seven wonders of the world

Пот льет ручьем. Сердце колотится как сумасшедшее. Адреналин бьет по вискам. Я пою, и мне подпевают. Я танцую, и за мной повторяют те же движения. Голоса фанатов слились, и я слышу лишь текст собственной песни и «J-Hope»,срывающимися голосами. Все мы пойманы, как рыбки, в эту сеть из желаний И мы жаждем одного лишь только жить, йоу Но послушай же меня, я скажу все: "нормально" Даже мне не удается плыть, ее Но реальности я не смог отказать Мои правила я не буду менять Хочу однажды лишь увидеть эту жизнь, Что я рисую на своём большом холсте мечты Спииии Чувство, что разрывает тебя изнутри, щекочущее воображение и реальность, чувство, что сейчас твоя мечта воплощается наяву. Меня ослепляют десятки прожекторов, позади меня сверкает светомузыка, и я лидер на сцене, я не в подтанцовке, я давно уже не старжор. Это моя сцена и мои фанаты, кричат вместе со мной. Это успех, вкус мечты, которая, кажется, начинает сбываться. - Сеул!!!!! – закричал я, что есть сил в микрофон, и этот сумасшедший город огней взорвался криками. – Я не был уверен в том, что стоит ли мне возвращаться в Корею, ведь прошло столько лет, но сейчас, именно на это сцене вместе с вами, я решил, что ничего не зря. Вы такие замечательные, а наша великая страна стала еще краше спустя годы. Я вас люблю!! Мой камбэк прошел на ура. Big Hit устроил все по высшему разряду: я выпустил микстейп Daydream, мы отсняли клип к песне и я выступил с концертом. Добрый месяц я мотался по Сеулу для интервью и фотосессий. График был настолько плотным, что я успевал поспать от силы 6-7 часов и валился с ног под конец дня. Слава не опьяняла меня. Я словно занимался чем-то обыденным, как если бы я спал или ел. Меня вдохновлял мир, что кружился вокруг меня и со мной. Грех было жаловаться, но все давалось само собой: вдохновение ни на секунду не покидало меня, я танцевал, и ничто не сковало мои движения. Все было просто идеально. Рядом были те, что поддерживали и наставляли: Чон Сок и Намджун были лучшими друзьями и хенами, которые мне могли достаться, с ними мне не было скучно и грустно, к ним я всегда мог прийти за советом и поддержкой. Они были понимающими. Ли Чон Сок в свое отсутствие ничуть не изменился, хотя, нет, он стал еще больше привлекательным и высокомерной задницей, что я встречал. При нашей встрече я заметно прибавил в росте, но так и не смог его обогнать. Он по-прежнему смотрел свысока и ухмылялся. "Ты возмужал Хосок-и, но задницу я свою не подставлю" - никто не поверит, но это первое, что он сказал, когда встретил меня в аэропорту. Сказать честно, с моего приезда и по сей день мы не спали. Чон Сок сказал, что пусть останется все в прошлом, а я в то время сильно замкнулся в себе, и мне было не до этого. Я окунулся в работу с головой, изматывал себя, перегружал до бледноты, трясущихся рук и голодных обмороков, лишь бы не думать о том, кого потерял навсегда. Как только я ложился в постель, меня глотали мысли: я мог бы не улетать, остаться, попытаться выяснить, но я струсил, испугался, что могу услышать не то, на что рассчитываю, и сломаться так, что от меня ничего не останется. Мальчик, который испугался. В такое время я познакомился с Ким Намджуном. На презентации своей новой книги он стоял в дорогом костюме, общался с гостями, пил шампанское и излучал ауру уверенности и успеха. Я не знал его как писателя и не читал ни одной книги, но увидев его в толпе, я сразу понял, что это человек с большой буквы. Чон Сок представил нас, и этот человек увлек своей беседой с полуслова. Бывает так, что ты с первого взгляда понимаешь, что это твой человек, с которым можно говорить обо всем. Намджун был именно им. Мы не ограничились знакомством на презентации. В следующий раз мы собрались втроем в баре, и он окончательно влился в наш круг, или это вошел в их. Намджун для своих лет был мудр с незатейливым умом и с высокими амбициями. На публике он сдержан, холоден, тактичен, как только чужие глаза пропадали, Намджун не стеснялся показывать себя настоящего: доброго, внимательного и с немного самовлюбленного хена, хотя последнее ему можно было простить, ведь нам всем стоит любить себя больше, чем других. Намджун ради меня поехал Корею, за что я ему очень благодарен, но не только ему. Ее зовут Стефани Майер. Она была помощницей моего менеджера в Америке, мы виделись каждый день, и она выкладывала сил больше, чем вышесказанный. В процессе того, как она, как белка в колесе, занималась моими делами и заботилась о бедном корейском мальчике в чужой стране, мы сдружились. Я никогда не общался с девушками не потому, что был геем, а лишь из-за того, что поначалу стеснялся, а потом и вовсе потерял к ним интерес. В итоге, я не обращал внимания на них, а они - на меня. Стефани была другая, не такая, как остальные. Она уставала, ее что-то беспокоило, но она никогда не подавала виду, а мне, почему-то, она все рассказывала. После моей тренировки она заходила в зал и приносила мне перекус, который она готовила сама. Я принимал ее заботу и доброту, как должное, а после как что-то родное и сугубо личное. Она трепала меня по волосам с высоты своего невысокого роста, называла «милым» и улыбалась так искренне и чисто, что я не устоял. Это девушка с голубыми глазами и короткими каштановыми волосами смогла вылечить раны, что гноились в сердце долгие годы. Мы не встречались, друзьями нас назвать тоже было сложно, Стефани просто была рядом: мы работали вместе, гуляли, ходили на разные мероприятия, она ночевала у меня, поцеловав на ночь, и я засыпал с ней, зарывшись носом в ее волосы, пахнущие ванилью. «Куда ты, милый, без меня. Я буду рядом, когда ты прилетишь в Корею, я буду рядом, когда ты будешь покорять сердца своих фанатов, я буду рядом, когда тебе понадобится помощь, как твой менеджер и друг» - с этими словами она пошла со мной, за мной в Корею. Дом родителей совсем не изменился: все та же мебель, обои немного выцвели, но тут по-прежнему чисто и свежо. Мама всегда любила чистоту и приучила к ней и мою сестру. В детстве, когда мама работала допоздна, мы с Давон делали всю работу по дому: сестра готовила и убиралась, а я помогал, чем мог. Прошло столько лет, а маленький пунктик на чистоту остался у каждого из нас. Со смерти отца мама сильно изменилась: из жизнерадостной и смеющийся, она превратилась в самую несчастную из женщин. Я всегда удивлялся, как она смогла перенести такое горе. В буквальном смысле слова, вся семья легла на нее хрупкие плечи. Она работала допоздна, брала ночные смены, ведь денег на все расходы категорически не хватало: счёта, продукты, оплата обучения. Она была одна против всех проблем, и мама не раз не сказала, что она устала, она приходила домой и успевала похозяйничать и уделить нам время. Только, когда я вырос, я понял, что значит сильная женщина. И вот сейчас я сижу за кухонным столом в родном доме, рядом со мной Давон, которая приехала на выходные, чтобы повидаться со мной, а напротив нас сидит изучающая счастье мама, держащая за руку мужчину солидных лет. Кажется, они ждут, когда мы с сестрой пророним хоть слово, но я молчу, ведь мысль, что моя мама завела мужчину, бьет по виску, как палочки по барабану. Давон строит страшный взгляд и спокойно пьет кофе, пока мама и этот мужчина чуть ли не дышит от напряжения. - Я Чон Хосок, - отозвался я наконец-то на «Позвольте представиться, меня зовут Чонг Хань», - моя сестра - Чон Давон. В уме не складывалась моя мама и другой мужчина. Я сидел и нервно стучал пальцами по столу, в надежде успокоиться, но выходило плохо. - Чем вы занимаетесь? - прорезала тишину сестра. Мужчина статно вытянулся на месте, поправляя пиджак. -У меня своя брокерская компания с 2001 года. Мы держим половину рынка ценных бумаг на протяжении 5 лет. Я хмыкнул и вернулся к своему чаю. Я ничего не знаю про экономику. Это же экономика? - И какова сейчас оценка стоимости? Я удивленно перевел взгляд на сестру. «Нихрена какие ты слова умные знаешь!». Мужчина, почувствовав свою привычную среду, начал увлеченно что-то рассказывать, а я тем временем стал изучать маму, которая увлеченно его слушала, не сводя взгляда. С последней встречи она похорошела: передо мной сидела женщина с огнем в глазах, который, я думал, потух навсегда, она улыбнулась, смеялась. Сразу видно, когда женщина любима, она словно светится изнутри. Мама изучала счастья. Кажется, сестра начала рассказывать про свою жизнь. Она очень преуспела и открыла свой бренд одежды. Я финансово помог ей в начале дела, когда идея окупилась, она помогла мне купить Lexus RX. Хотя нас разделяло море, мы не теряли друг друга и часто созванивались. Я был безумно рад, что сейчас она рядом со мной. Один бы я не справился. - А ты Хосок, чем ты занимаешься? - обратился ко мне Чонг Хань. - Я рэпер, - отозвался я, - ничего особенного. - Не скромничай, Хосок-и, - воскликнула мама, - он выступал в Америке, сейчас в Корее! Милый, ты слышал о J-Hope? -Точно!!! Я слышал твою песню по радио в машине! - Хосок-и - наша маленькая звезда, - хихикнула Давон, и все сидящие залились смехом. Мы сидели недолго, сославшись на то, что мне пора работать, мы с сестрой засобирались. - Рады с вами познакомится, Чонг Хань, - смягчилась и улыбнулась сестра. Я поцеловал маму на прощание и пожал руку мужчине. - Берегите себя дети, - проговорила с грустью мама. Мы попрощались и оставили с сестрой свою маму с мужчиной. Каждый имеет право на счастье, а мама заслуживает его больше, чем кто либо. Мы решили с Давон пропустить по стаканчику пива в ее любимом баре, а в итоге допивали бутылку виски. Мы заняли самый дальний столик, поэтому весь шум и музыка нам была чужда. Сестра, заметно опьянев, без умолку травила шутки, которые могут показаться смешными лишь под градусом, меня же пробивал дикий ржачь, что слезы текли ручьем. Мы давно доели мясо, что заказали к виски, и допивали его без закусок, наполнив животы. У Давон пылали щеки, а я расстегнул 2 верхние пуговицы на хлопчатой рубашки, ощущая жар по всему телу. - Знаешь, я рада, что мама наконец-то нашла нового мужчину, - проговорила сестра. Слова походили медленно как тягучий мед, я сфокусировал взгляд на Давон. - Это странно... мама и другой мужчина... Давон нахмурилась. - Странно, да..., но подумай, сколько лет она была одна. Никому не позавидуешь, - с тоской проговорила она. - Ты всегда засыпал раньше всех, когда был маленький, мамы не было допоздна, а я ворочалась в постели от бессонницы. Мама возвращалась за полночь. Я часто слышала, как она плакала ночью. Она старалась делать это тихо, но я слышала за стеной ее хриплые всхлипы. Из-за того, что она начинала плакать, плакала я, она тихо заходила в мою комнату, мама могла разглядеть мои слезы сквозь свет ночника. Мы засыпали вместе, когда замечали слезы друг друга. И так много лет. Я вытер рукавом рубашки потеки на щеках Давон, отчего она улыбнулась и прижалась к моей ладони. - Ты чудо, Хосок-и... - У нас замечательная мама, я рад, что сейчас она может не работать и не думать о деньгах. - Хосок-и, благодаря тебе, - воскликнула она, выпив виски, и сжав мою руку, - Ты отправлял свои оклады маме, помогал мне с открытием, копил при этом на машину. Я отмахнулся. - Куда мне их было тратить? Вы моя семья... Мы заказали еще бутылку. Пока я ждал официанта, а Давон отошла в туалет, я вспомнил, что дома меня ждет Стеф, и мне не стоит упиваться в хламидомонаду, хотя какая теперь разница. Вернувшаяся сестра сняла каблуки и забралась на диван с ногами в позу лотоса. - Закончатся выходные, - начала она, наполняя наши бокалы со льдом, - я вернусь к работе и ... к нему. Эта лживая рожа столько раз мне врала, что я смотреть на него не могу. Охота испортить ему костюмчик и его смазливое личико, а его шлюхе выдернуть ее крашенные волосы. - Так избавься от него: найди другого поставщика? Давон скривилась. - Шутишь? У этой мрази лучшие цены и те ткани, что мне нужны. Переметнусь к другому, и мне это выйдет в крупную сумму, а он еще потом будет ходить с важным видом, мол это я из-за него сменила поставщика. Сестра грозно сжала кулак и постаралась успокоиться, допив содержимое бокала. «Видимо, сегодня нам суждено напиться». - Попробуй отвлечься... - Как? Я закатил глаза и поиграл бровями. - Найди другого. Давон расхохоталась. - Если бы было все так просто, Хосок-и, я бы сейчас развлекалась с каким-нибудь горячим парнем, а не думала бы про этого урода. Я пожал плечами. Мне очень знакома ситуация: развлекаться с одним, а думать про другого. Я усмехнулся и выпил залпом. - Я знаю, о чем ты думаешь, Хосок-и, - мрачно сказала Давон. - Ты не забыл, никогда не забывал, но вот что я тебе скажу: научись отпускать. Если он так просто бросил тебя после той ночи, то он не стоит тебя. Он сбежал. Он или трус, или последняя мразь, ведь вы были лучшими друзьями. Каждое ее слово, словно нож по сердцу, правдой в глаза. Это слишком больно, но лучше проглотить горькую правду, чем сладкую ложь. Я посадил Давон в такси после 12. Она плохо держалась на ногах, но уверяла, что справится сама, тем более остановилась она у подруги. Я с минуты подышал свежим воздухом и решил вернуться, чтобы допить виски. Он стоял у барной стойки и манил, словно сирена путника. Он переминал стройные ноги с места на место, крутил бокал в руках, сдержанно отпивая из него по глотку. Он очаровательной строил глазки и пытается соблазнять, но пытаться не стоило, ведь, кажется, я и так повелся. Он кусает губы, болтая о чем-то отдаленном, не переходя к делу, будто набивая себе цену, но мы оба понимает, что мы хотим друг от друга и что, в итоге, мы получим желаемое, пока первый из нас не сорвется.Мне нравится дразнить: положить руку на его острое голое колено и почувствовать, как он желанно вздрагивает и переводит дух содержимым бокала. Я продолжаю издеваться и перевожу руку на бедро, неторопливо поглаживая, переходя на его внутреннюю сторону. Мы не делаем ничего плохого, пока это нравится обоим. До срывающегося дыхания он тянет меня за собой в кабинку туалета, и там я срываюсь окончательно. Я торопливо стягиваю с него рубашку, оголяя острые ключицы. Я выцеловываю и терзаю кожу, пока этот мальчишка трется об мой внушительный стояк и хнычет так сладко, что времени на глупости терять не охота. Я сжимаю его худые бедра до синяков и вхожу в это податливое разработанное тело на всю длину. Он срывает голос, и я зажимаю ему рот, кусая плечи, выбивая из него слезы. Он тихо стонет с моими пальцами в ротике и отзывается на каждый толчок, словно был рожден для этого. Я трахаю его в туалете бара, представляя молочную кожу под собой, темные пряди между пальцами с именем «Юнги» на губах. Я прорываюсь сквозь тьму. Можно подумать, что я ниндзя или я сплю, но, нет, это хреновая реальность, в которой я пьяный в хлам еле-еле держусь на ногах и пытаюсь добраться до кровати. Я чувствую себя свиньей, но на это сейчас так плевать, что охота наблевать на ковер. В ночной тишине Ты тащишь меня на плече. Чувства не могу я скрывать Охота рукав облевать. Романтика... Я спотыкаюсь об проклятые тапочки, которые сам же оставил на видном месте и всем весом тела падаю пластом на пол. Стефан испуганно вскакивает с постели, обнаруживая мое тело, не дошедшее пару метров до постели. - Как же тебя угораздило? Ты же к маме вроде поехал? – я-то доехал, захихикал я и промямлил что-то не членораздельное. А пол, однако, такой удобный. - Сукаа!!!! - завопил я, раскинувшись звездочкой на ковре. - В Корее научились делать полы!!! Точно как перины, да? Стеф засмеялась, опускаясь ко мне, стягивая с меня пальто. - Тебе завтра будет стыдно. - Стыдно, когда ... Повисла тишина. Нельзя такое девушкам говорить. Я же не хамло? Да. То есть, нет. Хорошо. У меня есть шанс тебя поднять? - Отвратительно, нет. Она, кажется, открыто угорала с меня. Хорошо, что хоть на камеру не снимала. - Подушку дать? Я поднял палец вверх. Под голову положили подушку, от пледа моя персона отказалась. Тазик стоял рядом, вода там же. Я был готов ко сну. - Спи крепко, солнце. Почувствуешь готовность, блюй радугой в тазик. Мой спаситель гордо стоял и охранял мой сон, синий со смайликом на дне. Где я вас видел, господин? Тебя люблю я К чему же споры? Зачем же думать без конца? Сидим напротив мы друг друга: «Зачем покинул ты меня?» Чересчур яркое для весны солнце ослепляло даже в очках. Я не торопясь брел по парку, натянув на лицо маску, а на глаза солнцезащитные очки, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Джинсовая куртка как нельзя, кстати, сидела на мне, и я чувствовал себя уверенно и дерзко, но лишь на вид. В внутри разливалось приятное тепло от мысли, что сегодня у меня сегодня первый заслуженный выходной, и я проведу его в компании друзей: в честь дня цветения сакуры Стефан предложила устроить пикник в парке, я с удовольствием согласился и позвал с нами Намджуна. Сумасшедший темп работы приостановился через полтора месяца, и я вернулся к привычному режиму работы без суеты и спешки. Я вставал в 8 часов, час на завтрак и сборы, и я выезжал из дома под конец пробок. До обеда я или практиковался пению, или танцевал до седьмого пота. Ровно в час дня Стефан забирала меня из зала на обед. Мы могли пообедать или со стаффом, или уединиться в кафе напротив кампании. Если Big Hit не планирует для меня какие-либо мероприятия, то после обеда я предоставлялся сам себе. Обычно я закрываюсь в студии, где могу задержаться до вечера или вовсе просидеть до ночи, как душа ляжет. Так и идет безмятежно день за днем. Нет лучшего чувства, чем стабильность, когда при подъеме ты понимаешь, что ты не свалишься вниз, разбившись на мелкие частицы, при спуске - ты крепко стоишь на ногах, и ничто не столкнет тебя. Это чувство, что все под контролем, но я бы соврал, если бы сказал, что моя цель - это найти стабильное место. Конечно, нет, я слишком долго шел по дороге не для того, чтобы на середине пути сесть и не вставать, хотя до цели осталось считанные шаги. Нужно быть сильным, чтобы оставить удобное насиженное место и идти дальше. В воздухе витал аромат сакуры и первые отлетающие лепестки, отчего парк казался мне волшебным и таинственным. Они, словно розовые капельки дождя, одновременно заставляли восторгаться их красотой и наводили на меня мимолётную тоску о чем-то ушедшем и невозвратном, но лишь на мгновение. Не думаю, что хоть она природа способно огорчать человека, она возносит его к высоким чувствам, заставляет задуматься о многом, природа волнует наши чувства и воспоминания. Мне был хорошо знаком этот парк. Здесь была моя жизнь: через 4 квартала стоит мой родной дом, в котором мама нашла счастье с новым мужчиной; там улицы, переулки с магазинчиками, газонами, скамейками и автобусными остановками, где я пробегал не один километр и даже не десять; через 3 остановки стоит моя школа, где я провел свою тяжелую юность, встретил первых друзей и в первый раз влюбился; а сразу после этого парка набережная, где я, кажется, добился самого дорого мне человека, а на утро - потерял его. Память не дает забыть, она терзает душу каждый раз с новой силой, ножом вырисовывает узоры и слова, а ты ничего не можешь поделать, потому что позволяешь. Кто-то скажет, что лучше отпустить и забыть, но они или никогда не были в такой ситуации, или никогда не любили. Такое не забывается, на такое нельзя закрыть глаза, такое не глушится никаким крепким алкоголем, такое даже не лечится, а если бы и существовало лекарство, то я бы никогда не принял его: настоящие чувства, как бы они не приноси боль и страдания, нельзя вычеркивать из своей жизни, лучше чувствовать полно, чем не чувствовать совсем. «Если бы он стоял перед тобой, что бы ты спросил?» «У нас был хоть шанс быть счастливыми?» Гнетущие мысли вмиг рассеялись, когда я увидел их: Стефан уже расстелила покрывало и выкладывала контейнеры и пластиковую посуду, Намджун бегал вокруг и примерял, где бы лучше воткнуть зонт. - Я вижу, вы и без меня хорошо справляетесь. Всегда приятно видеть, как рады видеть тебя другие. Намджун бросил зонт и пошел здороваться. Стефан тоже подскочила и просияла. - Шифруешься? - заметила она, стягивая с меня очки и надевая на себя. - Мне они идут больше. Она прокрутилась на месте, воображая из себя модель. - Ты похудел, - Намджун как всегда цепок на мелочи. Наверное, я сбросил немного килограмм из-за дебюта. - А ты покрасил волосы. Намджун рассмеялся, стягивая шапку. Миру показалась его новая блондинистая шевелюра. Он пригладил растрепавшиеся пряди и улыбнулся, показывая очаровательные ямочки на щеках. - Думал, что никто не заметит. Стефан ахнула. - Намджун - хен, тебе очень идет! Ты стал выглядеть еще круче! - Хотя куда еще... - засмеялся я. Намджун улыбнулся и пошел поднимать зонт, пока я опустился к Стефан и стал разбирать продукты. - Ребята, - виновато протянул хен, я уже знал, что он скажет, - я, кажется, зонт сломал. Стефан обомлела. - Как сломал? Мы его сегодня купили. Стефан поднялась и начала рассматривать жертву Намджуна. - Может брак? - Стеф, к чему бы не соприкоснулся хен, это неизбежно ломается. Намджун тяжело сжал губы и забрал зон из рук Стеф. Попытки починить пластиковое крепление увенчались провалом. Можно было решить проблему скотчем, как говорится «плюнул, склеил и готово», но его не было, а Намджун не мог до этого додуматься. В конце концов, он закинул его в мусорный бак, взял ключи от машины и ушел прочь, сказав, что без зонта он не будет сидеть на этом пепелище, хотя на улице едва перевалило за 17 градусов. - Пусть идет, его бесполезно отговаривать, - Стефан хотела остановить его, но я прижал ее на место. – Зато у нас есть возможность побыть вдвоем. Не то чтобы я был сильно тактильным человеком, но погода и хорошее настроение просто располагали к нежности, а подарить ее я мог только Стефан. Сегодня она выглядела совершенно по-особенному: короткие локоны каре были завиты в легкие волны, которые падали на открытые плечи тонкими бретельками легкого платья. Она пришла в кремовом кардигане, который аккуратно лежал сложенный у дерева. Сама она, словно олицетворяла весну, цвела и пахла, как сакура, под которой сегодня мы устроили пикник. Не знаю почему, но сейчас мне хотелось обнять ее со спины и на секунду забыться в ее волосах, от которых пахло чем-то волшебным, потому что вмиг мне становилось спокойно на душе. Она не отказывает, не возражает, а лишь накрывает мои ладони своими, покоящиеся у нее на животе. Я мирно дышу ей в шею и понимаю, что засыпаю. Мне так хочется ей сказать, что она лучшая, что она достойна большего, но не могу – если я скажу это вслух, она уйдет, и я останусь один. Это эгоистично, подло, да, но я не могу иначе. «Как же я боюсь». Намджун вернулся минут через 20, когда я успел задремать под деревом. После того, как я отпустил Стеф, она стала нарезать фрукты, а я лег рядом, уместив свою голову на ее кардигане. Я периодические разлеплял глаза, жмурясь от яркого солнца. Облака, не торопясь, плыли по голубому небу, напоминая мне огромную сладкую вату, которую я мог съесть тоннами. Вообще я очень тяготел к сладкому. Я обожаю молочный шоколад с разными начинками, но, пожалуй, самый любимой была с ореховой пастой. На завтрак я всегда ем нутеллу и запиваю ее сладким чаем. В машине в бардачке у меня всегда лежат конфеты с карамельной начинкой. Кажется, сейчас я, действительно, расслабился. В голову лезут всякие глупости, вроде подбежать к Намджуну и начать его донимать его разным: «Купи слона!». Вероятней он пошлет меня так далеко, что я рассмеюсь так сильно, что распугаю всех вокруг. Подумаю, какой-то сумасшедший забрел в парк. Но я не встаю. Я продолжаю лежать. Мне предлагают еду, но я отказываюсь. Стеф и Намджун о чем-то разговаривают, а у меня нет сил их слушать. Хотел бы я, что Стефан нашла себе настоящего мужчину: сильного, доброго с чистым сердцем, чтоб она забыла обо мне, бросила эту работу, весь мой мир и начала жить для себя. Она слишком хорошая. Слишком для меня. Она будет отличной женой и матерью. Она напоминает мне мою маму. Может поэтому я с первой встречи привязался к ней? Такой доброй и ласковой может быть лишь любящая мать. Мысли вновь стали путаться и спокойствие пропало. Сердце забилось в бешеном ритме, и я со всей силы зажмурил глаза до белых пятен и постарался успокоиться. Мне надо было срочно покурить и прийти в себя. Я тяжело поднялся, осматривая своих друзей. Стефан ела пудинг и живо о чем-то рассказывала, смеясь и удерживая маленькую баночку в руках. Намджун пил чай из термоса и слушал ее. Он успел надеть свои очки, рядом был открыт ноутбук с каким-то документом. Даже на пикнике он успевал поработать. Я снял куртку, изнемогая от жары, и достал из нее сигареты и зажигалку. - Хосок, ты куда? – обратил на меня внимание хен. - Пойду покурю. - Ты можешь покурить здесь, я же говорила, что не против, - отозвалась Стефан. Действительно, она никогда не запрещала, чтобы я курил рядом с ней, но сейчас мне было просто необходимо пройтись. Намджун хотел было встать и пойти со мной, он уже потянулся в карман за своими сигаретами, но я остановил его и сказал, что хочу пройтись один. Друг не стал возражать и вернулся на место. Стефан и Намджун проводили меня взглядом и, наверное, продолжали свой увлекательный разговор, потому что, отойдя от них, я услышал смех. Курение вошло в привычку, после того, как пьяным я с Намджуном выкурил не одну пачку. Вначале я говорил себе, что я курю только, когда пью, а потом я не замечаю, как, справляясь со стрессом, я тянусь за сигаретой, а за ней вторая и третья. Вот она и привычка, вот оно и привыкание. Тяжело носить маску. Каждый день ты надеваешь ее и думаешь, вот он я, мир, у меня все отлично, настроение лучше, чем у всех, улыбка шире, чем у других. Каждый день, начиная со школы и заканчивая концентрами, я ношу маску позитивного, излучающего счастье и радость человека, но я ли это, настоящий ли? Со школы я терпел все издевательства, потому что должен был. Я не мог дать отпор и пропускал мимо ушей каждое оскорбление и придирку, потому что не мог это изменить. Я улыбался на «пидора» и поднимался с пола от толчка одноклассников. Я терпел и улыбался, а внутри каждый раз что-то ломалось, но я был бы сейчас никем, если бы у меня не хватило тогда сил пережить это, стерпеть. И каждую минуты мне кажется, что я это не я. Почему на публике я не могу быть самим собой? Как только камера направлена на меня, внутри что-то щелкает и просыпается совсем другой человек: он улыбается во все 32 зуба, шутит, смеется, кривляется, он уверен и интересен. Когда прожектора затухают, я словно затухаю, как спичка, энергии не остается ни на что. Может это банальная усталость или раздвоение личности, как у Билли Миллигана. Скурив уже не одну сигарету и пройдя не один круг по парку, я должен был задуматься о том, чтобы остановиться, бросить сигарету и вернуться к друзьям, но, нет, судьба заставила меня сесть на ближайшую лавочку и расслабиться под натиском солнца. Благо, солнечные очки спасали глаза, на черную футболку и джинсы припекало так, что я почувствовал запах новой ткани. Не то чтобы я не любил тепло, я не любил жару, при которой я чувствовал себя рыбой, выбросившую на сушу. Ты слышишь меня, Тупая ты сука? Испортила жизнь И смеешься в груди. Не ты виновата, Что сделала больно? Не ты виновата, Что режет внутри? Ну, смейся, глупышка. Чего ты застыла? Взгляд притупила И вся затряслась. Не ты ли устроила Глупость такую? Не ты ли пронзила Наши сердца? Теперь осознала Дура тупая? Что натворила И к чему мы пришли? Испортила жизнь? Слезами умойся! «Счастья уже нам никогда не найти». Мне не стоило поднимать глаза, садиться на эту скамейку, приходить в это парк и вообще приезжать в Корею, потому что это все Его: его город, его жизнь, его воздух. Каждый квадратный метр этого города Его и напоминает о Нем. Глупо скрывать, что я не думаю о Нем: каждая частичка меня помнит и жаждет, как жаждет рыбка воды, жаждет вернуть в море. Стань моим морем. Так и я, желаю вернуться, но боюсь утонуть, потому что я не рыбка, мне нужен кислород, а не вода, но лучше меня окатит волнами, чем я останусь один, лучше я утону, чем буду жить не в тебе. Кажется, я нутром почувствовал его. Секунда, и что-то сжалось внутри, все забилось птицей в клетке. Страшно до безумия слышать самый желанный голос в мире, чувствовать, что вот он пред глазами. Он изменился: он сильно похудел, нет тех детских пухлых щек и розового румянца, лицо острое, но не потеряло своей привлекательности, все те же лисьи глаза, аккуратный носик и пухлые губки. Он стал совсем хрупким, перекрасил волосы в блонд, проколол уши, возможно, набил тату – все, как он мечтал, но все же на нем толстовка и шапка – то, что он никогда в себе не поменяет. Почему я сижу? Словно сталкер, зачарованный я наблюдаю за ним издалека: он с каким-то парнем играет с мячом на баскетбольной площадке. Он еще любит баскетбол. Меня разрывает от чувств: я готов сорваться к нему, но сижу, не смею сдвинуться с места. Что я скажу? Прошло столько лет, с той ночи многое изменилось. Я готов выть от безысходности. Сердце готово взорваться, уставшее выбивать «Юнги». Невыносимо видеть его улыбку, слышать его смех, его теплые взгляды на это парня. Ужасно больно, когда этот розоволосый льнет к нему, отзывается на прикосновения и расплывается в улыбке, глядя на Юнги. Сердце выбивает «Мой Юнги». Я упрашиваю себя встать и уйти, убраться подальше, возможно, напиться вечером, но меня приковали на месте. Я понимаю, что если сейчас уйду, то могу его больше никогда не увидеть. Я хочу запомнить его, уловить каждое движение, поймать каждый вдох и выдох, сжимая кулаки до невыносимой боли, но она не идет не в какое сравнение с тем, что творится у меня внутри. Ураган. Буря. Цунами, которым ты меня все-таки накрыл. И я сижу на скамейке один, мокрый, покинутый тобой. Я не могу закричать, заплакать, сделать хоть что-то. Ты лишил меня всяких чувств. Посмотри в мою сторону. Я не так далеко. Я сижу и думаю о тебе, сгорая по тебе, но ты это не чувствуешь. Ты забыл меня. Теперь я это осознал. Теперь я это вижу. Все эти годы я думал о тебе, хранил в своей памяти, как что ценное и дорогое. Я не забывал тебя: я просыпался с мыслями о тебе, я работал, вдохновляясь тобой, я целовал других, представляя тебя, я засыпал, чувствуя рядом тебя. Я хотел захрипеть от боли, кинуть все и всех, но вспоминал тебя и вставал с новыми силами. Я никогда не забывал тебя. Всегда. У тебя получилось. Ты справился лучше, чем я. Я рад, что без меня ты так искренне улыбаешься, светишься ярче, чем рядом со мной. Я счастлив, но что-то кровоточит внутри. Я поднимаюсь на слабых ногах. Голова кружится, тело сковало толи от паники, толи от страха. Я делаю первые шаги, сдерживая трясущиеся руки и желание умереть прямо на месте, как слышу до боли знакомый голос: - Хосок…?