Очки закрыли чувства

      Ванечка Светло. Сколько себя помнит, он всегда был именно «Ванечкой». Не «Ваней» и уж никак не пахнущим официозом «Иваном». Фамилия у него еще была такая…светлая. Сколько парень помнит, мама часто называла сына своим «лучиком» и трепала по темным кудрявым волосам. Разве может произойти с таким человеком что-то плохое? Ваня смеется и сплевывает кровь на грязный асфальт. Может. Когда не в силах дать сдачи. Когда их пятеро, а ты всего один. И тебя прижимают к холодной кирпичной стене какого-то безымянного дома. Заставляют чувствовать беспомощность и отголосок слепой надежды, что сейчас заберут все деньги и новенький мобильник, который предки подарили за удачно сданную сессию, толкнут еще раз и уйдут. Оставят ни с чем. Может, побьют немного, но это так, для проформы. Не стоит даже сопротивляться. А потом с тебя стягивают штаны…и ты погружаешься в бездну. Холодно, темно — наверное, кто-то из них завязывает тебе глаза — грязно. МЕРЗКО. Чьи-то скользкие пальцы лезут в тебя, но ты не в силах даже уйти от проникновения. Руки. Их много, словно тебя схватило неведомое чудище. И оно держит крепко. Больно. Где-то на грани сознания слышишь голоса и шумное дыхание. Тебя дергают, как куклу. Ты и сам ощущаешь себя сейчас куклой. Стараешься перестать чувствовать тело. УМОЛЯЕШЬ тело прекратить чувствовать. Рыдаешь, кричишь. Но звать на помощь не получается, звать не дает многорукое чудище. Пытка продолжается. Темнота. Дышать тяжело. Что происходит? Пытаешься вдохнуть. ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ДЫШАТЬ. Получается только хрипеть. Это смерть? Пожалуйста… Ваню без сознания находит дворник, с утра вышедший подметать двор. Мужчине было не привыкать обнаруживать спящие «тела» под утро. Кто-то просто не знает меры в выпивке. Этот, видимо, тоже. — Эй, чой–то ты тут валяешься? Пьяный что ли? Ваню тормошат за плечо. Настойчиво и нетерпеливо. Приходится открыть глаза и снова начать чувствовать тело. Приходится чувствовать. И это самое страшное. — Ой! И кто же это тебя так? — всматривается в лицо парня и качает головой. Видимо, ничего хорошего на этом самом лице нет. Но…он в одежде. — Не помню. Слова даются с трудом. Горло будто дерет наждачкой, так что фраза выходит какой-то лающей. Ваня и правда старается не помнить. — В больницу, может? — мужчина сомневается. Он уже понял, что дело тут было явно не в выпивке. Просто не повезло парню. Щуплый он да низкий, а их, небось, не двое даже было. Такие только стаями ходят. — Не…надо. Мне домой…надо. По-прежнему трудно говорить. Каждое слово становится все тише, пока последнее не произносится одними губами. Запекшаяся в уголках кровь не дает широко открывать рот. Сам Ваня понимает, насколько жалко выглядит, но задумываться не решается. Это неизбежно приведет к воспоминаниям. Нет! Нельзя! Сейчас нельзя. Как добрался до квартиры, Ваня не помнил от слова совсем. Просто шел, механически переставляя ноги и ощущая свое тело болезненным и чужеродным одновременно. Ключи тоже пропали, вместе с деньгами и телефоном. Ублюдки в тот вечер забрали все. При мысли об этом болезненная улыбка расчертила лицо парня. Забрали ведь. Пришлось стучать кулаком, стараясь добудиться Славу или Замая. Дверной звонок не работал еще до того, как парни начали жить в этой квартире, существуя лишь как оплавленное множеством зажигалок, страшное черное чучело возле двери. — Че, ключей нет? — Славик был злым и похмельным. От него несло потом и усталостью, но еще теплом и…защитой. Ваня знал, что не выдержит долго, но не думал, что сдастся так быстро. Только увидев друга. Он сделал три неловких шага, переступил порог и ткнулся лохматой головой Славе куда-то в подмышку. Куда смог достать. Карелин не на шутку испугался, когда вечно саркастичный и насмешливый Ваня, разрыдался, буквально вгрызаясь в Славину футболку. Приходилось соображать на ходу, при этом закрывать дверь и, не переставая, гладить друга по сотрясающимся плечам. Слава никогда не умел успокаивать людей, и вообще был максимально далек от психологии, но врожденная эмпатия и неподдельная братская любовь не позволили оставить все, как есть. Карелин бы честно хотел забыть этот день. Бесконечно долгий и муторный. Не хотелось вспоминать, как все еще трясущийся Светло пытался рассказать о случившемся, мучительно хотелось забыть сам рассказ, переодевание друга и немой ужас от открывшейся картины, поиск успокоительных и обезболивающих по всему дому, растерянность Замая, сменившаяся яростью. Все трое понимали, что им самим не найти ублюдков, как и то, что в полицию никто из них не пойдет. Там, если и выслушают с наигранным сочувствием, то на этом все и закончится. И это в лучшем случае. Каждый понимал, что в России такое не прощается. Почему-то жертвам особенно. В тот день Ваня провел полтора часа в ванной, и Слава с Андреем ни слова не сказали ему об этом. Как и после того, как друг двое суток почти не вставал с постели. Восстановление длинной в три долгих месяца? Нет, восстановление, длинной в жизнь.