I don't believe anymore

      Девушка открыла дверь комнаты в надежде увидеть там постепенно разгорающийся огонь, но ничего подобного не было и в помине. Ее взгляд упал на О'Коннора, что сидел на подоконнике у окна. Одним своим локтем он опирался на ногу, согнутую в колене. Голова его была повернута в сторону распахнутого настежь окна, а между пальцев его была зажата белая сигарета, из которой тонкой струйкой поднимался белый густой дым. Он ошеломленно повернул свою голову в сторону девушки. Она явно застала его врасплох.              Китана смотрела на всю эту картину округлившимися глазами, в то время как некромант с враждебностью слезал с подоконника.              — Эванс…какого… Какого черта ты тут делаешь? Тебя не учили, что, если дверь не открывают, значит врываться не следует!? — перешел на крик юноша.              — Я почувствовала запах гари, потом поняла, что он доносится из твоей комнаты. Я подумала, что с тобой что-то случилось, подумала, что начался пожар! — оправдывалась девушка, однако голос ее звучал точно и уверенно. — я же не знала, что ты тут ку...              Тут её словно окотило ледяной водой.              — О'Коннор, ты куришь!?              — Да тихо ты, дура! — сказал, как отрезал. Парень быстро подбежал к двери и закрыл ее. — Птица же может услышать.              — То есть ты куришь, и Птица об этом не знает? — снова спросила она, подходя к нему, — Коннор, ты вообще понимаешь, что ты делаешь? Мало того, что это вредит твоему здоровью, так ты ещё и делаешь это тут. ТУТ! В этом... Черт, не побоюсь слова, "священном" месте!              — Эванс, не включай из себя мамочку. Я сам знаю, что мне делать, а что нет.              Парень развернулся, и снова сел на подоконник, сделав продолжительный затяг, после чего струя густого белого дыма вырвалась изо рта и носа юноши.              Он молча смотрел в окно, снова и снова выпуская белые струи дыма.              Тогда элементаль поняла, что за знакомый запах был в комнате Еноха, когда он "лечил ее", чем иногда так странно пахло от него. Она поняла, что это за запах. Знакомый и до отвращения приятный.              Сейчас, она стояла перед ним, белая и пушистая, читала О’Коннору нотации о том, что сигареты — это зло. О том, как они вредят здоровью, как разрушают человека. Но лишь об одном одна умалчивала. Она не сказала ни слова о том, что ещё буквально пять лет назад она тоже страдала этой пагубной привычкой. О том, как тяжело ей было ранее, о том, каждый час ее тело поглощало все новую и новую сигарету. В один момент она, конечно поняла, что дальше так нельзя, иначе даже петля не поможет ей, и девушка умрет.              Она курила десять лет… Десять. Лет. Каждый божий день. И потом она бросила. Бросила и забыла, как страшный сон. И вот сейчас, О'Коннор словно напомнил ей тот самый страшный сон, которое она так усердно забывала все эти годы.              Китана поняла, что сейчас ее слова никак не повлияют на юношу, и, почувствовав себя тут явно лишней, направилась к двери. За все время, пока она стояла и вспоминала, Енох ни разу не повернул голову в ее сторону. Он все также однообразно вдыхал и выдыхал ядовитый дым. Однако, что-то в тот момент щелкнуло в ее голове. Именно поэтому странная решила пока не покидать комнату. Если сейчас она это сделает, это будет самой большой ее ошибкой.              Эванс развернулась, и, отдернув руку, от двери, развернулась в его сторону. Медленно приближаясь к нему в его сторону, девушка старалась не привлекать его внимание.              Подойдя к его кровати медленно присела, не отрывая взгляда от задумчивого парня. От кровати до подоконника, где он сидел, были считанные метры. Китана смотрела прямо на него, стараясь не отрывать взгляд ни на йоту, изучая странный объект: лицо было сосредоточено на уличном пейзаже; волосы были хорошо уложены, однако легкий уличный ветер все же немного растрепал их. Сильные мускулистые руки были скрыты под толщей одежды. Дольше всего она задержала взгляд на его ключице, такой... Ровной и красивой... Та еле-еле виднелась из-под туго застегнутой рубашки. Смотрела на него — на некроманта — и в голове у нее была лишь одна мысль.              — «Кто же ты, Енох О'Коннор?..»              В этот момент парень словно услышал ее мысли. Он повернул голову в ее сторону. От длинной сигареты осталась лишь короткий бычок. Докуривая остатки, он смотрел на девушку с таким же изучающим взглядом. Он смотрел на белые волосы, рассыпанные по плечам; скользнул взглядом по ее губам, которые были слегка приоткрыты; на ее голубые, цвета моря, глаза, что смотрели прямо на него; на ее шею, плавно переходящую в грудь; на ее маленькие светлые руки, сжатые в кулачки. Он смотрел на нее, пытаясь прочесть, как книгу. Книгу, чья обложка была так загадочна и так неподатлива...              После долгих гляделок странный сделал последний затяг и выкинул окурок прямо в окно. Выпустив последнюю струю дыма, он глубоко вздохнул.              — Я родился 3 декабря 1892 года, в восточном Лондоне. Моя мать, Мэри Уинстон работала в городском морге, а отец, Чарльз О'Коннор, был гробовщиком в ритуальных услугах. С самого детства я был окружён людьми. Но каждый день я мечтал, чтобы мое окружение было живое...       Мои родители меня не любили. Это было видно по ним. Кто-то даже сказал мне, что я был нежеланным ребенком, что меня зачали "случайно". Все свое детство я провел в окружении мертвецов, будь то морг матери, или ритуальный дом отца. Мои родители часто делали вид, что меня не существует. Отец часто бил, обуславливая это тем, что "нужно для профилактики", мать частенько резала меня какими-либо острыми предметами "просто так". Часто меня не кормили, и мне приходилось искать себе еду самому. Я никогда не видел новой хорошей одежды, новых игрушек, детских праздников. Этого всего у меня не было. Но это лишь мелочи... Частенько меня нарочно закрывали в морге матери, где всю ночь я находился в окружении покойников. За всю ночь я ни разу не мог сомкнуть глаз, я боялся, что они могут ожить и...       Жили мы в том же доме, где и находилось бюро отца, поэтому вместо своей комнаты у меня был свой гроб, стоявший в уголке одной из комнат, в которых находились покойники. В этом гробу я спал. Точнее, спал — это громко сказано. Почти каждую ночь я просто сидел, забившись в углу как маленький напуганный кролик, держа в руках лампадку, еле освещающую комнату. У меня была старшая сестра, которая была старше меня на 2 года. Её звали Айга. Она жила с нами до того, как мне исполнилось 5 лет. После этого она сбежала. Она попросту бросила меня одного в этом аду, и сбежала. Мне говорили, что видели ее то на границе, то ещё в каких-то отдаленных местах, но мне уже было всё равно. Я хотел забыть этого человека. Точнее, я забыл. Я даже не хотел вспоминать о ней. И до сих пор не хочу.              Парень сделал продолжительную паузу, глубоко вздохнув и закрыв свои глаза. Затем он шумно выдохнул и продолжил:              — И вот, в одну из ночей, мой самый худший страх сбылся. Я, как и обычно, сидел в своем гробу, держа в руках маленькую белую лампадку. Я был уставший, сидел в уголке, и думал: "Почему все мое детство меня окружали лишь мертвецы? Почему у всех детей нормальная жизнь, а у меня... Почему, почему, почему!? Господи, я так хочу жить в окружении нормальных людей! Как же я хочу, чтобы они снова стали живыми…"       И тут произошло то, от чего мое сердце чуть не остановилось.       Один из покойников, находившихся в гробу, поднял свою руку вверх. Затем он зашевелил своей головой, а потом и вовсе принял сидячее положение. В этот момент сердце пропустило один удар. Я смотрел и не понимал, что происходит, и как этот человек ожил. Он начал медленно вылезать из гроба и пытался вытащить оттуда свои ноги. Я вскочил, как ужаленный, и побежал из той комнаты что есть мочи, а затем и выбежал на улицу. Из моих глаз текли слезы, я был действительно напуган. Я слышал, как дома встали родители, как они начали что-то говорить, однако с каждой секундой я все дальше отдалялся от своего дома.       Я убежал так далеко, что при всем желании я бы не смог вернуться обратно. Я прибежал к какому-то разрушенному зданию, и, присев около него, я начал плакать. Вдруг я услышал шум, словно кто-то приближается ко мне. Мне было 16, но я был как маленький ребенок — обижен, напуган, брошен...       Вдруг из-за стены показался силуэт. Как позже оказалось — это была мисс Перегрин. Она нашла меня, и рассказала все про этот приют. Сказала, что если я сам захочу, то смогу поехать туда. Но, терять мне было нечего, поэтому я согласился. Однако на тот момент дом был на стадии строения, и два года я провел в интернате, в который пристроила меня птица.       А потом... Потом я наконец-то нашел дом. Свой настоящий дом.              Парень закончил говорить, и снова повернул голову в сторону окна. На свету было видно, как глаза его были застелены пеленой слез, однако ни одна из них не упала на бледные щеки некроманта. Он просто молча смотрел в окно, ожидая её реакции. Вдруг он почувствовал на своем плече какое-то необычайное тепло. Такое, какое он не чувствовал ещё никогда и ни от кого.              Енох повернул голову. Китана стояла рядом с ним, держа белую руку на его плече. Она смотрела на него с искренним сожалением. Ещё никогда, пожалуй, на него никто так не смотрел.              Девушка зажмурилась, пытаясь удержать эмоции в себе, и не разреветься прямо перед ним, но вдруг она почувствовала на своей руке что-то холодное. Когда открыла глаза то увидела, что О'Коннор в ответ положил свою руку на ее.              Так они и сидели. Элементаль и некромант.              Вдруг Китана забрала свою руку и присела на стул, что стоял возле окна, у стола.              — Война забрала у меня все... — начала она, зажмурившись, — раньше, когда я была совсем маленькая, у меня было все, о чем мог мечтать ребенок: дом, любящие родители горы игрушек, сладости. Моя жизнь казалась мне раем, пока не начались боевые действия. Моего отца забрали на службу. Он ушел, оставив нас с матерью, когда мне было одиннадцать. Я помню те тяжёлые времена, когда денег было катастрофически мало. Их не хватало даже на еду. Мы с мамой часто голодали. Ей пришлось продать абсолютно все ценное, что у нее было, чтобы хотя бы купить еды.       Так продолжалось год, ровно до того момента, пока на наш дом не упала бомба и не разнесла его к чертям. Нам пришлось некоторое время жить на улице. Мы скитались по подворотням, по заброшенным домам, стараясь найти хоть что-то, походящее на укрытие, не то что на дом. В конце концов мы нашли какую-то старую деревянную халупу и перебрались туда.       Вещей у нас никаких не было, спать приходилось на голом полу, прижавшись друг к другу, чтобы было теплее. В один момент стукнули холода. Пошел первый снег. На улице, как и в "доме" — выплюнула она слово с пренебрежением, — был невероятный мороз. Моя мама заболела. Очень серьезно заболела. С каждым днём ей становилось все хуже, но денег не было даже на еду, не то что на лекарства.       В один из вечеров мы сидели, как и обычно, разговаривая, чтобы не замёрзнуть от холода. Она рассказывала мне о своей молодости, о том, как она жила до встречи с отцом. Вдруг мы услышали какой-то шум. Мама поняла, что к дому приближаются солдаты. Она спрятала меня в шкаф, и сказала ни за что на свете не выходить оттуда и не издавать ни звука. Только она успела закрыть его, как тут же в дом ворвались трое военных. Они начали допрашивать маму, бить ее, говоря, что слышали, как она с кем-то говорит, но она все отрицала. Они били ее очень долго, били прямо у меня на глазах, пока я наблюдала за этим из одной из щелей. И тут один из них наставил на нее автомат и всадил пулю прямо ей в голову. После этого они начали осматривать дом, суя свои носы в каждый угол. Они открыли шкаф, в котором скрючившись и давясь слезами сидела я. Эти животные даже не успели среагировать, как я быстро выскочила оттуда, открыла дверь, и, несмотря на сильнейший мороз, сугробы и снегопад, побежала прочь. Я бежала так, как не бегала никогда. Холодный мокрый снег бил прямо в лицо, словно тысячи иголок, а я, не обращая на это внимание, бежала босыми ногами и в лёгком летнем платье по снежным сугробам. По щекам катились слезы, а в голове крутилась лишь одна мысль: "Что делать дальше?". И так я бежала, пока полностью не выбилась из сил. Когда их вовсе не осталось, я просто упала посреди леса, утонув в большом сугробе. Я чувствовала, что потихоньку умираю. И, если честно, мне этого действительно хотелось. Очнулась я уже в каком-то помещении. Это оказался подвал. Меня нашли повстанцы и притащили в один из их концлагерей. Думали, что я какой-то вражеский разведчик. Меня там мучали, пытали, резали мое тело, купали в ледяной воде, спускали на меня псов. И вот, в один день после очередной серии пыток я лежала на земле, тело мое было покрыто ранами, что остались от кнута, которым меня избивали. Был уже вечер, и большинство солдат ушло на покой. Осталось четверо. Я лежала еле-еле в сознании. Один из них подошёл ко мне и... Начал меня раздевать. Другие начали ему помогать, кто-то пытался разорвать на мне платье, кто-то снимал кофту. Они... — девушка болезненно зажмурилась, по щекам покатился град слез, было видно, что вспоминать ей было действительно больно. — они хотели изнасиловать меня., однако в какой-то момент я почувствовала огромный прилив сил. Это тяжело описать словами. Я оттолкнула их, поднялась на ноги, сконцентрировавшись на себе. В этот момент вода, что находилась в пруду неподалеку, начала тянуться в мою сторону, полностью поглотив тех солдат. Когда она отошла обратно, огонь, что был разожжен вокруг, также потянулся к ним, оставляя яркие ожоги на их телах и сжигая одежду. Я поняла, что это все благодаря мне, и, окончательно направив свой гнев на них, их ударила молния, поджарив их окончательно. Через некоторое время я сбежала из того лагеря. Вскоре меня нашла мисс Фалькон и забрала в свой приют. Там она меня выходила, откормила и рассказала о моих способностях. Именно там я и узнала, что я — элементаль. Так я прожила порядка восьмидесяти лет. И сейчас, совсем недавно, в нашу петлю ворвались Пустоты, и убили больше половины всех детей, что были там. Кейн, Джессика, Олли.... Всех их убили гребаные пустоты. Когда нас осталось всего пять странных из пятнадцати, мисс Фалькон решила раскидать нас по другим петлям. И вот я здесь...              Девушка глубоко вздохнула, подавляя очередную порцию слез. За время рассказа она словно вновь пережила все это. Конечно, Китана не любила вспоминать прошлое, однако после откровения Еноха она просто не могла поступить иначе.              Парень спустился с подоконника, и сел на стол рядом с девушкой.              — Мне... Жаль тебя. Правда. — все, что смог выговорить он. О’Коннор смотрел на девушку с искренним сожалением в глазах.              — Не стоит, Енох. Что было — то прошло, и мы должны жить сегодняшним днём. Мне никогда не понять, каково жить рядом с трупами, как и тебе не понять, каково это жить в концлагере. Но нам обоим пришлось тяжело. Мы должны забыть все, что было прежде. Мы должны простить прошлое, и просто жить дальше. — сказала ему девушка. Очередная слеза упала на бледную щеку.              — Ну... Пожалуй, впервые я с тобой согласен, — сказал он и ехидно улыбнулся. — однако есть одно маленькое «но».              — И какое?              Парень поднес свою руку к ее лицу, и холодными пальцами вытер слезы с ее щек, оставив на коже ледяной след.              — Так-то лучше.              

***

                    Они ещё долго сидели в комнате. Енох, сидя за столом, мастерил очередную куклу, Китана сидела подле него и с интересом наблюдала, изредка подавая ему разные детали. Они общались, на удивление, свободно и легко. Не было никакой неприязни, отвращения или злобы. Странные общались так, будто были знакомы всю жизнь — и это, пожалуй, было одно из самых теплых воспоминаний Китаны в этой петле.              День близился к вечеру. До ужина оставалось около получаса. Китана поняла, что ей пора возвращаться в свою комнату, чтобы успеть подготовиться.              — Что ж... Мне, пожалуй, пора. Нужно привести себя в порядок перед ужином. Так что до встречи.              Она встала с кровати и направилась к двери. Когда та уже схватилась за ручку и хотела ее повернуть, О'Коннор окликнул ее.              — Китана!              Девушка обернулась.              — Мм?              — Спасибо… — сказал Енох удивительно легко.              — За что? — спросила девушка.              — За компанию. —              Странная улыбнулась ему в ответ              — Будешь должен, — шутливо сказала она и покинула комнату некроманта.              Она пошла по коридору к лестнице. Уже спускаясь на свой этаж в ее голове была лишь одна единственная мысль:              — По имени... Он снова назвал меня по имени...