё равно стоишь без дела». «Мусорный пакет ходячий!» — бурчал Гилберт, доставая из кладовки пылесос. Иван обещал, что сам всё приберет, как закончит свои издевательства над деревом. Смешная шутка, только Гилберту не до смеха. «Приберет он, ага, как же! В тарелку тебе опилок насыплю, будешь жрать, бобёр недоделанный!» Гилберт провёл кончиками пальцев вдоль корешков книг, довольствуясь проделанной работой. Любая чистота начиналась с порядка. Великий молодец! Великий управился за ничтожных полчаса, а Россия полдня бы возился. Ладонь замерла на авторах с фамилиями на «Р». Гилберт плохо помнил, какие шли после неё, зато твёрдо знал последнюю букву в алфавите. Всё благодаря Ивану, который на каждое его «Я!» отвечал: «Последняя буква в алфавите». Байльшмидт прошёл дальше, взгляд зацепился за книги Чайковского и Хемингуэя. Русского классика зажали в углу, в то время как американский шёл сразу же после Роулинг. Непорядок! Гилберт, недолго думая, поменял их местами. А вот теперь порядок! Осталось папу Карло призвать к порядку. А то, Гилберт, убери, принеси, помой, постирай, кота покорми. Байльшмидт глазом моргнуть не успел, а пушистый разбойник был тут как тут, точил когти о его ногу. Только этого ему не хватало! И так с выкрутасами России совсем забыл о Зиги, так теперь Мишка всюду ходил за ним, выпрашивая то еды, то ласки. — Кыш! — он оттолкнул кота ногой, но Мишка и не думал сдавать позиций. Кот запрыгнул на тумбочку, с неё перебрался на полочку. Подобравшись достаточно близко к Гилберту, Мишка осоловело мяукнул наглецу в ухо. — Брысь! — отмахнулся Байльшмидт. — Уйди! Гилберт потянулся за тапком и замер. Мишка смотрел на него глазами обиженного ребёнка. Если в случае со вторым последовала бы фраза а-ля «Я с тобой поиграть хотел, а ты пинаешься! Ещё и за тапочек схватился. Ну тебя в баню!», то кот мог лишь подрагивать усами, издавая хриплое гортанное бульканье. — Прости, — выдохнул Гилберт, чувствуя свою вину перед хвостатым манипулятором. Мишка показал ему хвост, спрыгнул и залез под шкаф. — Ну куда ты? Я же извинился… Байльшмидт устало опустился на тумбочку, так удачно оказавшуюся под рукой, точнее, под пятой точкой. — Где Ванька только нашёл такого? — Я и не находил. Он сам нашёл меня. Гилберт цыкнул, потирая ладони, в мыслях ругая себя и жалея коврик, что пал смертью храбрых, погребённый под хлопьями стружек. Древесная пыль ему пухом. Гилберту было страшно поворачиваться, он и так знал, на что был способен белобрысый рассадник грязи. Байльшмидт опустился на корточки и заглянул под шкаф, хваля себя за то, что успел помыть под ним. Мишка угрожающе шипел и бил хвостом, бесстрашно защищая своё укрытие от посторонних. Мех кота был чист, без единой пылинки. Гилберт облегчённо выдохнул, хоть эту швабру вычёсывать не придётся. Летом Мишка линял, меняя шубу на летнюю курточку. К зиме он снова обрастал густой шерстью. Бывало, ляжет на подоконник, свернувшись калачиком, а Гилберт видит шапку, а под шапкой галстук, непорядок! Потом читал Ване нотации, что нельзя бросать свои вещи где попало. Мишка-то кот не глупый, увидел вещь ничейную, будто для него оставили, на неё прыг и давай когти точить да мех вылизывать. После такого одежду только выбрасывать. В крайнем случае можно было оставить для работы в гараже или на даче, но на людях Гилберт бы постеснялся в таком показываться. Россия не был неряхой, все учинённые им беспорядки оправдывались спешкой или усталостью. На утро всё лежало на своих местах, даже шапка с подоконника исчезала и появлялась на диване, кресле, иной раз на кровати. По натуре Гилберт был чистюлей, для которого соринка — всё равно, что красный цвет для быка. Он задыхался от грязи. В груди становилось тесно, стоило увидеть человека, бросившего мусор мимо урны. Кулаки так и чесались остановить этого уважаемого и сказать ему пару ласковых. — Кис-кис, — тихо позвал Россия, выводя Гилберта из транса. — Миша, Миша! Иди ко мне. Под шкафом раздался глухой писк и возня, и наконец из-под него выбежало лохматое нечто, прыгнуло на стол и угодило в чемоданчик с инструментами. Гилберт медленно повернулся, взглянув в глаза страху. На душе стало легче, ковёр оказался в лучшем состоянии, чем он себе представлял. Байльшмидт аккуратно подошёл к столу, стараясь не зацепить тапками древесный мусор, сел на краешек дивана, взял кота и усадил себе на колени. — Так как, говоришь, нашёл его? Мишка потоптался, фыркнул и устроился в тёплом гнёздышке. Ему тоже стало интересно узнать историю своего происхождения. Гилберт убирал стружку с густой шерсти непоседливого котика. Не отрываясь от любимого дела, Россия поведал тайну о появлении в своём доме лохматого чудовища: — Да так и нашёл. Прибирался на чердаке, значит, скидал в коробку старые гнилые тряпки и вынес их на улицу. А утром смотрю, кто-то залез в них, запутался и пищит. Думал, крыса, а оказался котёнок. Маленький, чумазый, блохастый котёнок, только-только от мамки оторвали и мне подкинули. Он совсем слабенький был, из бутылочки пришлось выкармливать. Сколько его мордой в молоко не тыкал — не пил. Я уж думал, умрёт, но судьба распорядилась иначе. Он кушать стал, быстро вес набирал, от молока с хлебом перешёл на твёрдую пищу. Видишь, как вымахал? Крупнее Бегемота будет из «Мастера и Маргарита». — Главное, чтобы мышей ловил и не гадил, где попало, — не удержался Гилберт, за что получил «кусь» от кота. — Мышек прекрасно ловит, — Иван улыбнулся, ощущая гордость за своего питомца. — И мне под кровать складывает. Россия потянулся за мастерком, но под руку попался нетронутый брусок. На срезе виднелось восемь желтоватых колец, древесина источала лёгкий хвойный аромат. Иван зачем-то поцарапал её ногтем и отложил в сторону, забраковал. — А я их потом выскребаю оттуда, — с укором констатировал Гилберт. Хорошо, когда животное приносило пользу, плохо, когда не знаешь, что с этой пользой делать. В доме Брагинского грызунов уже лет пять как не водилось, Мишка всех переловил. И что же делать? Работы нет, а профпригодность девать куда-то надо. В тёплое время года вредители убегали в поля, коты уходили вслед за ними. Охота уважала терпеливых, кошки сутками пропадали на пашнях, выискивая мышиные норки, а то и неделями. Никто не хотел вернуться домой с позором и пустой пастью. Мишка любил похвастаться перед хозяином добычей, которую тот почему-то отказывался брать в руки. Ну ничего, наверное, не голодный. Мишка со всей душой, заботливо складывал провизию в наиболее удобное место, чтобы Ваня в любой момент мог достать её и перекусить. А этот, значит, мало того, что у Вани еду отбирал, так ещё и выбрасывал. — Так вот кто расхищает мои кладовые?! — Мишка оживился, запыхтел, выпустил когти, хвост поднял трубой. Гилберт ёрзал, не понимая, чем заслужил гнев кота, царапавшего его через штанины. Знал, надел бы старые треники, их не жалко, а эти сейчас все в нитках будут. — Ты чего это? — поинтересовался Байльшмидт, почесав кота за ушком. Последний протяжно мяукнул. Мишка был чем-то недоволен, из-за чего злился на Гилберта. Попытка Байльшмидта убрать ощетинившийся клочок меха не увенчалась успехом. Мишка крепко-накрепко вцепился в штанины, не желая уходить, и укусил расхитителя за палец. Россия усмехнулся, прекрасно зная своего кота и чего он хотел от Гилберта. — Злиться, что ты его добро без спроса берёшь. — Да? — удивился Гилберт, погладив Мишку свободной рукой. — Ты мне мышек пожалел? — Подавись ими! — выплюнул Мишка, ложась на лапы. Умей коты плеваться на расхитителей, давно бы уже так сделали, да не один раз. Резкий взмах хвоста, стружки серпантином посыпались на ковёр. — Ты чего делаешь, засранец?! — в глазах Гилберта отразилась боль. Похоже, спать он сегодня не ляжет. — Мяу? — Мишка состроил невинную мордочку. — Не мякай мне тут! Ещё раз так сделаешь — кастрирую! А вот сейчас Мишка всерьёз обиделся. Он спрыгнул с колен и убежал, только хвост и видели. Россия, увлечённый слесарным делом, принял его слова за угрозу и в свой адрес тоже. Поэтому быстро собрал инструменты, баклажки и заготовки и убежал на кухню. Байльшмидт скрипнул зубами. И как теперь обедом заниматься? К тому же на плите мясо варилось, а в сковородке поджарка готовая, и картошки он начистил. Придётся вспомнить ему былые времена и гнать русских к Волге — в мастерскую.